Встречи.
Главная страница

Лесосибирск-82. Записки врача стройотряда. Первая страница

-90-

17 августа. Вторник.

Я проснулся в 6-30, оделся, выскочил и оказался на линейке первым из членов штаба.

-Проводи, Илья, - выкрикнул гигант Митусов.

Никак не могу я причислить себя к этой власти, а потому вышло чистое идиотство. Пока я раздумывал, что и как сказать и как начать, появился Лещенко. “Чего ты не проводишь? Так лучше не выходи совсем, - прошипел он мне и громко отряду, - В последние дни особенно важна техника безопасности. Командир запретил ночевать на объектах, потому извольте возвращаться на ночь в лагерь”.

В комнате тет-а-тет Лещенко отрезал: “Док, если выходишь, то проводи, а то стоишь... ребята даже смеются, извини, говорят: “Стоит как дурачок”.

Я молчал. Лещенко абсолютно прав, но как объяснить ему, что мне неприятно очень многое, что я хочу быть как бы в стороне, наблюдая, но не выходит. Если честно, но я стесняюсь, я не знаю, как держаться, что сказать.

Брови Лещенко удивлённо взлетели.

-Ты прав, - промямлил я, - Я попробую…

Я пообещал, а сам весь день пылал яростью. Я собирался выложить всё что думаю, сначала на штабе, потом на общем собрании, которое на штабе сам же и хотел предложить… точнее потребовать его проведения… Но Князь так ласково говорил со мной, а Хез купил тыквенный сок, что я продался, вся злость испарилась. Умиротворение и отстранённость овладели мной, и я уже не хотел ни во что вмешиваться. Не много же я стою. Моя красная цена – банка тыквенного сока.

Я шёл в отделение. Игра туч и солнца порождала то золотистый свет несущий лёгкое, успокаивающее тепло, то предгрозовой полусумрак, начинающий перестук капель. Несмотря ни на что настроение было отличное. Даже эта внезапная любовь, которая никогда не будет иметь никакого исхода, просто о ней никто и никогда не узнает, кроме нас. Теперь посторонних женщин я могу любить только со стороны, только про себя, только платонически…

Лена уже крутилась в отделении. Я увидел её издалека. Неожиданно всплыла строчка Пушкина: «Мне грустно и легко,
Печаль моя полна тобою.
Столкнулись мы в ординаторской. «Добрый день», - кивнул я.

-Здравствуйте, - проговорила Лена, лицо её осталось совершенно бесстрастным.

Заведующая Людмила Васильевна появилась на работе и сделала обход, как обычно быстрый и поверхностный. Вернувшись в ординаторскую, мы написали дневники. Лена отложила ручку и сказала: “Расписалась за завотделением”.

-Может быть - это судьба: будете заведующей.

-Нет, что вы.

-Ну, хотя бы нервного.

-Нет, я слишком много размышляю, слишком много колеблюсь, раздумываю…

-И не любите женщин, а за что, кстати? – вспомнил я, как она как-то бросила такую фразу.

-За то, что они очень много хотят. Я - человек жестокий.

-Во-первых, разве это плохо. И, во-вторых, что это значит?

-Ну, допустим, к вам пришли гости… нет, скажу проще: я считаю, что человек должен рассчитывать только на себя и лишь в самом крайнем случае, безвыходном случае обращаться за помощью. Если мне трудно, то я никогда не обращусь, никто об этом даже не узнает. Если мне окажут помощь, то я оценю это как оскорбление. Я и к детям жестока. Я прошла спартанскую школу душевного воспитания. Мне приходилось делать, если надо, меня заставляли, через слёзы заставляли…

-Это хорошо, - проговорил я и безумно захотел вновь пригласить её. Слова: «Давайте и сегодня пройдёмся» уже почти прозвучали, как-то сами по себе, но в самое последнее мгновение что-то остановило их.

-Я очень благодарна отцу.

Я вспомнил, как она говорила: “Я - любимая дочка отца, - и сказал, - Человек всё же общественное животное, - подумал, - Что, значит, сдавал научный коммунизм, - и продолжил, - Вас можно определить как резко интровертированную личность. Вы опираетесь только на свои силы, но есть другие люди, слабее, которым необходима помощь, для выживания.

-Я презираю таких. Я же говорю, что я жестокая.

-Я встречал людей говорящих о себе: “Добрая”. Не дай Бог встретиться с их “добротой”, но “жестокая”. Даже не знаю, что от вас ожидать, - улыбнулся я, подумав, - Знаю, уже столкнулся.

Лена тоже улыбнулась: «Я тоже интересуюсь психологией, хочу понять, что такое эмоции. Покупаю книги по психологии».

Всё и всегда слушающая заведующая Людмила Васильевна, оставила свою комнатёнку, вышла к врачам и обратилась ко мне: “В чём дело?”

-Я пожал плечами.

-Мне кажется у вас какое-то подавленное состояние, вы последние дни как в воду опущенный

Я покраснел, посмотрел на Лену: «Некоторые обстоятельства места и, наверное, времени».

-Обстоятельства, так обстоятельства, - обращалась Людмила Васильевна ко мне, а смотрела на Лену, - Кстати, выпишите, пожалуйста, вашего любителя стеклоочистителя Бакараса – я его гнусную рожу уже не хочу видеть в отделении. Даже когда ему было плохо, я не могла почувствовать к нему ни малейшего сострадания.

-Интересно, почему мы все так к нему относимся? Подобное отношение к больному у меня раньше никогда не встречалось. Что есть в нём такого неприятного? - подумал я,

Принял первичного. Ещё один алкаш. “Вы лечились от алкоголизма?” – спросил я.

-Нет, - а сам лежит весь белый, потный.

-Что же вы меня обманываете? В направлении написано: «переведён из специального отделения».

-Я не обманул. Я лежал, а лекарств не пил, не принимал, а потом меня с пневмонией сюда положили.

-Вам давали лекарства, а вы их не принимали?

-Не все, тетурам не пил.

-Помните, я вам говорила, что вызывала хирурга к новому больному, - остановила меня Лена в коридоре.

-Я пожал плечами.

-Неважно. Так вот, сейчас перевела его с перитонитом, в хирургическое отделение. Оказалось распадающаяся опухоль печени.

-Он начал отсчёт назад, - проговорил я и выпалил, - Давайте после работы сегодня…

-Нет, Илья. Никогда. Я своё решение приняла. Я ведь вам всё время говорю, что я – жестокая.

-К кому? – почему-то вырвалось у меня.

-К нам обоим.

-Но почему? Извини меня, но… - я запнулся, хотел сказать, - Ты, - но мгновенно изменил, - Мы будем об этом очень жалеть. В жизни каждого случаются ключевые, узловые моменты, непоправимые, ошибка…

-Я знаю, но я приняла решение. Будь что будет, а я знаю, что ты прав…

Её «ты» прозвучало эхом в моей голове. «Лена», - выдохнул я, сделав шаг в сторону девушки.

-Нет, Илья, - оттолкнула она меня.

Мы замолчали, не зная, что сказать друг другу и разошлись.

Вскоре за Леной зашёл высокий, очень приятный молодой человек с маленькой бородкой интеллигента Х1Х века.

-Вот он, счастливый конкурент. Интересно, знает он о моём существовании? Рассказала ему Лена? Лучше бы это осталось только нашей тайной. Вот из-за него она отказалась от интернатуры по неврологии. Завидую ли я ему? Да.

-Илья Захарович, я виновата, - подошла ко мне заведующая, - Вышла накладка с освобождением вашей поварихи, как её, Лариса Веретенникова, - прочитала она по бумажке, - Я совсем забыла, что ей на работу с 16. Вспомнила только глубокой ночью. Потому мы можем дать бюллетень лишь с 17 августа. С Пруговым не пошутишь, это не предыдущий главврач. Напишу ОРЗ, бронхит. Нет выбора, придётся ей врать по поводу этого дня.

-И я забыл напомнить, - сказал я, подумав, - Хорошо хоть так.

Я возвращался в лагерь. Распогодилось. Парит. Даже жарко. «Не уходи, лето, не кончайся! Каждый миг исчезает и становится былью. Бросил взгляд и пропал силуэт. За мерцающей дымкой исчезло очертание. Размазалось. Стерлось. Пустота ощущения былого. Гаснут блики минувшего, растворившись в тумане из будней, суеты сует, бед».

Кажется, ого-го-го - ещё три дня работы, 2 дня в Лесосибирске и лишь 23, в понедельник унесёт меня ракета в Красноярск, чтобы я вручил на 6 часов свою жизнь и судьбу ревущим моторам. И всё, исчезнет Лесосибирск-82, как Шушенское-68. И через 14 лет, в 1996 году, где буду я? Что буду я? Кто я буду? Буду ли я?

Во время обхода лагеря для оценки сансостояния комнат, я обнаружил в комнате поваров под кроватью бутылок 10 “Лимонного аперитива” и водки. В холодильнике лежат пирожные. Всё для предстоящего оттяга. Как говорится, хорошо жить не запретишь, особенно, если есть возможности.

Ближе к вечеру в изоляторе опять поставил иголки Некрасову. Я почти вылечил его от приступа радикулита.

Я сидел в медкабине, когда заглянул Трошин: «Можно, давно не виделись. Не возражаешь поболтать?»

С той самой ночи в Красноярске мы симпатизируем друг другу: «Конечно. Как дела?»

-Оболенский вызвал на штаб. Это по поводу всё того наряда. Отрабатывать его не буду.

-Чёрт его дери, меньше недели осталась, можно было бы и о прощении подумать.

-Где там, Оболенский не такой. Этот никогда не простит. Именно в отряде я понял, почему его так не любят, а многие даже ненавидят. Он ведь - большой комсомольский бос…

-Не дай Бог, далеко пойдёт, - прервал я Трошина и добавил про себя, - Этот по трупам пройдёт, не заметит.

-Я сам - член бюро факультета, - продолжал Трошин, - Замсектора учёта персональных дел. Помнишь, я тебе в Красноярске об этом говорил. Но буду завязывать - очень нервная и много времени отнимающая работа. Ты не поверишь, до 20 часов в неделю, а я уже веду некоторую тему на кафедре, оформлен там на полставки и хочу заняться серьёзно. Да и надоела мне эта общественная суета.

-И томление духа, - улыбнулся я.

возврат к началу.