Встречи.
Главная страница

Лесосибирск-82. Записки врача стройотряда. Первая страница

-78-

12 августа. Четверг.

Нет, не обманул вчерашний закат: с утра сияет солнце, жалко, что не очень греет: гуляет недобрый ветер и нагоняет холод. Я расклеился: болит горло, под правой подмышкой утром обнаружил начинающийся гидрагенит – гнойное воспаление потовых желёз: головка небольшая, но болит уже прилично. Значит, снижение иммунитета. Чувствую сонливую апатию из-за столь многочисленных бдений. Дзюба разбудил за 7 минут до линейки. На площадку пришёл за 2.5 минуты. Спросил сколько времени и побежал в туалет - последствия ночного арбуза. Прибежал в 6-32 – бойцы уже собирались расходиться.

-Подождите, - попытался остановить я зарождающийся поток, - вечером концерт агитбригады в больнице…

В ответ на моё блеяние все грозно заголосили: “6-35! 6-35!” почти начали движение прочь, но в этот момент появились Князь, Дзюба, Лещенко.

-Ты отпускал? - спросил меня Князь.

-Нет, наоборот, пытался не допустить...

-Фланцовки, суки, - злобно зашипел Князь и торжественно объявил, - Сегодня 12 августа 1982 года. Четверг. Мы всегда должны хорошо работать, а на финишной прямой – обязаны стараться из-за всех сил.

На линейке не было первой бригады - дежурили до 4 часов утра. Бригадиры Кикаев и Борзенков тоже не соизволили посетить утреннее построение.

У инженера по ТБ Лещенко со дня строителя болит колено: «Где-то приложился. Здорово поддал в СУКЭПСе, почти ничего не помню», - объяснял он.

Я посмотрел его ногу – ни опухоли, ни синяка, движения свободны: «Не знаю с кем, но жить будешь. До свадьбы заживёт».

Молодой человек скептически скривился, тень страха промелькнула в его лице.

-Никогда не подумал бы, что он трусоват и мнителен, - промелькнула у меня мысль, - Хотя, - я вспомнил, как изменилось выражение лица Лещенко, когда при нашем первом появлении Дзюба бросил что-то типа: «А мы уже думали, что-то случилось».

Муркнув что-то мало внятное, Лещенко прилёг. Когда, завершив дела в лагере, я собирался в больницу, инженер по ТБ быстренько вскочил: «Я хочу пойти с тобой. Пусть меня обследует хирург».

-Надо же, в больницу, - подумал я и улыбнулся, - Вызовем «скорую» или дойдёшь на своих двоих, точнее полторах…

Хирург подтвердил мой диагноз: “Всё в порядке, просто лёгкий ушиб”.

Когда я вернулся на обед – бравый инженер по ТБ всё ещё валялся на кровати.

Комиссар Некрасов ездил в Енисейск окончательно договориться о субботней встрече с отрядом будущих учителей. Завершив столь сложное мероприятие, Некрасов вернулся и тут же прилёг набираться сил. “Комиссарская болезнь”, - прокомментировал лежащий рядом мастер Дзюба.

После обеда все освобождённые члены штаба, кроме меня, валялись на кроватях.

Даже Князь, опять видимо забыв, что сегодня не одна из суббот, по которым он, как сказывал как-то на линейке перед повторным голосованием по-своему КТУ, часа полтора-два лежит после обеда. Чтобы совсем убедить бойцов в своих заслугах, которые отряд обязан оплатить по максимуму, Князь утверждал, что этот сон ему не в пользу. Видимо памятуя сказанное, командир улёгся на пустую, то есть в последнее время занимаемую Сергеем - шофёром Хеза кровать. Видимо решил, что так будет в пользу - четверг, все-таки.

-Вот оно - воплощение в жизнь мечты Оболенского: командир спит – отряд пашет. Хорошо быть начальником, а большим – ещё лучше, - подумал я.

Сделал обход в отделении.

Степанов - 26 лет, жирный, тёмный, чёрные волосы, крашенные в рыжий цвет, наглый. Завтра ему надо в ГАИ - в пьяном состоянии лишился прав. В обед он пошёл к Людмиле Васильевне проситься. Заведующая и Галина Михайловна ели и попросили его зайти минут через 15. Хлопнув дверью, Степанов вышел и нагло-злобно рявкнул: “Всё жрут, не нажрутся”. Людмила Васильевна долго не хотела его отпускать. Степанов всё бегал и канючил. В конце концов, он надоел заведующей, и она бросила в сердцах: “Хер с ним, отпустите его и завтра выпишите”.

Одна из больных Кулакова каждый день на вопрос: “Как дела?” отвечает с трагически-кислым выражением лица: “Всё хорошо”.

-Совсем всё? – продолжаю я расспрос.

-Ком в горле, не могу глотать. Болит горло – там открытая рана. Горечь во рту страшная. Меня сегодня выпишут?”

-Нет. Заместитель главного врача доктор Завадич назначил вам лечение на 14 дней.

26-летнему бичу со странной фамилией Бакарас, выпившему стеклоочистителя стало получше. Только менее неприятным он не стал. К нему не хочется прикасаться. Я понимаю, что должен что-то сделать с такими чувствами. Неужто, я заразился местным отвращением к бичам? С кем поведёшься.

Людмила Васильевна пребывала в великолепном настроении, которое не смог испортить даже Степанов. Она не только подслушивала все звуки, но и сама разговорилась: “В Маклаково – это часть Лесосибирска, есть собрание баптистов. Кстати, моя мама немка…”

-Надо же, - подумал я.

-Моя мама верит в Бога, но умеренно, по-тихому. А вот её сестра, моя тётя та верит, так верит. Когда она приезжает к нам в гости, то всегда ходит куда-то в Маклаково на их собрание. Верующие ведь лучше нас. В нашей физиотерапии работает Наташа Бурова, правильная до невозможности, потому что верующая. Кабинет у ней вылизан, почти стерилен. Когда она на полставки работала в нашем отделении на посту, то была настоящей сестрой милосердия. Я впервые увидела, что это значит. Она ухаживала за всеми, как за любимыми родителями или детьми. Не делала разницы. Как она обхаживала самых грязных умирающих бичей. Я смотрела на неё, и даже становилось стыдно за наше отношение к ним…

Я вспомнил потребителя стеклоочистителя и решил изменить отношение к нему.

-Но вся жизнь её какая-то загадка, - продолжала заведующая, - Говорят, что она была замужем, и говорят, что вроде бы родила, вроде бы ребёнок живёт с мужем, который второй раз женился. Сама Наташа живёт с матерью…

-Интересно бы познакомиться с ней, - промелькнула у меня мысль.

Вот опять мы идём с Леной по нашему маршруту.

На берегу Енисея, сидят в кустах алкаши и беседуют. Один из них окликнул меня: “Парень, у тебя открывалки нет?”

-К сожалению, нет, - мне приятно, что он сказал мне: «парень», а не «мужчина», как последние годы обычно обращаются ко мне. Особенно приятно, что сказанное слышит Лена.

-Нет, так нет, - открыл он бутылку водки о спинку скамейки.

Днём солнце ещё припекает. Но ветер утренний, холодящий. Ревёт мотор карусели на детской площадки. Гудит корабль. Удастся ли нам пройтись ещё раз.

-Ну, как отряд? – прерывает молчание Лена.

-Я раздвоен, если не расстроен. Шизофрения какая-то. С одной стороны мне очень нравится. Я здесь кайфую. С другой стороны, почти весь срок…

-Вы использовали такое слово, - прервала меня Лена.

-Да, Оболенский предоставил всё для штаба. Члены штаба – совершенно свободные люди, которым дозволено всё. Бойцов же он засадил в… зону. Ну, скажем так, не самого строго режима...

-Как бойцы реагируют на это?

-Разумеется, они не в восторге. Но когда попадают в привилегированный класс, то мгновенно замолкают и принимают все правила игры. Ни слова в защиту «оскорблённых и униженных». Пример, новые бригадиры, которых сделали из бойцов.

-Вот видите. Значит таковы законы. Их все кроме вас принимают.

-Правильно. Я долго обдумывал ситуацию и никак не мог принять решение. Собирался даже уехать. Просто так уехать я не мог. Сами понимаете - необходима замена. Всё-таки врач стройотряда. Можно было бы обратиться в Краевой штаб. Добиваться разрешения. Но что говорить им? К кому обращаться? Я сам сидел на этих сборищах. Я не пил, так как я вообще не пью, но сидел, значит, соучастник…

-Вы вообще не пьёте?

-Нет.

-Вы – первый непьющий в моей жизни.

-Сколько я пробуду в твоей жизни? – подумал я и продолжил, - Да и нравилось мне. Не устраивало только отношение к бойцам. Обращение в «вышестоящие инстанции» породило бы такую лавина грязи, потребовало бы таких затрат энергии, что я решил, остаться, тем более – мне ведь хорошо. Я попытался переговорить с Оболенским. Большей наивности трудно себе придумать. Но не только он, а весь штаб восстал бы. Они и приехали сюда побалдеть. Как любит говорить один из бригадиров по фамилии Борзенков: «У нас режим – вмазем и лежим». Он шепелявит – не выговаривает много букв, включая «ж». И добавляет: « Душа просит разврата и пьянки. Первое запрещает Устав, потому остаётся лишь второе». С первым у них сейчас тоже всё в порядке: регулярно пасутся в общежитии у официантки из «Лимана».

-Отчаянные парни. В наших краях это опасно со всех точек зрения, - покачала головой Лена.

-Хоть куда. Я старше их всех, но они опытнее меня, с точки зрения жизни. Я чувствую какую-то свою недозрелость перед ними. Я не умею руководить, не могу приказывать, а это в отряде требуется даже от врача. У меня часто ощущение, что я веду себя совершенно неправильно, странно, нелепо…

-Вы собираетесь поехать на следующий год?

-Это будит смешно – да.

-Я была абсолютно уверена в вашем ответе.

-Я, к сожалению, почти уверен, что…

-Да. Мы расстаёмся здесь…

Сломался большой холодильник. В мастерскую звонили, но утром Хез, для большей надёжности, пошёл лично вызывать специалиста. Начальник мастерской ответил: “Уже послали. В это время он уже у вас работает». Научно установлено, что в момент произнесения начальником этих слов, специалист пил и совсем не воду. Около часа дня в лагерь изволил заявиться высокий мужик с большим носом, торчащим из-под грязной кепки, в грязном мокром одеянии – последствие многократных падений. Специалист по ремонту холодильников с огромным трудом владел всей своей произвольной поперечно-полосатой мускулатурой. Он падал, икал, сплёвывал всюду и везде обильные зелёные слюни и наблевал, в конце концов, на пороге кухни, чем вызвал бурный и обоснованный гнев дневального. Ну, до починки ли ему было…

Набежали тучи, закрыли солнце. Как пойдёт завтра дождь…

Комиссар Некрасов слегка навеселе валялся на своей койке в офицерской и трепался: «Натерпелся я в поезде страху. Одного мужика ухнули ножом. По вагону шатались какие-то бичи, подходили ко мне. Один урюк взял пальцами мою маёвку и говорит: “Новенькая шкурка”. Натерпелся, в общем, я страху, но обошлось. Ни милиции, никого. Раненого, кстати, положили в купе проводников. Может, и помер к утру.

-Вот тебе командировка на свободную квартиру, - подумал я, не почувствовав никакого сострадания.

Комиссар не знал мои мысли и продолжал: «В “Заре Енисея” появилась заметка об отряде. Но я охуеваю дорогая, редакция. Я ебал таких корреспондентов, которые пишут “фут-дамент”.

-Нормально для “Зари Енисея”, - бросил я.

-Он просто алкаш, - произнёс мастер Дзюба, - В Дивном этот корреспондент подбил Александрова сбегать за бутылкой, но я их остановил.

-Размечтался ты, - не выдержал я, - Они потом всё равно прорвались и свою программу выполнили.

Около 5 часов вечера на кухне Лариса глянцевала фотографии похода на Столбы. Александров пил чай и читал прессу. Ввалился злой как черт Хез: он или уже поддал, или хочет. Завхоз тут же наорал на Ларису. Я даже не понял, в чём он её обвинял. Похоже, просто попала под горячую руку. Развернулся, увидел бойца на кухне в неположенное время: «Наряд, - завизжал он, - Вон отсюда». На что Александров умеет постоять за себя и парень не промах, но он выскочил пулей. «Это ты позволил такое блядство», - набросился Хез на этот раз на Некрасова. Не дождавшись ответа комиссара, сбросив, таким образом, пар, Александр Иванович лёг спать.

Облаянный комиссар решил быть последовательным: уж если спал до обеда, то после - сам Бог велел. Но почивал он недолго. Проснулся свежим и отдохнувшим, сбегал на почту, съездил с шофёром Хеза Серёгой за тортом на день рождение Борзенкова назавтра. Затем пошёл играть с Пуховым в бильярд. Последний сегодня дневальный. Пухов - здоровый, красномордый, весь покрытый прыщами. В отрядах пятый раз, но даже не замбригадира. Один из немногих не только бросающих злобные взгляды на штаб, но и изредка огрызающийся, правда намного реже, тише и осторожнее, чем Максима Козленко. Дневалит он очень плохо. Вчера до обеда Дроздов сделал всё, а Пухов не вымыл даже этажи.

Обыграв дневального Пухова несколько раз в бильярд, довольный собой комиссар Некрасов опять лёг спать.

-Вставай, агитбригада, - подёргал я его за плечо, - У тебя сегодня концерт в больнице.

-Иди и собери, - не открыв глаз, пошевелил усами комиссар.

-Ты что охуел! Какое я имею отношение к агитбригаде?

-Идём к твоим сифилидам, - так и не удостоили лицезреть меня светлые очи Некрасов.

-Ну, и что, при чём здесь я?

-А мне и на хуй не нужно.

-Мне и подавно, это Оболенский договорился.

Проснулся Хез: “Доктор прав. Какого хуя он пойдёт собирать агитбригаду?

-Ещё рано. Выйдем в 7-50 - всё успеем. Мне собраться 5 секунд. Всё равно, док, пойди, посмотри, пособирай людей.

-Пошёл ты на хуй, - лёг я на мою кровать.

возврат к началу.