Встречи.
Главная страница

Лесосибирск-82. Записки врача стройотряда. Первая страница

-76-

11 августа. Среда.

Серо-синеватая ребристость скрыла солнце, которое мгновенно окрасило её розовым тёплым свечением, пытающимся разорвать плотный заслон вытянутых, наползающих друг на друга туч. Казалось, удалось - широкая и всё увеличивающаяся полоса заполнилась медно-красной славой сияния восходящего светила, ещё чуть-чуть и сам диск вырвется на волю и затопит, и зальёт вся и всё слепящим потоком тепла и света. Но выполз молочный туман бодряще прохладным дыханием отнявший тепло надежды на жаркий день и окутал даль загадочной вуалью полустёртых и размытых контуров.

В изоляторе ночевали два офицера бывших маёвца - здесь их много служит. Утром они распили бутылку водки, поболтали с поварами и откланялись.

Борзенков и Кикаев будят Князя просьбой: «Майкл, мы сегодня устраиваем дискотеку в ОРСе», - теребит командира за плечо Кикаев.

Оболенский с трудом оторвал голову от подушки, потряс её, пустил соплю из носа: «Майкл…, а хуй с вами» и опять рухнул добирать оставшиеся секунды сна.

Как специально, чья-то начальственная рука заставила дневалить Дроздова и послала помогать поварам Вишневскую. Бывший бугор, а ныне боец ещё трезв, потому за целостность Маши пока можно не волноваться.

Как обычно до завтрака я делаю перевязки. Первый – Александров. В его лице есть что-то чрезвычайно неприятное, издевательски-семитское для такой арийской фамилии владельца. Александров – лучший друг Козленко, только ещё больше самоуверенный в себе и самовлюблённый. В начале сезона он вызывал у меня почти неприязнь. Но со временем я перестал видеть неприятно-нагло-высокомерно вызывающее в его лице. Он нравится мне всё больше и больше: во всех смыслах очень способный парень. Его высокомерие – проявление его артистичности.

Следующим номером моей утренней программы был Дроздов – ерундовая ранка на руке. Не могу понять, что в выражении лица Дроздова самое характерное. Что мне не нравится и настораживает в нём?

За ним, разумеется, пришла лечиться Вишневская: они столкнулись нос к носу в дверях медпункта. Дроздов усмехнулся, а Маша побледнела.

Когда она убедилась, что дверь закрыта, то тут же начала: «Вы обращали внимание на выражение лица Дрозда, когда он несёт ахинею. Он жутко тупой. Просто умело скрывает свою тупость, но она всё равно прорывается время от времени сквозь пелену наносного лоска студента вуза».

-Насколько ты объективна, учитывая ваши, мягко говоря, не совсем добрые отношения?

-Илья Захарович, я могу разбираться в людях. Я считаю дни до окончания отряда, чтобы скрыться от него. Вот угораздило меня.

-Произошло что-то ещё?

-Слава Богу, нет, но я напряжена всё время. Да тут ещё Хез поставил его дневальным, а меня послал помогать на кухню. Как я его не просила – ничего не помогло.

-Не бойся, Маша, обойдётся.

Князь рано уехал в Ново-Енисейск; может быть, сегодня выпишут Попову. Молодец, подбирает себе сопровождение для поездки в Среднюю Азию. Что должно случиться, чтобы их отношения не вышли ей боком? Да ещё каким.

Хез лежал и вдруг вскочил (что это так рано?) надел маёвку и куда-то умчался.

На линейке штаб представляли лишь мастер Дзюба, инженер по ТБ Лещенко и я. Шестая бригада отсутствовала, так как вчера приехала в лагерь поздно ночью.

Я не слышал, что говорил Дзюба. Очень хотел видеть Лену. Оставались считанные мгновения перед расставанием навеки. Развитие шло по спирали: детско-юношеские влюблённости до первой школьной любви прошли внутри без всяких внешних проявлений. Впервые в жизни в 16 лет я начал ухаживать за девышкой. До сих пор не понимаю, почему и как мы расстались в 20 лет. Потом было лет восемь, в которые непрерывной чередой следовали деятельные попытки установления отношений с женщинами, вначале разделённые большими, а в конце совсем маленькими интервалами времени. Затем – странный обвал неожиданной для всех, для меня в том числе, женитьбы. И новый виток спирали, вынесший меня на уровень невозможности усилий, направленных наружу.

Мастер Дзюба выполнил свой долг заместителя командира, походил по офицерской с бумажками и лёг отдыхать - надо ему набираться сил: впереди калькуляции и закрытие нарядов.

Туман сменился нудным холодным дождём, размесившим пыль в плохо пролазную или точнее сильно пачкающуюся грязь. Тем более, что, подняв бетонные плиты, дорогу перед конторой СУКЭПС всю перерыли, ни пройти, ни проехать.

Грязь, грязь, грязь и внутри всё гадко.

В отделении бардак. Пожилой больной, состояние которого не очень понятно. Поступил с направительным диагнозом - обострение язвенной болезни 12-перстной кишки, но нельзя исключить и обострение хронического гастрита или рак. Для рака не совсем подходит внешний вид - габитус и по анамнезу каждое предыдущее обострение почти такое же, как и это: потеря аппетита, тяжесть, затруднение прохождения пищи. Спросил во время обхода: “Как дела?”

-Всё без изменений, - с раздражение ответил он.

-Лежит уже 6 дней, - подумал я.

-От одной таблетки разве будет лучше? - ещё с большим раздражение проговорил пожилой мужчина.

-А уколы атропина и алое?

-Мне сделали лишь в первый день и всё - больше не делают.

-Не может быть, - в листе, прикреплённом к первой странице истории болезни, сестры должны отмечать все сделанные инъекции, и там указаны уколы атропина каждый день и не только атропина, но и алое. Опять двадцать пять. Это мы уже проходили.

На этот раз старшая сестра отделения Тамара Дмитриевна понимающе покачала головой: “Очень может быть. Сестры молодые, списывают, а не делают, если больной не подходит сам и не просит”.

Другому больному с крупозном воспалением лёгких вместо двух инъекций антибиотика в день делают только одну… Вначале тоже не проверил жалующемуся. Но оказалось, что и он прав.

Я просматривал истории и опять убеждался, что назначение врачом анализов для сестёр - ерунда, недостойная внимания. Совершенно не обязательно, что их возьмут. Назначил на рентген – подозрение на рак. Хоть бы что. Должен сам следить за всем.

-Илья Захарович, - вошла в ординаторскую старшая сестра, - У нас второй день нет физраствора, значит, сами понимаете, никаких капельниц. Поменяйте, пожалуйста, лечение, всем вашим больным с капельницами.

Я кивнул, подумав: «Где Лена?» Если спрошу, то всё – новая сказка. Придумать бы какой-нибудь уважительный предлог. Но в голову ничего не лезло.

Чуть улучшила настроение лишь дама предклимактерического возраста. Она поступили несколько дней назад из-за обострения хронического бронхита с астмоидным компонентом. Лечение, включая иглоукалывание, сделало из совсем тихой и почти мёртвенно бледной женщины весёлую и даже какую-то шуструю. В восторге она разносила по всему отделению: “Такой врач, такой врач”. И это всегда приятно.

В течение часа тёплое лето обратилось в холодную дождливую осень. Сильный дождь устал лить и сменился моросящей мерзкой водяной пылью.

Мучаясь вопросом без ответа: «Увижу ли я Лену после обеда?» я возвращался в лагерь, прячась от холодящих капель под зонтиком и обходя всё шире и шире разливающиеся лужи. Начало болеть горло и голова. Ещё тоскливее внутри.

Князь встретил меня в офицерской оживлённо-возбуждённый: “Я люблю такую погоду: от жары я обалдеваю, а сейчас мне очень хорошо. Мы с мастером сейчас поедем в ОРС. Не тянет он. Без моего опыта и умения не обойтись. Хорошо организованный отряд – это когда командир спит, а все дела идут сами собой. Слабенький у меня мастер. Понятно, что он не сможет справиться с такими зубрами, которые сидят в ОРСе. ОРС, кстати, подрядчик, СУКЭПС - субподрядчик, мы, отряд - исполнители. Надо все вопросы закрытия нарядов решать напрямую. Вот я и еду. Я-то уж всё оформлю на высшем уровне. Можешь быть спокоен. Ты, кстати, оформлен на полставки во второй бригаде. Если спросят, чтобы знал, что отвечать. Да, и выйди, по случаю, с ними.

-Выходил уже, - я киваю и думаю, - Коли так, дашь ли ты эти деньги мне, или их тоже положишь себе в карман? Как, например, деньги за липовые билеты и прочее, о чём я даже не догадываюсь.

-Сейчас чуть поинтенсивней, дней-то совсем мало осталось.

-Только этого мне недоставало. Всё равно вы меня ограбите, - молчу я, но настроение продолжает ухудшаться.

Пятая бригада из-за дождя ждёт у моря погоды. Митрошкин сидел, прислонившись к бетонной стене. 19-летний парень заработал радикулит. Теперь мне лечить его иголками, что я и сделал перед походом в столовую.

Ещё утром я кайфовал и получал удовольствие, а сейчас считаю дни до конца. Хотя в Москву я не тороплюсь и, наверное, даже не хочу. Я думаю о Лене. Я хочу тепла, солнца, но никак не слякоти, дождей, холодов.

Как я люблю жару и солнце. Как хочется тепла и тёплого, ласкового моря, убегающего вдаль от вечнозелёного берега… А впереди гнусная слякоть и мерзость осени, дожди со снегом и снег с дождём… и снег, и морозы, чередуемые с пароксизмами грязной слякоти, пожирающей обувь белыми разводами выступающей соли. И новая - 33 весна с пьянящей одурью взрывающихся клейких почек. И ещё одно лето, которое неизвестно где и как проведу.

Дождь не прекращается.

Надо лечить девятнадцатилетнего Митрошкина с обострением радикулита. Необходимо мыть пол в офицерской, благо, после Лещенко это делать легко. Ничего не хочется. Следует вернуться в отделение. Если Лены сегодня не будет, то, что мне там делать?

Я возвращаюсь в больницу. Разверзлись хляби небесные. Дождь убил тепло и солнце. Дождь породил холод и грязь. Неужели я не увижу больше яркого солнца и не испытаю летнего жара? Дождь зачастил сильнее, сильнее, сильнее.

возврат к началу.