Встречи.
Главная страница

Лесосибирск-82. Записки врача стройотряда. Первая страница

-65-

-Во-первых, ничего себе мероприятие с возможными травмами и ещё не оскорбительно. Во-вторых, может быть я не прав, но я не хочу этого, не хо-чу, это не входит в мои обя-за-нно-сти. В-третьих, если там не будет ничего оскорбительного, то скажите мне, а если - это секрет, то мне это не нравится. Гарантии…

-Гарантировать невозможно - отряд неуправляем, - перебил меня Некрасов.

-Орды крещённого народа способны на всё, - продолжил линию комиссара командир.

-Значит, я не поеду.

-Могут по возвращении, - задумчиво произнёс Князь.

-Так как у меня нет пистолета, то я уйду на этот день из лагеря…

-И на завтра тоже, - заверещал Кикаев.

-И на все последующие дни, - завыл Борзенков.

-В лагере будет ещё хуже, - утешил меня комиссар.

-Это - демагогия. По предыдущему месяцу я уже знаю, я уже видел неуправляемость. Тем более вы так любите ссылаться на устав, а в Уставе этой процедуры нет.

-Доктор, это твоё личное мнение и, пожалуйста, не высказывай его никому из бойцов, - очень серьёзно сказал Князь.

-Я высказал его вам.

Столь активный в начале базара Лещенко, затем внезапно затих, не проронил ни слова, лишь чуть скалился в как бы улыбке, показывая меленькие, беленькие зубы хищника.

Хез несколько раз говорил: “Ну, всё ясно, не хочет, так не хочет. Чего затягивать?”

-Я вас предупредил, - сказал я и вышел.

Я был возбуждён, раздражён, обижен. Много лет назад кто-то (понятно, что бывшие солдаты) завели обычай издеваться над новичками - отрыжка армии - и пошло, поехало. Как выстроенные в ряд одно за другим домино - толкнёшь последнее и, падая на предыдущее, вся цепь завалится. Каждая кость получает импульс и не может не передать его следующей. Толкнули её и она должна толкнуть. Закон физики. Завели “старики”. Деды каждый год «крестят» молодёжь. Отомстить своим мучителям молодёжь не может и с тем большим рвением отыгрывается на следующий год на других салагах, а те, в свою очередь, на третьих… кто остановит падение? Недаром Некрасов орал: «Мы все по 1000 раз проходили. Ни кому не оскорбительно и прочее». Он хочет отыграться. Кроме того, есть просто садисты, которые получают удовольствие от издевательств.

Без остановки ходил я по медкабинету. Я выступил один против всех. Может, следует предупредить других ребят? Но меня, действительно, не поймут, кроме того, что для такого выступления требуется уж очень много внутренних сил. Скорее всего, я сделал то, что мог. Не исключено, на их планы моё выступление скажется. Единственное, что я реально могу - это не участвовать. На большее - нет ни возможностей, ни желания, ни сил… Каждый принимает решения сам.

Я сел. Неожиданно выскользнула мысль: «А не утрируя ли я? Поехать, посмотреть. Такое не повторяется… Нет, глупости, так можно договориться до всего».

Засыпая, я подумал: «Интересно, но кроме Хеза никто не сказал и слова в мою защиту…»

5 августа. Четверг.

Утренняя прохлада как первая ласточка грядущей осени. Дни короче, ночи длиннее. Лишь солнце в зените ещё радует летним жаром.

У длинного молодого Пипиня из пятой бригады третий день температура 39 и больше ничего.

Третий день в офицерской не убирают - дежурит Оболенский. Как я могу требовать с бойцов?

На кухне не работает мойка. С каждым днём всё больше и больше мух.

Перед уходом в больницу я заглянул в штаб. Оболенский курил за своим столом. Вишневская печатала. Улыбаясь, Князь заметил: “Ты зря вчера так выступил, погорячился. Ребята не поняли. Конечно, они не по делу говорили”.

-Просто я не могу играть роль кота в мешке, которого тянут неизвестно куда и сбрасывают неизвестно откуда.

-Никто не собирается тебя тянуть: не хочешь, не надо.

-Может быть я неправ, но я плохо отношусь подобным акциям.

-Дело не в том: не хочешь - не езжай, но ты просто должен воспринимать всё спокойно и с пониманием.

-Конечно, может быть я лишён чувства юмора, но - это генетическое, что уж тут поделаешь?

-Просто я тоже сделаю всё возможное, чтобы ничего не случилось, но ты воспринимай всё соответствующим образом.

-Будем надеяться, что ничего неположенного не случится.

-Я тоже надеюсь, но в 80-м спакойненько подходят ко мне, вроде бы с хорошими намерениями 7 человек и вдруг хватают, тащат куда-то и бросают в грязную лужу. Ну, так что же мне наряды всем объявлять? Просто посмеялся и всё.

-Может быть, может быть, но я что-то не могу воспринять подобной акции. Не готов я к ней морально. А когда мероприятие будет?

-Этого никто не знает, и знать не должен. Может быть завтра, а может быть через неделю, в этом-то и весь смысл, а то готовиться начнут.

-А может быть и через два месяца…

Оболенский и Вишневская засмеялись.

-Ну, ладно, я пошёл.

Я не чувствую себя так уверенно как вчера на штабе и после него. Неужели я, действительно, неправ? Неужели я просто лишён чувства юмора? Чего устраивать трагедию? Чёрт его знает? Хотя по рассказам бывалых - это происходит весьма гнусно.

Всё-таки Князь прав, категорически настаивая на отрядной столовой. В подтверждение я встретил в приёмном отделении врача “Альтаира” - пышненькую брюнетку - Иру. Выглядит она жутко: бледно-зелёная, иссиня-чёрные круги вокруг глаз. Причина проста: “Альтаир” кормится в местной столовой. Грязь и гадость необычайные. Несколько дней назад 6 человек, в том числе врач отряда отравились.

Ире поставили капельницу. Людмила Васильевна написала направление на госпитализацию в инфекционную больницу и срочное извещение в СЭС.

-У нас в отряде много бойцов лежат в таком состоянии, - на прощание сказала мне Ира.

Может быть, в Князе не всё так скверно, в нём есть сочетания разных черт. Да, так ли уж он плох? Лицемерие? Но он считает, что так всё и должно быть. Он просто воспринимает всё совершенно иначе. В каждом человеке есть что-то вызывающее у других отвращение. Он способен на решительные действия. Похоже, что даже на сильные чувства. Непонятно, только чем закончится их роман с вологодкой?

Так думал я по пути в отделение. В ординаторской сидел ожиревший мужчина лет 50. “Один из столпов города”, -шепнула мне Людмила Васильевна. Столпу необходимо было сделать ЭКГ, чтобы отличить инфаркт миокарда от плеврита. Но даже для такой городской шишки ЭКГ снять не смогли, так как аппарат не работает, и починить его не удалось.

Одни из моих больных - Солдатов - жалкое, трясущееся, беззубое, старое существо с жалобой на потерю чувствительности в руках, ногах и судороги. Невропатолог поставила диагноз с одного взгляда из коридора: “Алкогольный полиневрит”. Назначила уколы.

-Как дела? - спросил я у Солдатова.

Старика трясло и корёжило.

-Что же так? Что же так? Сделайте что-нибудь, доктор. Ради Бога сделайте.

-Как вы чувствуете себя после укола?

-Какого укола? Ничего мне не делали.

-Как не делали? Сестра сказала, что уже сделала.

-Да, нет, да не сделали мне ничего. Не де-ла-ли.

Я опять не поверил больному: перед самой палатой сестра сказала: “Сделала укол минут 30 назад”. “Совсем в маразме, - подумал я и опять спросил. - Что, совсем не делали?”

-Как же, я же вам говорю, как же вы не понимаете?

-Не делали ему ничего, - подтвердил сосед по палате - молодой парень.

Элементарное расследование без привлечения технических средств полностью подтвердило правоту Солдатова: ему, на самом деле, ничего не сделали - сестра по ошибке сделала укол 26-летнему Степанову из другой палаты. Хотя поступил он с бронхитом, но, как и у подавляющего большинства бичей, у него поражена печень. Степанов не только не был возбуждён, но с самого начала - заторможён. Укол его совсем парализовал. “Как дурак какой-то, ходить совсем не могу. Зачем вы мне его сделали? От чего это?” спросил он у меня сердито.

Я пробурчал что-то маловразумительное и как можно быстрее выскочил из палаты.

Вместо прыщеватой, худенькой, тихой девочки из бельевой по имени Таня - тени заведующей отделением - пришла из отпуска настоящая сестра-хозяйка. Зовут её Любовь Николаевна. Она маленькая, толсто-крепкая, русоволосая, напористая, “бульдожка” с высоким, твёрдым голосом - бой-баба.

Несколько дней назад я носил в кармане халата зелёный фломастер. Он потёк. Все подумали, что это зелёнка. Любовь Николаевна громогласно провозгласила: “Если вы ещё раз зальёте, то больше халата не получите”.

-Буду стараться, тем более, что вся зелень ушла на этот.

Я недооценил свои возможности. Сегодня потекла шариковая ручка, и жирное синее пятно растеклось на белом фоне в проекции сердца.

Любовь Николаевна зашла в ординаторскую со словами: «Этот доктор из Москвы испохабит все наши халаты. Мы должны вычесть у него из зарплаты».

-Ладно, много базаришь, - перебила подчинённую Людмила Васильевна, - Он и вправду подумает, что ты такая злюка. Мне некогда, ты с чем пришла?

-Я проверила все палаты и вот список больных имеющих в палате свою одежду.

-Ну, и что? На западе уже давно больные в стационарах пользуются своей одеждой, - заметил я.

-Мы на востоке и не допустим, чтобы грязные туфли лежали у больного под подушкой, - отрезала Людмила Николаевна.

-Вот, а он мне и говорит: “Я все госпиталя прошёл, и мне везде разрешали держать свою одежду”. Там бы и остался, а в нашем отделении так не будет, - грозно вещала строгая сестра-хозяйка.

-Это же надо, как распустились, точнее мы их распустили. Почти во всех палатах, - просматривала список нарушителей заведующая.

-Да.

-А что это ты написала?

-Ничего особенного: “во второй палате сам чёрт ногу сломит”.

Попались и 5 моих больных.

В исходе 5-го, освободившись от работы, я решил открыть сезон купания в Енисее. Крутой спуск с высокого берега. От природы он неплох: зарос высокими деревьями, которые метрах в 20 от воды уступают место гальке и песку… Но дальше… Количество стекла - жуть просто. Нигде ничего подобного я не встречал. Как будто бы все жители со всей великой реки приехали в Лесосибирск поддать на пляже, и посчитали своим святым долгом раздробить пустую тару на мельчайшие кусочки и чем меньше, тем лучше. Не знаю чего больше: песчинок песка или осколков?

Две деревянные раздевалки-лабиринтики на одно лицо. С одной уже сорван покров таинственности: прорыв в стене обнажает должное быть скрытым. Вторая, конечно, покрыта битым стеклом, густо ароматизирована мочой, но ещё способна служить по назначению… Леденящая, стремительно несущаяся вода не позволила растянуть удовольствие пребывания в ней.

В лагере Хез и его личный шофёр Сашка безрезультатно чистили раковину. Эх, кухня, кухня, когда ты кончишься.

Сегодня контора отмечает день строителя - в воскресенье все будут на дачах. Поэтому агитбригаду привезли с объектов и артисты крутятся по лагерю, готовые к выступлению.

Почему-то Дзюба выдал мне военную тайну: “В субботу весь отряд едет в Колесниково, там и заночуем, там и проведём обряд крещения”.

Я лишь пожал плечами. Особых перемен в отношении ко мне после выступления на штабе я не заметил. Утром довольно мило беседовал с Некрасовым: он просил, чтобы я продолжал ставить ему иголки от радикулита. Борзенков выпросил немного спирта - протереть головку магнитофона. Лишь с Лещенко мы целыми днями не обмениваемся и парой слов, но и в этом нет никаких перемен.

Вот и концерт в актовом зале для сотрудников конторы. Выступление агитбригады с упором на песни. Затем поёт местный женский хор под управлением и в сопровождении аккордеониста Митусова.

Насытив эстетические чувства, вытащили из зала кресла, расставили столы и начали пьянку под дискотеку. Весь штаб, кроме меня (никто не звал) принимает участие в оргии местного масштаба.

В 10 часов вечера я пошёл по лагерю. 6 бригада ещё на объекте, поэтому вместо неё на кухне дежурит первая. Трошин чистит картошку. Трусов моет полы. Телешов и Митусов - посуду. В третьей бригаде Вован Павлов-младший и гигант Петропавловский рисуют полиплакат.

-Док, почему ты поставил нам хор за сансостояние? - спросил Павлов.

-Двойки много, - показал я ему солидные слои пыли на кроватях.

-Док, подскажи, пожалуйста, подпись к политплакату.

-Заткнём империалистические глотки, утроив производство водки.

Все рассмеялись. “В 20-е годы весели плакаты: “Не пей! Пьяным ты можешь по ошибке обнять классового врага!” - сказал Вован.

В 12 часов ночи вернулись оставшиеся на работе бойцы третьей бригады. Они кончили площадку на Пионерской: за весь день приняли всего 32 куба бетона, так как возила лишь одна машина.

Во втором часу ночи заглянули в спальню Хез и Борзенков. Успели уже набраться и очень хорошо. Затем припёрся совершенно пьяный Князь. Он бессмысленно походил по комнате, вышел в коридор, увидел Веретенникову, закричал: “Ларисик”, сделал попытку обнять её, но был резко отодвинут с пути. Вернулся в офицерскую и со словами: “Первый!” шмякнулся на кровать. Переждав несколько минут, Князь повернулся на бок, плюнул на пол, отрыгнул: “О, этот день строителя!” и затих.

возврат к началу.