Встречи.
Главная страница

Лесосибирск-82. Записки врача стройотряда. Первая страница

-63-

В комнате вновь повисла тишина. Лишь курильщики продолжали смолить, отравляя и без того загазованное помещение.

Князь загасил окурок в пепельнице, кашлянул и сменил тему: “Меня интересует мой КТУ. Я сделал для вас всё возможное. Все получили по максимуму, поэтому и вы должны постараться. Что говорят в бригадах? Первая, Юра Лобанов.

-Мы специально не обсуждали, времени не было…

-Врёт, - подумал я.

-…но ребята недовольны. Неправильно утверждать КТУ на линейке. Нужно собрание, - тихим, бесцветным голосом ответил наследник шумного Гурского Лобанов, повторив недавно сказанное.

-А зачем оно нужно? Я не захотел устраивать общее собрание, так как мы услышали бы вагоны грязи, которые полили бы на нас. Это выбило бы нас из колеи дня на два, а то и четыре. Так мы полчаса провели и всё, а так - несколько бы дней переживали, испортили бы сердце. У меня и так какие-то приступы. Мне это ни к чему. Сердчишко-то не железное…

-Повторяется Князь, - вспомнил я начало штаба и точно такой же разговор между ним и Лобановым до штаба. Хотя Лобанов тихий-тихий, а в третий раз задаёт этот вопрос. Не такой уж он простой и покладистый как кажется. «Будь командиром он или Дзюба никакой пьянки и прочего в отряде бы не было, - неожиданно пронзила меня мысль, - Может, поэтому они и не командиры. Хотя, кто знает? Нет, они совсем другие люди… Или выглядят другими?»

-Недовольны тем, что не все голосовали, - сказал Борзенков.

-Было ведь сказано, что все должны голосовать, иначе - это нарушение устава, - вставил Некрасов.

-Чего ты мне объясняешь? Я понимаю, но они стоят, смотрят, кто голосует, а кто вообще нет, - почему-то завёлся Борзенков.

-Ребята хотят знать, чем занимается штаб, - сказал наследник Дроздова Петров, пришедший с подвязанными красной ленточкой волосами.

-Это вы должны объяснять в бригадах, - обиженно накуксился мастер Дзюба.

-Я сам не очень хорошо знаю, - ответил Петров.

-А чем я занимаюсь в комитете? - ухмыльнулся Лещенко, откидываясь назад и за спинами заглядывая на сидящего через три человека от него Петрова. Помолчал, осклабился, показав плотный ряд мелких, хищных зубов: “Так-то”.

-Скажу кратко. Я создал этот отряд в 1980, в 81 и 82 годах. Уже сейчас ищу базу для 83. Заметьте к тому же, что отряд не только существует, но даже какие-то знамёна завоёвывает, какие-то награды получает, - в подтверждение сказанного Князь развёл руками: правая указала в сторону угла заполненного пышным панбархатным стягом и левая - на прибитые к стене вымпелы.

Лучшим ответом прозвучал смех, непроизвольно вырвавшийся из членов штаба.

Ничтоже сумняшеся, Князь продолжал: «Подробнее. Вся текущая деятельность обеспечения фронта работ. Я знаком со всеми делами, тем более, что многие члены штаба в отряде впервые и не очень хорошо во всём ориентируются. Да и вообще, я делаю всё намного быстрее, с моим-то опытом и знанием жизни…»

-А организация поездки, - ввернул Дзюба.

-Вы думаете это само собой? Тем более, что до того мы получили две телеграммы из МАИ с запрещением всяких выездов - в ССО были несчастные случаи. Что сказать? Конечно же, только я смог организовать такую поездку: и автобусы, и “Романтика”, и инструктор, и ГЭС, и общежитие. Это не потому что я такой уж гениальный, а просто я хорошо знаком с местными условиями. Никто бы за два дня столько не успел, тем более, что я ещё купил авиабилеты. Вы должны провести работу в бригадах и через несколько дней я опять поставлю вопрос на голосование.

-И всё-таки я думаю, что собрание нам провести надо: это успокоит ребят, - с невозмутимым видом, тихим голосом повторил Лобанов.

-Ну, хорошо, мы проведём собрание…

-Но завтра в 9 часов вечера футбол с Енисеем, - перебил командира комиссар.

-Послезавтра в 9 часов вечера, - почесал Князь верхнюю губу второй фалангой указательного пальца правой руки, а Некрасов шустренько дополнил: “Опять футбол”.

-Но ничего, мы этот вопрос проследим, - пообещал командир, - А теперь перейдём к производству, - и Князь начал сравнивать соцобязательства и реальность, - Пятая должна была кончить дорогу возле 105-квартирного дома и фонтан. Пока что ничего. Журибуда, - начальник жил-участка - хочет заставить перетаскать 200 кубов грунта для подсыпки в подвал дома. Гена, я запрещаю тебе делать эту работу, пока Журибеда не принесёт тебе наряд.

Молодой бригадир понимающе закивал головой, а я подумал: “Уникален Павлов-старший: он теперь не только бригадирствует вместо Зайцева, но и вместо Фарбовского - фотограф, да ещё один из самых активных участников агитбригады”.

-Первая должна была сдать 430 метров железной дороги под паровоз, - развернулся Князь в сторону наследника Гурского Лобанова.

-Мы сделали 370 метров - больше пока нет рельс, но только 30 полностью готовы под поезд. Поставили три стрелки, но готова лишь одна…

-Док и Лобанов могут быт свободны, - прервал Князь бригадира.

-Завершив с производством, они перейдут к “крещению”, - подумал я, злясь. Я наслышан об этой “процедуре” в отрядах МАИ. Участвовать в ней не желаю.

В кабинете меня ждал Дроздов. Я выслушал его лёгкие.

-Как ты себя чувствуешь? Можешь завтра идти на работу?

-Не знаю.

-Дело несколько затянулось, - проговорил я, подумал. - Он просто не очень хочет, совсем не хочет, - и добавил, - Завтра четвёртый день. Понимаешь, вопрос стоит так: или ты завтра идёшь на работу, или я должен положить тебя в больницу, - придумал я, продолжая, - Так как я не смог организовать соответствующего лечения в лагере.

-Хорошо, я подумаю, - взял Дроздов лекарства и ушёл.

Два друга-приятеля Козленко и Александров - курильщики с обострением хронического бронхита - хрипят и пищат как старые меха, не сравнить их с Дроздовым, но от освобождения категорически отказались. Бросить курить - тоже.

Пришла на перевязку Вишневская.

-Маша, как дела с фартуками?

-Понимаете, Илья Захарович, - идиотски ухмыльнулась Вишневская, - Простыню, что вы мне дали, чтобы мы пошили фартуки для поваров, я положила в штабе на подоконник. Князь пришёл не в духе, увидел, закричал: “Что это такое? Почему в штабе всё валяется?” Я положила простыню в шкаф, а на следующий день её там уже не было,- Вишневская одарила меня ещё одной полу-дебильной улыбочкой.

-Романтическая история. Где хочешь, ищи. Спрашивай у Оболенского, проси новую простыню у завхоза. Это уже твои трудности. Ты сама видишь, в чем работают повара.

-Хорошо, Илья Захарович, я постараюсь.

-Врёт, - подумал я, - Если не боятся, то ничего не делают. Дать ей наряд – сразу простыня найдётся. Я ведь ещё ни одного наряда не дал. Вот так ко мне и относятся, - раздражался я всё больше и больше.

Перевязывая стройного гиганта Петропавловского, подцепившего гидрогенит, по-народному сучье вымя, я спросил: “Ты занимаешься спортом?”

-Занимался боксом. Перестал, трудно совмещать с занятиями…

-И с поддавоном…

-И это тоже, - улыбнулся Петропавловский.

-Как дела в бригаде?

-После снятия Дроздова я стал замбригадира. Дроздов бригадир был нормальный: мог организовать и сам работал. Сняли его не за производство, а как Гурского. Я бы на его месте уехал.

В начале первого я поставил иголки Дзюбе: последние дни он еле сдерживался, чтобы не заплакать.

В начале второго часа ночи в офицерскую вошёл Князь: “Я перед тобой, Александр Иванович, ставлю вопрос ребром: мы будем пить сухое вино?”

Не успел Хез ответить, как подхватил Лещенко: “И играть в преф”.

Князь шлёпнулся на стул: “Чтобы здесь нормально жить, нужно отдыхать, а мы очень много работаем. Крутишься всё, а зачем? Пора ехать на рыбалку”.

4 августа. Среда.

Могучие аккорды радиогимна «Союз нерушимый республик Советских…» вырвали меня из сладкой неги.

С удивлением я обнаружил закрытую дверь кухни: “Значит, повара проспали. Болтаются до поздней ночи, возможно ли услышать будильник”. Входная дверь тоже закрыта - я первый оживший из отряда.

Удивительного, цвета раскалённой меди диск с чёткими как выточенными контурами, прорезанный чёрными полосками в нескольких местах (не отсюда ли “и на солнце пятна”?) повис над соснами берега Енисея. Смотришь без всякого прищура - застывший кусок металла. Но опять, как и всегда, диск поплыл вверх, размазался, заслепил, засиял, но был поглощён замаравшими восток безрадостными тучами.

В полседьмого выползла только пятая бригада. Несколько минут спустя, пришли Лещенко и Князь. “Повара проспали, не разбудили дневального. Перенесём линейку на 6-40”, - приказал командир.

Насупившись, глядя поверх голов, Князь поучал несмышлёных: “Вы не должны сваливать на дневального. Вставайте сами. У всех есть радио, вот и вставайте под гимн Союза Советских Социалистических Республик».

В ответ ряды зашумели, а бригадир первой Лобанов сказал как всегда тихо, спокойно, бесстрастно: “У нас нет радио”.

-Не может этого быть, - не поверил Князь.

-Всё же нет, - тихо, но так что слышали все, ответил Лобанов.

-Всё равно вставайте. Поэтому сегодня 4 августа 1982 года, среда. Комиссар, есть что-нибудь?

-Жизнь вошла в нормальное русло. Выпускается множество газет, фотомонтажей, молний. С понедельника началась неделя дружбы народов, которая должна завершиться 6 августа днём ударного труда, а деньги в фонд города Гагарина. Поэтому все бригады должны подготовить в честь этого радостного и торжественного дня плакаты. Кроме того, к дню строителя необходимо подготовить конкурс политплаката. Можете делать его на любую тему.

-Это всё равно, - насмешливо бросил Козленко.

Завтраком и не пахло. Я перевязал Трусова и пошёл к Дроздову. Молодой человек ещё спал. Над его кроватью среди множества фотографий висит портрет Гурского в каске и с огромным букетом, который он нарвал в день рождения Светы Злобиной. Я разбудил бывшего бригадира, дал ему термометр и спросил: “Что решил?”

-Ещё не осознал. Пока не знаю как дальше. Вообще-то Оболенский - интересный парень…

-Это чем же?

-Говорит он мне: «Отпустить я тебя в Москву не отпущу, так как ты большой смуты не сделаешь, а польза от тебя хоть какая-нибудь, но будет».

-Если ты сегодня не сможешь идти на работу, то я должен устроить тебя в больницу, так как в лагере вылечить тебя не могу, - опять решил я взять его на пушку.

-Какой смысл в больнице?

-Никакого. Просто, если человек не поправляется в амбулаторных условиях, то считается, что он должен быть госпитализирован, хотя бы ради больничного.

-Если в больнице нет смысла, а я уже почти здоров и мне нужен только день, чтобы совсем прийти в себя. Я боюсь перегреться - это может всё вызвать сначала. Всё равно в школе, - так большинство маёвцев называют институт, - Я дойду, куда хочешь. Выясню все права и обязанности. Сейчас только мне самому надо вникнуть в устав ССО. Забавная книжечка, может быть, действует что-нибудь написанное в ней.

-Устав - это хорошо, но тебе надо принять решение, просто чтобы избежать лишней нервотрёпки.

-Это верно. Я и так уже столько натерпелся. Начальник участка Киселёв - молодой, гривастый, зануда раз в 8 почище Оболенского. Каждый день пилил - всё не так. А в пятницу на недельной планёрке узнаёшь, что даже перевыполнили, молодцы.

-Да, он таким способом хотел подбодрить и зажечь.

-Только что. У меня от этого всё опускалось. Вообще-то я собираюсь переводиться на вечерний. Что мне. Я дам тебе ответ через 10 минут.

Завтрак опоздал на час. Я вошёл в столовую. Князь уже ел.

-Чёрт с ним, пусть болтается, но часы ставить не будем, - сказал он, выслушав моё сообщение о Дроздове.

Вдруг я увидел бывшего бригадира на скамеечке курилки в рабочей одежде: “Я решил ехать на работу. Что говорит Оболенский?”

-Он говорит, что ты можешь не ехать, но за свой счёт - часы тебе ставить не будут.

-Третий вариант. Ладно.

На объект Дроздов не поехал, а, обложившись стопкой книг о ССО, погрузился в изучение интригующего предмета.

Когда будет собрание? - спросил я у Князя.

-Не знаю. Тебе оно нужно? В любой организации, особенно ССО, где без единоначалия немыслимо, будут недовольные, которых надо заставлять, особенно заставлять работать. КТУ - это нарушение единоначалия. Это - власть масс над штабом. Власть масс вообще вещь недопустимая. Ничего хорошего демократия дать не способна. Это - совершенно ненужная вещь и надо сделать всё, чтобы не допустить анархии грязи, которую они хотят вылить на нас… Съезди, пожалуйста к Поповой, передай ей записку и поговори с лечащим врачом. Демократия – это конец всего продуктивного и правильного, - бросил он вдогонку.

возврат к началу.