Встречи.
Главная страница

Лесосибирск-82. Записки врача стройотряда. Первая страница

-62-

-Не все бригадиры могут говорить, отстаивать. Есть неспособные. Лобанов - это не Гурский, - перебил Трошин инженера по ТБ, но тот не обратил на реплику Алексея ни малейшего внимания, а развивая инициативу, предоставленную, по его мнению оппонентами, продолжал: “Кстати, в прошлом году мастеру не хотели дать максимум, - повернулся и хищно оскалился Лещенко в сторону Земцова, - За то что он очень часто бывал на объектах”.

-Совсем не за это, а за нечеловеческое отношение к бойцам, - твёрдо проговорил Земцов.

-Нечеловеческое отношение, - брезгливо перекривлял Лещенко бойца, - Так и надо. Зато работа была. Тогда с носилками не ходили, а бегали как кони. Врач, - Лещенко брезгливо скосил глаза в мою сторону, - Врач шмелём носился с носилками в 70 килограмм.

-На всю жизнь запало ему это в душу. Счетовод хуев, - со злостью подумал я.

-Дзюба не работает, а ты работаешь, ребята говорят. За тебя единогласно и голосовали, - преданно-заискивающе улыбнулся Козленко.

-Гнусная пародия, - выпустил сигаретный дым Трошин.

-Куда бы меня задвинули, если бы я приходил как штаб? - щёлкнул Козленко характерным движением средним пальцем правой руки по горлу.

-Об этом уже говорилось, - чуть смутившись скороговоркой, замурчал Лещенко, - Чего всё время одно и то же? Чего в ступе воду толочь? - перешёл Лещенко на спринтерскую скорость речи, съедая последние слова.

-Тебя это трогает? - презрительно бросил Трошин, отшвыривая докуренный чинарик.

-Да мне стыдно. За отряд стыдно. Они отряд и институт позорят, - с жаром ответил Козленко.

-Пустое всё, мужики, - сплюнул Трошин в железное корыто с водой возле входа и вошёл в здание.

Лещенко пробурчал ещё что-то, совершенно невразумительное и молнией нырнул в спасительную темноту коридора.

Подошёл Кутепов и попросил у Козленко закурить. Подавая сигарету, Максим с горечью произнёс: «Эх, всё кремни. Говорим одно, а как до голосования доходит…»

-Иди ты, - неожиданно взвизгнул Кутепов, - У каждого своё мнение, - и, забыв о просьбе, вбежал всё в те же спасительные двери конторы.

-Да я что, я что, - удивлённо забормотал Козленко, растерянно протягивая в след испарившегося Кутепова сигарету, - Ну, не маразм ли? - обратился он уже ко мне, когда мы остались вдвоём. Я только пожал плечами и закивал.

-Тебе, док, я бы дал 1.3. Почему максимум 1.1? Кто это принимал?

Это был первый приятный момент с утра. Не зная, что сказать, я глубокомысленно-дурацки заметил: «Вообще всё определять цифрой? Как вы проводили собрание по КТУ?»

-Каждого обсуждали и ставили ему КТУ общим голосованием.

-Ну, как можно оценить в цифрах, тем более заранее определённых, степень участия? Коэффициент трудового участия? С чем его едят? Кроме того, определяет не только работа, но и газеты, штрафные очки, сансостояние?

-Маразм док, маразм. А уж эта линейка!

И мы пошли в столовую, чтобы в который уж раз насладиться колбасой с вермишелью.

Молодое, растущее, по его мнению, тело комиссара совсем разбил радикулит. Когда я ставил ему иголки, он визжал как свинья, которую режут.

Вошёл Князь: “Док, мне очень не хотелось бы, чтобы ты оказался в дыре. Осталось двадцать дней. Давай пойдём в больницу”.

Чувствует себя Князь прекрасно: он бодр, весел, активен: “Этот Земцов, устав ему - гаду, ишь, говно. В пятницу всё приставал, чтобы я отпустил его дать отцу поздравительную телеграмму с днём рождения. Раньше позаботиться не мог, скотина. Не отпустил его, суку”.

Я это знал - телеграмму дал я сам после окончательного запрета Князя.

-Надоело всё. Как о них, суках, не заботишься, не понимают. Хуй с ними. Буду работать по 7 часов в день и всё. Не хотели мне дать 1 и 1. Я их - в бараний рог, - Князь замолчал и начал сосать вторую фалангу указательного пальца.

В коридоре я столкнулся с Петрухиным и почувствовал себя ещё неприятнее. Я ощущаю себя предателем. Я предал Петрухина, когда на вчерашнем штабе Князь просил Хеза о подборе лично для Петрухина неформального наряда за недостойное поведение на привокзальной линейке в Красноярске. Я сдал Козленко и Земцова на сегодняшней линейке. Фарс. Омерзительнейший фарс. И я участвую в нём. Молчание - знак согласия. Молчание - золото. При мне топят людей, а я смотрю и молчу. Коплю золото. Да и не в них дело совсем, какие бы они не были – дело во мне. Я должен делать должное, а не оправдывать себя, что все они всё равно такие же суки, а то и хуже. Даже если это так, речь идёт обо мне.

Я снял иголки с Некрасова и дико захотел спать. Прилёг в изоляторе и задремал. Кто-то заглянул и хмыкнул. Я вскочил и вышел в медкабинет, затем прошёл в спальню штаба. Пришёл Лещенко. Увидел мирно спящего Некрасова и очень серьёзно заметил: “Разбаловались вы, друзья, спите до полдня”. Инженер по ТБ побрился и… лёг спать.

И сегодня Дроздов не работает: кашель. Я слышал как Оболенский орал на него. Кажется - это ещё один кандидат на досрочный отъезд.

Только я вошёл в ординаторскую, как заведующая Людмила Васильевна спросила: “Что с вами случилось?”

-А ничего, отрядная грязь.

-Ну, мы-то давно знаем, что такое стройотряды. Это первых приветствовали и на руках носили, а потом раскусили.

Что бы ни делал я в тот день в отделении, мысли скатывались к отряду.

Я вспоминал разговоры с комиссаром Некрасовы: «Слушай, докер, и учись, пока я жив и здоров. И так, КТУ. Получается параша. Если действует закон оплаты по количеству и качеству труда, то при чём здесь КТУ? Студенты не могут соревноваться с кадровыми рабочими по производительности труда. Не только в первые недели отряда, но и в конце лишь единицы способны работать на уровне квалифицированных профессионалов. Это и ежу понятно. Студенты способны осваивать и соответственно больше получать только за счёт экстенсивности труда: пашут не меньше 11-12 часов в день. Что это значит, докер? Правильно. То есть нарушают закон, тем более, что в ВССО попадают лица и до 18 лет. Та часть зарплаты, которая стыдливо обозначена красивым словом “приработок” - есть лишь результат работы сверх нормальной, законной длительности рабочего дня. По закону, докер, я хочу, чтобы ты это узнал и зарубил себе на носу на всю твою оставшуюся жизнь, не заработаешь. Далеко не уедешь. Законным путём, докер, можно перебиваться лишь с хлеба на воду. Поэтому-то и существует система из трёх табелей. В первом ставят по 7 часов за будни и 6 часов за субботы. Это - в организацию для оплаты. Во втором пишут реально отработанные часы. Это если мастер начнёт выступать по поводу перевода бойцов на другие участки и дневальство. В третьем - можно срезать часы. Например, отработка нарядов дневальством в рабочее время не засчитывается и человек получает в клетке дня 0 часов. Да будет тебе известно, доктушка, что члены штаба, а именно, бригадиры, командир, мастер, инженер по ТБ и, что самое приятное, комиссар, могут срезать с бойцов часы…»

-Всё это ни что иное, как система штрафов, причём не только за рабочие нарушения, но и за некрасивое, неэтичное (с пьяных глаз командира или завхоза) поведение, как, например, стояние тихого и безответного Петрухина на линейке в Красноярске, - подумал я.

Некрасов как будто бы услышал мои мысли: «Вспомни, докер, главный предмет «Историю КПСС». На каком там съезде большевики выступали против штрафов? Ну, и ладно. Мы все этот предмет с успехом сдали и пошли дальше. В конце отряда все должны подписать табели, но даже если не подпишут. “В этом нет ничего страшного, какая разница? Всё равно эти табели отражают реальное положение дел, поэтому пусть не подписывают”, - любит говаривать наш хорошо тебе известный Князь.

-Кстати, жалко, что членам штаба разрешают только резать часы и давать наряды. Хорошо бы так же позволить им стегать провинившихся батогами. Только за дело, конечно, - ввернул я.

-Великолепная идея, докер. Ты растёшь, просто на глазах. Это следующий этап развития Всесоюзного Студенческого Строительного Отряда. Пока же с КТУ получается ещё один “нелогизм” (новое словечко в отряде). Месяц человек плохо работает, а вся бригада ждёт и смотрит какой ему КТУ дать и хорошо бы поменьше, тогда нам останется побольше.

-Таким образом, мы резко повышаем производительность труда, - бросил я.

-А хер с ней, с этой производительностью. Нам нужны бабки, докер. Бабки. Но слушай дальше, печальную повесть о КТУ. КТУ в бригаде зависит не только от работы каждого бойца, но и от места бригады в социалистическом соревновании, то есть от средне-бригадного КТУ. Соответственно месту в соцсоревновании заранее определяется средне-бригадный КТУ. На соревнование оказывают большое влияние, не имеющие абсолютно никакого отношения к производству, показатели: фотомонтажи, газеты, выступления на кафе, сансостояния комнат, дневальство.

-Первая бригада потеряла 75 очков за наряды: выходы без разрешения, опоздания на линейку, курение в неположенном месте и так далее, - ввернул я.

-Точно, докер, такова она наша тяжёлая стройотрядовская жизнь. Определение средне-бригадного КТУ сразу же ограничивает число лиц, которые могут получить максимум - 1.3.

-Откуда может быть известно заранее, сколько человек и как будут работать? – оборвал я Некрасова.

-Ты, докер, задаёшь очень много вопросов. Кстати, Хез недоволен эффективностью соцсоревнования. Он считает, что высокие средне-бригадные КТУ за первые места привело к очень большому числу бойцов с КТУ 1.3. И вообще, док, КТУ - это признание факта приработка, который способен возникнуть в ССО только одним единственным путём: только за счёт сверхурочной работы. Никакого другого пути для КТУ нет.

-И не будет, - подвёл я итог разговору с ушлым комиссаром.

Я вернулся в лагерь в 7-м часу. В офицерской спал одетый Лещенко. Некрасов просто валялся на кровати. “Докер, - приветствовал меня комиссар, - Ты - маг! Боль у меня почти прошла, и я с бригадой номер пять принял на грудь 4 машины бетона по 8 кубов. Копейки, конечно, но по нынешним временам и это хлеб. Кроме того, отметь для своей обильной частной практики, что массаж виброрейкой бетона - лучшее средство от радикулита. Док, с тебя червонец за совет или бутылка, или налей хотя бы стакан. Эх, докер, не ценишь ты меня, совсем не ценишь”. Надев очки, Борис Олегович начал читать - редчайшее явление - книгу о борьбе с алкоголизмом под названием “Болезнь - расплата”.

Несмотря на жару, Князь уехал в Нижне-Енисейск в инфекционную больницу в к своей пассии.

Я тоже лёг и задумался. Командир - это символ солдатчины и бардака, олицетворение бардака. Его основная задача выбивать из организации технику и материалы. Всегда не хватает и не дают. Во-вторых, он должен уметь закрывать наряды, ибо и в этой области произвол дичайший. Организация хочет ограбить отряд, подсунуть самую тяжёлую, противную, вредную, дешёвую работу, а командир должен выбивать самую дорогую и полегче. Оболенский любит повторять: “От работы заработок почти не зависит. Вы можете работать много и получить копейки и можете не делать ничего и увезти полные карманы. Всё зависит от того, как я буду закрывать наряды. Договор с принимающей организацией подписали весной. В нём указан общий объём работ предстоящего освоения. Только на месте, после начала работы выясняют % зарплаты от общей выработки”. И всё-таки, я понимаю, какой же Оболенский негодяй, но есть в нём что-то. Верно, он – негодяй-романтик. Сдаст любого, но и постарается для своих…

Комиссар - это массовик-затейник, который должен писать липовые протоколы о не имевших место в природе комсомольских собраниях, штамповать соцсоревнования, подсчитывать за него очки. Некрасов - на своём месте. Именно таким должен быть комиссар: заложит, наложит, заметит, подменит, отметит, подсмеётся, на гитаре сбацает, споёт, поддаст. Всё может, но больше всего любит хорошо провести время.

Ещё в самом начале отряда, в квартирьерстве Некрасов заказал щиты для теннисного стола. Их сделали, принесли и временно поставили в коридоре рядом с актовым залом. Через несколько дней хватились - нет щитов. Когда украли? Кто украл? До сих пор пятая бригада делает новые щиты. Сегодня Павлов повёл своих орлов делать крышу из шифера над умывальником. Лучше поздно чем, никогда.

Голод погнал меня в столовую.

Повара задерживали ужин почти на час. Жареная рыба с вермишелью. Шеф-повар Сосунова работала возле плиты. Просто повар Шевченко стояла на раздаче.

-Дайте мне, пожалуйста, рыбу без вермишели, - попросил я.

Шевченко не удостоила меня ответом. Отошла от прилавка, стала рядом с Сосуновой и начала готовить ещё одну кастрюлю вермишели: бросила в воду масло, посолила, долго, старательно размешивала деревянной ложкой…

Я стоял и ждал.

Шевченко принесла кастрюлю, поставила её и, так и не обратив на меня никакого внимания, куда-то ушла.

Получив, в конце концов, причитающееся, с вермишелью, конечно, я был вне себя. Почти не прикоснувшись к пережаренному куску рыбы и огромному, свалявшемуся, слипшемуся кому вермишели, я пошёл проверять кухню.

В маленьком холодильнике стоит банка с остатками варёной сгущёнки; не забывают себя повара. Света в мясном цехе ещё нет, а мух везде навалом. Температура в большом холодильнике + 6, а Хез привёз ещё 60 кг мороженой рыбы, кусок мяса килограмм в 15, 20 кг копчёной рыбы, подаренной молодым офицером недавним маёвцем.

На почётном месте лежала тарелка с остатками чего-то, покрытым плесенью. “Угощайтесь, пожалуйста”, - только и смог предложить я Сосуновой. Шеф-повар передёрнула жирными плечами и скривилась.

-Ты оставляешь суточные пробы?

-У нас куда-то пропали все банки.

-Кто же их мог взять? Дежурная бригада ворует?

Мимо проходила Веретенникова: “Илья Захарович, все разговоры потом”.

-Что? Что? Когда потом? - я почувствовал ещё большее раздражение и пожалел, что не сказал Веретенниковой: “С тобой никто и не разговаривает”.

Князь опоздал на штаб на 3 минуты. Сел за свой стол и бросил: “Нехорошо опаздывать на штаб. Что это за моду взяли? Лещенко отпрашивался на две минуты - всё ещё нет. Пора с этим завязывать”.

Вчера Князь издал приказ и Петров - официальный бригадир третьей бригады. Кикаев вместе с пятью бойцами из второй бригады ездили на железную дорогу, поэтому Кутепов руководил остатками бригады в Колесникове и тоже присутствует на штабе.

Князь обвёл своих подчинённых мутным взглядом: “До штаба я, Дзюба, Александр Иванович и Лещенко беседовали с Дроздовым. То он говорит, что приехал отдохнуть, то заявляет, что устал и вообще хочет уехать. Даже собирается устраивать какой-то скандал”.

-Нет, я этого не слышал, - вмешался успевший вернуться Лещенко.

Князь продолжил: “Который день он болтается по лагерю, заходит на кухню, шарит в медкабинете, о женской комнате я уже и не говорю. Док, объясни, пожалуйста”.

-У Дроздова обострение хронического бронхита. Он весь скрипит и хрипит. Это заболевание может вызывать слабость. Вот он и жалуется на слабость.

-У всех слабость, - заорал Кикаев.

-У меня тоже слабость, - завопил Некрасов.

-Объективно у него действительно есть обострение бронхита, а слабость - один из симптомов, но её не проверишь.

-Он может завтра выйти на работу? - спросил Князь.

-Сможет,- подумал я, так как никогда не верил и сейчас не верю Дроздову - что-то мне в нём очень не нравится, он неприятен мне, он кажется мне фальшивым, но именно поэтому и потому что я знаю, что такое Оболенский я говорю: “Мы договорились, что я посмотрю его завтра утром”.

-Я могу отправить его в Москву только за грубое нарушение режима. Лучше уж он тут поработает в 6 бригаде. Завтра доложи мне о его состоянии.

В довершение всех радостей дня я прочитал Приказ номер 275 от 12 мая 1982 года крайздравотдела пункт 3.6: «Обеспечить обязательное трудоустройство медицинских работников СС и СХО (Студенческих Строительных и Студенческих сельхоз Отрядов) на вакантные должности в городских и районных учреждениях здравоохранения, оплату производить в соответствии со стажем и образованием студентов мединститутов». Отлично, получается: за работу в отряде платить не должны, хорошо, если кормят. Раздражённо думал я. Одним ухом прислушиваясь к разговору в штабе.

Лобанов тихо заметил: “В бригаде говорят: “Неправильно утверждать КТУ на линейке. Необходимо проведение собрания”.

-Я не хотел устраивать общее собрание, так как мы услышали бы вагоны грязи, которые полили бы на наши головы. Это выбило бы нас из колеи дня на два. Так мы полчаса провели и всё, а так бы несколько дней переживали, испортили бы сердце. У меня и так какие-то приступы. Мне это ни к чему”, - таким вот нехитрым образом ответил Князь

Все и всё затихло.

-А докер-то наш, охуел совсем: спросил меня, что такое справедливость, - вдруг вспомнил комиссар, видимо решивший разрядить за мой счёт повисшую в комнате напряжённость.

-И что же ты ему ответил? – злобно смотрел в мою сторону Лещенко.

-Хуйня всё это. Состоявшиеся люди такие вопросы не задают, - легкомысленно продолжил Некрасов.

-А ведь он прав, - подумал я.

-Странно это, - пробурчал Дзюба.

возврат к началу.