Встречи.
Главная страница

Лесосибирск-82. Записки врача стройотряда. Первая страница

-59-

На прощание в нашем вагоне Андрей Брюханов распивает с оставляемой им первой бригадой “Прожжённые!» бутылку вина. Затем возле вагона после объятий и слов: “До встречи в Москве” Андрей записывает мой телефон и обещает сделать фотографии.

-Посмотрим, - я не сомневаюсь, что Брюханов врёт.

Метрах в 6 от нас Некрасов разговаривает с крашеной блондинкой - начальник зонального штаба. Любят нашего комиссара в зональном штабе: даже провожать пришли.

Второй раз за последний месяц поезд номер 697 увозит меня в Лесосибирск. В купе Некрасов, Лещенко, журналист и я. Рядом с нами пятая бригада. Боец Работинский поёт про Хеза - уже родилась песня про его пьянство и наряды. Но вдруг я слышу куплет и про меня: “Он раскрасил отряд в самый солнечный цвет”, - вместо зелёнки я замазываю ранки ярко красной жидкостью Кастельяни.

Некрасов в прекрасном расположении духа - концерт прошёл на славу. Расслабившись, я с удовольствием слушаю болтовню и пение. Вдруг меня окликает Сосунова: “Девушке из “Юности” плохо, вас просят прийти”.

-Так плохо, что не смогла сама прийти сюда? - недовольно ворчу я и иду на вызов. Конечно ничего смертельного, способна к самостоятельному передвижению. Нечего было уплетать смердящие котлеты. Я даю ей лекарство.

После двух часов лёжки трупом и блевотины в вагоне Хез очнулся и активно включился в отрядную жизнь.

Весёлый кружок вокруг Борзенкова с гитарой, порождающий бешенный рёв на весь вагон: “Кольский полуостров торчит из-под воды, корявые берёзы…”

-Ну, как перестал Хез харчи метать? - встретил меня Некрасов по возвращении.

-Уже песни орёт. Можно отметить благополучное выздоровление.

Проводникам нечем топить печки, поэтому нет чая. На одной из станций Лещенко и проводник - парень лет 20, тоже боец ССО - пошли собирать щепки. Они полагают, что стоянка поезда 10 минут и отходят за сарай. Но поезд опаздывает. Отправление намного раньше - не простояли даже минуты.

Вдруг Читас-Янчишин говорит: “Лещенко отстал. Я видел, как он заходил за угол. Я думал, что он в 6 вагоне, но его там нет”.

И так бледненькая Шевченко становится совсем как полотно. В Столбах они прилюдно поссорились, до сих пор сидели в разных концах вагона, но ЧП есть ЧП.

На следующей остановке Некрасов и Кутепов говорят хором и со смехом: “Лещенко остался выполнять продовольственную программу. Оставим на каждой станции по активисту - пришла очередь Шевченко”. От такого предложения подруга инженера по ТБ чуть не заплакала.

Князь позвонил из Ачинска. Узнал, что Лещенко посадили на поезд Красноярск-Новосибирск, который прибудет через 10 минут после отхода нашего. Пригрозив, позвонить кому надо в Москву, Князь заставил начальника станции задержать отправление поезда номер 697 до прибытия состава с инженером по ТБ… Вскоре, блудный сын, решивший обеспечить бойцов отряда горячим чаем, вернулся.

2 августа. Понедельник.

Первое, что я почувствовал, был холод. Первое, что я увидел - толстый, усатый мужчина в кожаной куртке на третьей полке над Лещенко. Инженер по ТБ расправил затёкшие члены и пошёл будить бойцов.

-Лучше бы там и остался, - бурчит толстый Игорь Толин из 5 бригады, когда Лещенко ушёл в другой конец вагона поднимать ещё не вставших.

Вдруг из 6 вагона прибежал смуглый каратист из второй бригады: “Очень плохо девушке”. Я лишь успеваю взять рюкзак как за окном уже Лесосибирск-4. По гравию платформы бегу вдоль поезда. Князь на руках выносит из вагона тело командирши “Юности” - субтильную брюнетку с крючковатым носом и узенькими глазками по имени Ирина Попова. После нашатыря и массажа точек скорой помощи девушке становится чуть лучше, но полпути до лагеря Князь тащит её на руках. Вторую половину она, к великой радости Оболенского, проходит сама на своих двоих, а мне он шепчет: “Несмотря на изящность, ну, и тяжела”.

Ночь медленно замещается утром. Рассвет заползает во все щели. Холодит совсем не по-летнему - “август уже не лето”.

Командирша Ира в изоляторе. Утром потеряла сознание - температура 38,8.

-Скорее всего - это дивногорские проклятые котлетки, - говорю я.

-Да, они мне тоже не понравились.

-Так что же ты их ела?

-Думала, пронесёт.

-Правильно думала, но если бы только это.

Я завариваю пострадавшей на кухне чай.

-Илья Захарович, в конце концов, нам пошьют фартуки? - почему-то раздражённо спрашивает меня Веретенникова.

-Да, скоро будем отмечать юбилей - месяц со дня принятия решения о пошиве фартуков.

-Видимо - это очень трудно, - говорит Веретенникова.

-15 минут и девчонки совсем не так перерабатывают, чтобы не могли это сделать вечером, - говорит Шевченко.

-Наверное, - вспоминаю я расписание сна бойцыц. Затем, не знаю зачем, произношу:, - Девочки, давайте хоть последний месяц будем держать кухню почище. Конечно же, фартуки необходимы - в этих халатах у вас вид как у грязных трубочистов.

Штаб ловит любой момент - мирно спит до подъёма в 6-30.

Линейка в 7 часов. Солнце уже встало, но воздух ещё холодит.

Князь традиционен: “Сегодня 2 августа 1982 года, понедельник. В связи с благополучным возвращением я снимаю все данные за эти дни наряды. Но вы не подумайте, что снятие нарядов означает смягчение. Совсем наоборот. Всё будет в 4 раза строже, так как дело идёт к концу и многие почувствовали близость свободы. Так не будет. Я снимаю все данные за эти дни наряды, кроме нарядов … с Петрухина. Всё можно понять и простить, кроме хамства и наглости. Их простить нельзя”.

Дзюба тоже отменил два наряда. Хез ничего не отменял, так как физически дать ничего не мог. Я попросил после окончания линейки подойти ко мне девушек. Злобина дежурит на кухне. Брехова убирает в комнате. Меня слушали только Вишневская и Лукаш.

-Скоро у нас с вами юбилей, - повторил я понравившуюся фразу.

-Какой это? - подняла брови Вишневская.

-Месяц, как мы шьём фартуки для поваров.

Услышав слово фартуки, девушки превратились в быков, увидевших красный плащ тореадора, цвет которого, по данным науки, они не различают.

-Мы не можем, нам некогда. Повара днём всегда спят, а мы - то на кухне, то в штабе, то на объекте, - хором визжали разъярённые создания слабого пола.

Я бросил бестактную глупость: “Шевченко сказала, что сшить их пара пустяков”.

-Вот пусть и шьёт тот, кто так сказал, - ярость нежных существ достигла апогея, - Извините, Илья Захарович, нам очень надо. Мы больше терпеть не можем, - и они убежали в сторону туалета.

Я листал “Справочник практического врача”, хотя диагноз комнадирши “Юности” Иры сомнений не вызывал. В медкабинет вошёл по-рабочему одетый, даже в каске Некрасов: “Док, пошли принимать на грудь бетон в 5 бригаде”.

-У меня больные.

-Пошли ты всё на хуй. Это всё параша. Наше дело - бетон. Пошли док, не сачкуй.

-Иди ты на хуй, - равнодушно ответил я и комиссар исчез.

-Доктор, что будем делать с Ирой? - спросил Князь.

-Её надо положить в инфекционное отделение.

-Понимаешь, док, шум будет, затаскают отряды, а то и закроют. Кому это надо.

-Ладно, я пойду в больницу и поговорю с заведующей. Может быть, что-нибудь удастся сделать.

-Не уходи, мастер, - увидел Князь Дзюбу, - Что делать с Дроздом?

-Он опять будет крутить, ходить, разводить свой шлангизм, - ответил мастер.

-Я хочу точного ответа, - раздражённо бросил Князь. Он всё-таки оставил Дроздова бригадиром. Оказывается, за пробежку по перрону он снял его с должности не насовсем, а лишь на время поездки. Сегодня Дроздов на работу не поехал - я лечу его от обострения хронического бронхита курильщика.

-Ох, и хомячит этот фланец, ну, и фланцует, - только и говорит командир, узнав о болезни бригадира.

Заведующая Людмила Васильевна выслушала и ответила: “Так как “Юность” живёт на Юбилейной улице, то они относятся не к Лесосибирской городской центральной больнице, а к поликлинике номер два. В больницу везти девушку необходимо, так как иначе вы берёте на себя очень большую ответственность”.

Я позвонил Князю. Людмила Васильевна написала направление в инфекционную больницу, поставила свою печать, и я пошёл в лагерь.

Князь был очень недоволен, но выбора нет, и он стал учить командиршу дружественного отряда легенде на случай собирания эпиданамнеза в инфекционной больнице: “Скажи, что просто ездила по делам отряда в Красноярск в краевой штаб. На обратном пути стало плохо. Так как МАИ шествует над вами, то и пошла к врачу МАИ. Даже не знаешь где в Лесосибирске поликлиника”.

Всё-таки Оболенский очень не хотел везти Иру в больницу. Он несколько раз отводил меня в сторону и шептал: “Ты посмотри, понимаешь, ей уже лучше. Силы, лучшие силы столичной медицины разве не лучше помогут, чем какая-то местная больничка!”

-Да у него виды на неё совсем не чисто деловые и альтруистические, - понял я и вдруг сдуру согласился: “Ладно, я попробую полечить Иру в нашем изоляторе”.

На этот раз мне крупно повезло: к счастью Ирине необходим официальный оправдательный документ, освобождающий от работы - я не способен выдать подобный, поэтому она сама твёрдо решила ехать в больницу.

Шофер Афиногеныч знает в Лесосибирске и его окрестностях всё. С таким не пропадёшь.

За покосившимся чёрным забором голубоватое, небольшое двухэтажное здание, как будто бы обрубленное по краям. В приёмном отделении болтают три молодые женщины.

-Градусники - дефицит, с градусниками плохо, - говорит сидящая за столом девушка.

-С чем сейчас хорошо? Теперь всё дефицит, - отвечает другая.

Оставив Попову, мы уезжаем на улицу Юбилейная.

По деревянной мостовой автобус подъезжает к самому общежитию. Хоть и Бичград, но улица чистенькая и всё на ней есть: и библиотека, и нарсуд, и детсад.

Большая, светлая, пахнущая только что вымытым полом веранда, куда смотрят много дверей. “Юность” занимает три комнаты на втором этаже. В одной из них нас встречают две девушки в халатиках. Они работают во вторую смену и сейчас убираются.

В комнате довольно тесно: шкаф, стол, 7 кроватей - три по паре и одна в углу, но чисто.

-Вот уж пришлось положить Иринку в больницу инфекционную. Моя бы воля, то оставил бы в лагере и доктор согласился её лечить дома, но ведь требуется официальное освобождение. В моём отряде я бы просто устроил: ставил бы в табеле 7 часов и всё, но у вас, к сожалению, другая организация, - сетует Князь и, помолчав, продолжает, - Но, конечно же, вы не сомневайтесь, в беде не оставим. Сделаем всё что надо, будем подъезжать, - кончает оптимистическим тоном своё соболезнование командир.

-Нельзя, конечно, бросить. Это будет просто не по-людски, - качает головой одна из девушек.

-Можете в нас не сомневаться: уж своё-то слово мы сдержим, - твёрдо, но просто заявляет Князь.

-Спасибо, Миша, - растроганы девушки.

-Чего это он так суетится? Оболенский и филантропия - понятия не совместимые. Неужели, действительно, имеет планы на эту девчонку? Что он в ней нашёл? Ничем хорошим для неё это не кончится, если она не пошлёт его, как должна поступить любая минимально порядочная девушка. Пока что благодаря чуткости и заботам Князя она заработала понос. В этом он, разумеется, не виноват, наоборот: посмотрели девчонки Столбы, но дальше… дай-то Б-г, чтобы на этом всё её проблемы завершились…

-Как твои дела, док? - прерывает ход моих мыслей Князь, усаживаясь на своё председательское место в автобусе.

-А никак. Пругов появится 10 августа. Орешкина говорит всё то же самое. От Пругова, кстати, я ничего не жду.

-Ничего, я пойду с тобой. Уж если я вчера поезд остановил, - его сумрачное лицо освещает самодовольная улыбка. Князь развалился на переднем сидении, закурил, выпускает дым колёсиками, подправляет длинный клок последних боковых волос, которые как он думает, скрывают его плешь и продолжает вещать, любуясь каждым своим бесценным словом, - Так вот, если уж я вчера смог поезд остановить, то уж с ней-то, - наверное, имеет в виду исполняющую обязанности главврача Орешкину, - Как-нибудь поговорю. Слышишь, Афиногеныч, Володя Лещенко вчера отстал от поезда. Ну, и что ты думаешь. Я выхожу на следующей остановке - это был Ачинск, звоню на ту станцию. Говорят, что он и проводник сели на поезд, но он прибудет в Ачинск через 10 минут послед отравления нашего. Ничего, говорю, мы подождём. Начальник станции на дыбы: “Как так, задерживать поезд!? Нарушать движение не позволю!” Ничего не знаю, а если не позволите, то извольте я сейчас же звоню в Красноярск в Краевой штаб, а затем в Москву”. Изменили расписание. Никуда не делись. Так-то. Не могу же я терять своего инженера по ТЬ на какой-то вонючей остановке”.

Князь помолчал, затушил сигарету и продолжил: “Утром я разговаривал с Никитиным о Брюханове. Он не возражает ставить Брюханову до конца по 7 часов. Конторе тоже шум не нужен. Сказал, чтобы я переговорил с прорабом промучастка Киселёвым и сам тут же всё сообщил Болотовой. Ещё одна новость: Киселёв закрыл Кикаеву и Борзенкову по 2 рубля 40 копеек в день на человека. Я и говорю Никитину: “Это не дело для ССО, тем более, что выработали уже 110 тысяч”.

-Что Никитин? - спросил я.

-Обещал разобраться. Дело ещё в том, что большую часть нарядов подали без моей подписи. Мастер у меня слабенький, но что делать? Других-то не было. С нормировщиками он не поработал, и они срезали нашу выработку. За всем надо проследить, всё успеть. Стоило мне оставить отряд на 3 дня, как такое случилось: все наряды за первый месяц испоганили.

-Далеко Вологда от Москвы? - подал голос Афиногеныч.

-Ира говорила, что на поезде около 6 часов, - проговорил Оболенский и вдруг продолжил, - Я так и не помню, где были поместья моих предков князей Оболенских. Где-то в северных губерниях. Мы свой род ведём от Рюрика. Меня старики так и зовут: “Князь”. Я не обижаюсь, даже приятно. Я чувствую, что я княжеских кровей. Хотя вроде бы как-то неудобно: князь - член партии. Правда, сейчас не 20-е годы, сейчас с каждым годом - это всё удобнее становится, всё больше ценится. Дальше будет только больше: дворянство будет всё больше и больше подниматься по всем лестницам. Я хотел поподробнее выяснить родословную, но всё пропало, а жаль.

-При желании через центральный партийный архив всё можно выяснить, - внутренне улыбнулся я, - подумав, - «Всё возвращается на круги своя». Князь прав.

возврат к началу.