Встречи.
Главная страница

Лесосибирск-82. Записки врача стройотряда. Первая страница

-57-

Вышел Дзюба: “Док, я там кручусь, а ты здесь прохлаждаешься. Тебя требуют. Надо сделать перевязку”.

Зал гудел. Видимо самым популярным видом спорта в этом общежитии была вольная борьба - все стены обклеены плакатами, посвящёнными этому виду спорта. Я думаю, что ни одни самые напряжённые соревнования не порождали и никогда не породят и 1/10 гвалта и рёва устроенного обязанными спать бойцами ВССО. Только переполненный зверски голодными обезьянами питомник, при виде подвешенных у потолка бананов, которые им не дано достать, способен составить хоть какую-то шумовую конкуренцию как бы засыпающим маёвцам. Студенты носились, кувыркались, боролись, визжали, ели и прочее и прочее и прочее, что невозможно описать словами; самое мягкое, что, можно сказать: сорвались с цепи. Но самое удивительное, что нашлись некоторые, которые уже легли и делали вид что спят. А вдруг, и взаправду спали?

Я перевязал руку девушке из вологодской “Юности”. Подошёл Макс Козленко. Он был хорош, ещё как хорош. Есть ещё люди хорошие: Кутепов, Янчишин-Читас, Перелыгин, Александров. Не удержал всё-таки последнего Дзюба, и он поддал с присоединённым к отряду журналистом, который окосел с полбутылки водки, поблевал всласть и вырубился в пьяном забытьи где-то в углу зала. Работник пера сладко спал, и снилась ему его выдающаяся статья о славных буднях трудового московского студенчества – образца на производстве и, разумеется, в быту.

Пьяненьким бойцам, которых я засёк и унюхал, конечно же, ещё ох как далеко до уровня штаба, но они на правильном пути и не собираются с него сворачивать. Только бы наверх прорваться…

Дзюба уже охрип, но ещё орал, требовал у бригадиров Лобанова, Петрова (им уже заменили Дроздова) и замбригадиров Кутепова (не просёк состояние хитрого лиса) и Квасникова: “Вы обязаны утихомирить людей! Вы обязаны! Вы - члены штаба! Вы ответственны за состояние дисциплины в отряде!”

-Борис, дай им перебеситься в зале. Только понаблюдаем, чтобы они чего-нибудь опасного не сделали. Они сами вырубятся, - отвёл я мастера в сторону.

-Они обязаны спать.

-Как знаешь, - пожал я плечами, услышав что-то плаксивое в голосе мастера.

Кириллов порезал палец о банку. Я обрадовался поводу ещё раз обратиться к Наташе и пошёл к ней за стаканом воды и чайной ложкой, чтобы растворить гидроперит. На обратном пути я прошёл мимо Дзюбы, Брюханова и Лобанова, стоящих в коридоре.

-Всё плохо. Я бы не так всё организовал, - сказал Брюханов.

-Ты так говоришь, потому что ты ни за что не отвечаешь, - ответил Дзюба.

-Я два года в общежитии прожил, делал что хочу, а тут меня почти, что в каталажку. И в прошлом году на Курейке…

-На Курейке отряда не было, - перебил Дзюба, подумал и сказал, - Ладно, мужики, пошли спать.

На этот раз Брюханов ничего не ответил, а последовал за мастером в спортзал.

Дзюба визжал навзрыд: “Если вы все сейчас не уляжетесь, то я дам всем наряды, а завтра всё равно подниму всех в 7 часов утра”. Он выскочил, хрястнув дверью, и выключил в зале свет.

Я обработал рану Кириллова, перевязал его палец и отправил спать.

Дзюба сел рядом со мной. Полутьма прохода напротив двери в бурлящий как море в 10-бальный шторм зал.

-Сейчас они подъезжали… пьянь на пьяни, дикий балдёж. Многие это видели и скажут остальным…

-Мне это уже столько раз говорили, - задумчиво произнёс Дзюба, - “Посмотри на штаб”. Я всегда отвечаю: “Вы меня или дока видели пьяным?” Но всё равно…

-Чего они припёрлись?

-Идиотство. Князь оставил меня под предлогом поучиться командовать, поучиться ответственности. Это даёт ему возможность обделывать свои делишки. Пьянствует сейчас. Нажрался как свинья. Всё, я больше ни за что не останусь с отрядом. Зачем мне это надо? У всех на глазах. Я понимаю Лещенко. Он сюда отдохнуть приехал, хотя как член партии и секретарь факультета… Не нравится мне это. Пошли спать. Наши места самые последние возле стенки во втором ряду… Дзюба нырнул в зал. Я пошёл наверх, чтобы вернуть Наташе ложку. Но нашёл её перед входом, где она всё ещё сидела вместе с парнем.

-Спасибо за ложку, - сел я рядом, - Дивный производит очень приятное впечатление, даже чуть напоминает южный город.

-Если бы ещё как на юге овощей и фруктов, - усмехнулся парень.

-Что, перебои?

-Перебои. Ничего нет. Яблоки на базаре у грузин совсем средние - 5 рублей. В магазинах бывают два раза в году. Так-то городок, действительно, чистый, приятный.

-Северные вам платят?

-Нет, есть лишь районный коэффициент 0,2. Квартиры не дают. За 80-81 годы вообще ничего не строили. Сейчас вроде бы начали. Я вот уже 5 лет женат, ребёнок есть. Сколько лет надеюсь получить квартиру. В Дивном уже 7 лет, приехал из Киргизии. Больше всего мне местная природа нравится и чистота. В Минусинске, Хабаровске - дикая грязь, а у нас - чистота.

В зале темно, душно, шумно, пованивает. Не всем хватило места в двух рядах. Вторая бригада легла отдельной кучкой на пустом пространстве под турником. Кутепов устроился на стопке матрасов под брусьями. Отдельные, завёрнутые в одеяла тела в живописном беспорядке валяются на свободных местах.

Осторожно обходя лежащих, я пробрался к указанному Дзюбой закутку. Рядом кажется шестая бригада, а напротив - головы вологодок. Кириллов и Тихонов затесались между девушек и проявляли повышенную активность. “Лен, а Лен, ну, Лен, ну, ты чего”, - на весь зал страстно шептал Тихонов.

-Отстань! Отстань! Совсем дурак что ли!?

Ни в её тоне, ни в движениях я не слышал и не увидел ничего требующего срочного вмешательства, поэтому решил оставить всё как есть. К тому же, ради наведения порядка, зачем? Всё бесполезно. Отряд на дисциплину не способен.

Здоровяку Пухову всё надоело или он очень хотел спать, или просто позавидовал. Пухов вскочил: “Что очень сильно сексуально озабочен?” С этими словами он вытащил Кириллова из малинника. Как и во всех предыдущих случаях, очевидно, что и в будущих, и на этот раз сила оказалась убедительной сама по себе, подтвердив открытие Паскаля. Кириллов и Тихонов заняли другие места и замолкли. Но не на всех хватило Пухова. Во всех углах и прочих местах кричали, смеялись, демонстративно оглушающе храпели, завернувшись в простыни, ползали, укутавшись в простыни и одеяла, бегали. Возможно ли, ожидать другого поведения от 80 молодых, здоровых, в большинстве выпивших людей, да ещё разнополых. До сна ли, даже если за день прошли километров 25. Правда, несколько человек, не охваченных общим порывом, пытались заснуть. Они изредка, действительно, возмущённо кричали, как например, крепыш Батенко вдруг заорал: “Читас, Читас, заткнись наконец”. Но тщетно, их жалкие попытки и слабые голоса безнадёжно тонули в неуёмном океане молодой, бьющей через край энергии.

Дзюба молча встал, оделся и оставил зал. Но мало помалу всесильное время взяло своё, время усмиряет всех, даже самых неукротимых. Повинуясь могучей силе изменений зал и вправду начал затихать. Ещё немного, ещё чуть-чуть и спортзал общежития превратился бы в сонное царство, но вдруг с треском и нагло распахнулась дверь. Даже в самом дальнем от двери конце зала я почти под самым ухом услышал оглушающий, иерихонский, пьяный рёв комиссара: “Спать, гады!” Борис Олегович Некрасов постоял ещё несколько мгновений, повторил то же самое комиссарское наставление, но тише, глуше, с привыванием: “Спать, гады! Урюки вонючие!” икнул, тяжело рухнул на татами, как скошенный злодейской, коварной пулей.

Следующим явил себя народу всеми любимый завхоз Александр Иванович Безбородов - Хез. “Ага, спите, - с огромным трудом справлялся его язык, голосовые связки, челюсти и прочие заинтересованные органы с тяжким трудом человеческой речи, - С-п-а-ть, а то… на-р-р-яд”. Заплеталась буква за букву, нога за ногу: “У, ле - ж - би - ще ко - ти - ко - в. С - пи - те су - р - ки”.

Народ сбросил наползающую на него с тёмных углов дрёму и зашумел. Из двери вынырнул Дзюба и увёл невменяемого завхоза. Я пошёл за ними следом. Рядом с выходной дверью обездвиженным пластом лежало комиссарское тело и тихонько, обессилено, как, прощаясь с молодой жизнью, бурчало: “Спать суки. Спать вонючие. Спать кашкадаки вонючие, козероги хуевые, а то я вас по наряду”.

Я начал открывать дверь.

-Кого это хуй несёт? - рявкнул совершенно пьяный Лещенко, но, увидев меня, сказал. - А, док, - срыгнул немножко и ввалился в темноту зала, закрыв за собой дверь.

Дзюба горячо обсуждал с Хезом текущий момент, облокотившись о большую, небрежно сваленную кучу матов.

-Я знаю, ты меня осуждаешь. Я знаю - я неправ. Ну, и что? Я так хочу и мне плевать. Хоч-чу я и знаю, что так нельзя, что я неправ, но я так хочу. Повторяю ещё раз по слогам: я хо-чу и пле-вать. Пусть нельзя, но если я хочу, то бу-ду, - с последними словами Хез попытался вырвать один из матов, но не смог, а еле сохранил равновесие лишь благодаря мастеру, поддержавшему его под белы руки.

-Все бойцы указывают на вас пальцами. Мне уже несколько раз говорили. Но если уж вы делаете, то зачем приехали? Отсиделись бы где-нибудь. Они уже стали успокаиваться, - чуть не плача выпалил Дзюба.

-Не могу я привести Князя, чтобы он перед всеми висел такой, - Хез наглядно продемонстрировал “какой” - изогнулся, свесил руки, свесил ноги, свесил голову, согнул колени и поднял левое плечо к самому уху, - Плевать! Ты считаешь, что я неправ. Я это знаю и я буду делать. Ладно. Док, вот моя маёвка, видишь тут и значок, - он начал искать свидетельство былой славы на рукавах, - Нет, чёрт подери, где они? А вот, - нашёл всё-таки воротник, - отнеси и чтобы ни-ни, - Хез протянул мне куртку, а сам заковылял в припрыжку на полусогнутых в темнеющуюся даль подвального коридора.

Дзюба и я сели на скамейку.

-Ну, их в чёрту. Надоело. Нажрутся сволочи… Доктор, ты знаешь какие-нибудь точки для нервной системы?

-В чём дело?

-Понимаешь, у меня отец пил. Так-то я здоровый, но вот если не понимают или что-нибудь там не так - прямо плачу, слёзы на глазах. Ничего не могу с собой сделать.

-Тебе хорошо заняться аутогенной тренировкой. Массаж общий и точек, как седативное - тоже неплохо. Но самое главное, как я полагаю, тебе необходимо осознать, что все люди на любое событие - самое очевидное для тебя - смотрят всегда с разных точек зрения…

-Если в чём-то главном не будет согласия, то ничего сделать невозможно. Всё погибнет доктор! Всё погибнет! Мы не выполним возложенное на нас! Мы не имеем права предать предыдущие поколения и идущие за нами! Стра…

Мастер оборвался на полуслове – я лишь догадался, что он хотел что-то сказать о стране. Тишина…

-Скорее может быть договорённость в чём-то необходимом для достижения общей цели, если она есть, но не во всём мо… - мне самому не нравилось ни что я говорю, ни как я это делаю.

-Пошли спать, док, - перебил меня Дзюба.

Мы легли. Зал утихал, опять почти затих. Единичные всплески возбуждения гасли здесь и там. Вдруг ввалился Хез и заорал: “Дзюба, куда идти?”

Мастер зло молчал.

Хез заорал благим матом: “Дзюба, куда идти? Мастер Дзюба, куда идти?” Как в густом диком лесу вопил невменяемый член штаба.

Дзюба не выдержал и зарычал: “Я тебе говорил уже, в дальний угол”.

-Дзю-ю-ба-ба, куда ид-ти, ёб твою мать?

Всхлипнув, еле сдерживаясь, Дзюба всё-таки негромко произнёс: “Ну, сколько можно. Да иди ты сюда, чёрт вас всех побери”.

-Ну, спасибо, ну, мастер, ну, спасибо, ну, век не забуду. А вы спать, хорьки, а то всем по наряду.

Хез двинул, но не в обход, вдоль стенки, а напрямик, напролом по телам, конечностям, головам. “Ой, ой, ой, - завизжал член штаба, - Да здесь чья-то голова. Зачем же на голову-то наступать? Ну, спасибо, мастер, - и он отшатнулся в сторону, долетел до стенки, – Мастер Дзюба, я из-за тебя чуть человека не убил. Ну, спасибо, мастер”, - надрывно орал Хез, почувствовав лопатками спасительную твёрдость преграды.

Зал ожил. Самые весёлые начали хрюкать и бешено захрапели.

-Цыц, тюлени, устроили лежбище, ни проехать, ни пройти. По наряду всем, по наряду. А, это ты Митусов мутишь воду, ты?

Хез решил продолжить движение к намеченной цели, не смотря на отсутствие физической поддержки мастера или кого-то другого, но звучно шлёпнулся. Весь отряд с напряжённым интересом следил за мужественной борьбой отравленного организма завхоза с законом всемирного тяготения, но в этот момент дверь отворилась.

В этот момент явил всему отряду свой чёрный силуэт в стельку, в дым, вдрызг, до поросячьего визга, до чёртиков, вусмерть, до беспамятства ужравшийся Князь. Таким я его ещё не имел счастья видеть. Вот уж в чём оказался Хез прав, так это в том, “какой” Князь и даже во много раз больше.

-Дзюба, - издал львиный рык Оболенский, - Куда идти? Где спать командиру? Так-то ты заботишься об его отдыхе? Так-то ты бережёшь здоровье командира, который столько сделал для тебя? Где мой портфель с документами и билетами, док? Дзюба, Александр Иванович, где ты?

Услышав глас вопиющего командира, Хез преданно замычал, встал на четвереньки, прополз метра два, мобилизовав все оставшиеся силы, сделав невероятное усилие, смог встать на задние конечности и поплёлся к выходу. Резко хлопнула за ним входная дверь. Одинокий, оставшийся совсем один командир застыл в идиотском раздумье в центре зала.

-Где же мне лечь, Дзюба? - вопрошал он уже не столько начальственно сколько жалостливо.

Дзюба скрипел зубами и молчал. Командир услышал скрип: “Где же мне лечь, мастер?”

-Иди сюда, чёрт возьми. Я вам чёрт знает, сколько раз говорил, - почти навзрыд выпалил, как выплакал Дзюба.

В грязных ботинках (все остальные смертные снимают обувь до входа на маты возле двери), спотыкаясь, наступая, куда попало, Князь полез напропалую как потерявший управление танк, по головам, рукам, ногам и остальным частям тел вверенных ему высшей властью бойцов и бойцыц. Вскрики, вопли, свист. Вопреки всем препонам командир смог достичь штабного угла.

-Где же тут место?

-Ты бы ещё позже и веселее пришёл, - фыркнул Дзюба, - Раздевайся.

Князь молча сорвал маёвку, потеснил безропотного Лобанова и рухнул на командирское ложе.

Воспользовавшись темнотой и невменяемым состоянием части командования, народ зароптал.

-Спать, немедленно спать, - зло отрыгнул Князь.

-Как же КТУ? - прозвучал в наступившей вдруг тишине хлёсткий, как пощёчина на великосветском балу, выкрик неизвестного.

Кто посмел? Митусов? Изменивший голос Маленький Перелыгин? Брюханов, которому уже нечего терять? Озверевший Телешов? Имя кричавшего навсегда останется неизвестным истории. Но Князь приподнял одурманенную, лысую голову, как обычно в таких состояниях большим опухшим носом вниз, отчего длинные пряди с боковых кустов, формирующих плачевный внутренний заём, безжизненно повисли вдоль ушей и щёк, перпендикулярно к полу, стремясь за выпавшими собратьями к земле-матушке. Голос командира гулко и нагло резонировал по всему залу: “Если нам КТУ 0.3, то вам, гады, зарплата 1 рубль 20 копеек за месяц. Поняли, гады?” И это был конец. Голова командира шмякнулась, уткнувшись большим, сопливым носом в холмик, отделяющий её владельца от девушек из “Юности”.

Отряд молчал. Испугались? Устали? Готовили месть? Заснули? Народ безмолвствовал. Чем ещё он способен заниматься?

возврат к началу.