Встречи.
Главная страница

Лесосибирск-82. Записки врача стройотряда. Первая страница

-56-

Мастер прошёл вперёд и залез на малюсенький столбик - стопка из 7-8 почти баранкоподобных блоков. Он присел, подумал, улыбнулся: «Я всё время чувствую свой долг перед предками, потомками и страной. Мы должны продолжать. Мы – одно из звеньев в цепочке истории. Вот – наша цель в жизни. Надо сделать всё, чтобы не сплоховать».

-Хорошо, что у тебя такие мысли, - сказал я.

-Ты это серьёзно? - недоверчиво взглянул на меня Дзюба.

-Серьёзнее не бывает.

-Честно, от тебя не ожидал. Но меня это радует.

Молчание ласкало нас шуршанием листьев, тихим скрипом раскачиваемых лёгким ветерком деревьев, невысказанной песней камня.

-Огромное спасибо Михаилу – посмотреть такое, - я прислонился к высокой, старой лиственнице, - Но как командир он взял на себя очень большой риск, когда привёз отряд на Столбы. Сама поездка и вдруг кто долбанётся. Совсем немногие решились бы на такое.

-Это - политическая акция, дать разрядку. Надо было вывезти отряд, чтобы многое смягчить. Ну, пошли дальше.

Ворота Льва - огромный валун, зажатый двумя скалами; всё вместе напоминает окошко, в которое хулиган засунул палку.

Рядом с Воротами стоял инструктор - невысокий, худощавый, бледный, морщинистый. Он - инженер, горный туризм - хобби. Сопровождать москвичей его попросили в горкоме.

-В Столбах обитают бичи и бичующие, особенно много летом. Они живут воровством и собирательством, - говорит инструктор.

Мимо прошла знакомая троица со Слоника. “Бичующие”, - кивнул в их сторону инструктор. Блондин, увидев на эмблемах контуры самолётов, гнусно и тоскливо запел:

“Летайте самолётами Аэрофлота,
Летайте самолётами Аэрофлота.
Скорость, комфорт и гроб
Вам гарантирует Аэрофлот”.

Последними я запомнил столбы: Баба, Дед и Перья - продолжение арифметической серии столбов номер два, три, четыре. Там мы и поблагодарили инструктора за великолепную прогулку.

Вниз я шёл с Зоммером. Все зовут его: “Зо`ммер”, а Дзюба, с которым они учатся в одной группе: “Конрад”. Конрад, действительно, к нему очень подходит - сухой, худой, чуть сутулящийся. После армии он поступил на подготовительное отделение - “рабфак”. Всё как у Дзюбы. Даже внутренне они похожи: некий примитивизм, солдафонство, правильность. Но Зоммер - тихий, незаметный, безынициативный. Никто не заикнулся о его назначении бригадиром после отъезда Зайцева, хотя заместителем бригадира был именно он. Выбрали молодого и очевидно, что неопытного.

-Как тебе в отряде? – начал я разговор, внезапно подумав, - Вопрос-то провокативный.

-Нормально. Справедливости мало.

-А что есть справедливость?

-Это все должны понимать и чувствовать.

-А если не понимаю и не чувствую?

-Тогда плохо. Справедливость вещь очевидная.

-Очевидная, невероятная. Тогда у каждого справедливость своя, - кивнул я.

-Нет. Как мы все смотрим на красное и называем его «красным», точно так же мы все должны называть справедливое – «справедливым».

-Есть дальтоники, которые не различают цвета.

-Они – больные люди. Мы не можем полагаться на них. Дальтоникам нельзя водить машину. Не воспринимающим справедливость, нельзя доверять руководящие должности.

-Только определить эту описанную тобой болезнь намного сложнее, чем дальтонизм, - усмехнулся я.

Уже в автобусе я опять подумал, что Князь пошёл на очень большой риск, потащив отряд в Столбы. Почти с каждой скалы падали и разбивались до смерти. Если учесть, что ребята пришли не подготовленные ни технически, ни физически: большинство в узких джинсах и скользких туфлях. Слава Б-гу - всё обошлось. Везёт Князю. Надо быть благодарным ему за эту поездку - на самом деле, совсем не уверен, что многие командиры отрядов идут на такое. Считанные единицы. Есть в Князе какая-то прелесть.

Насколько Лесосибирск мне не нравится – уныло-угрюмый, удручающий - настолько Дивногорск производит впечатление. Молодой - 25-летний, удивительно чистый, очень зелёный - во многих местах просто оставлены куски леса - городок несколькими ярусами амфитеатра занявший низкий берег Енисея. Деревянных домов почти нет, кирпичные и блочные 5-тиэтажки, многие выкрашенные в весёлые светло-голубые цвета.

Обед по времени совпал с ужином в кафе “Юность” на улице Комсомольской, собравшей всю городскую власть. Одна сторона улицы возвышается над другой метра на полтора, и именно с высоты взирают на подвластный им мир все местные начальственные построения.

Размеры предприятия общественного питания не позволили накормить весь отряд, тем более усиленный прекрасными барышнями, поэтому возможность для второй партии вкусить сибирско-дивногорские яства была отложена минут на 40, отчего бойцы осуществили ударную закупку сладостей в соседних магазинах.

Интерьер кафе - дерево, стекло, гардины, чистота, уют - мог вселить надежду на лучшее. Но в действительности внешнее убранство резко противоречило мерзопакостному содержанию подаваемых блюд: суп из старой, совсем небритой курицы - просто гадость, а плов из свинины - ужасное морально-физическое оскорбление всех среднеазиатских мусульман, узнай они о такой напасти.

Общежитие номер 9 ДЭПСа - дивногорскэнергостроя - 5-тиэтажное здание из бледно-розового кирпича. Князь выстроил отряд у входа и объявил: “В лагере за старших остаются мастер и док. Агитбригада сейчас же едет давать концерты. Желающие могут её сопровождать. Оставшиеся имеют возможность сходить в кино и баню”.

Небольшая деревянная сцена между домами, перед которой 6 или 7 рядов деревянных скамеек. Кроме маёвцев присутствовало человек 30, в том числе бойцы местного ССО и куча детей до года включительно. Действо длилось минут 45. Сегодня смотрелось лучше. Зрители приняли всё хорошо, много и с удовольствием аплодировали.

Я опять думал, что участие в агитбригаде делает человека раскованным, непринуждённым, смелым перед толпой и самое главное перед собой. Оно даёт ни с чем несравнимое переживание смотрящего на тебя зрительного зала, особенно когда ты один на один с ним. Удовольствие от выступления, ощущение свободы, власти над собой и зрителями…

На обратном пути бойцы хором, истошно, самозабвенно орали:
“А колокольчики-бубенчики ду-ду,
А на работу я и завтра не пойду.
Пускай работает железная пила,
Не для работы меня мама родила”.

Без всякого перехода Некрасов взревел:
“Я пью до дна за тех, кто в море”, был поддержан всеми глотками отряда и, по окончании, комиссар выкрикнул: “А теперь лучшая песня всех времён и народов:
“Постой паровоз, не стучите колёса,
Кондуктор, ну, нажми на тормоза…
Я к маменьке родной с горячим поклоном,
Хочу показаться на глаза.
Не жди меня мама хорошего сына,
А жди меня жулика, вора.
Меня засосала тюремная трясина,
И жизнь моя вечная тюрьма”.

Горожане с заметным интересом разглядывали хор. Во время перерыва я спросил: “Боб, почему бы нам не стоять в Дивном? Такое приятное место”.

-Здесь ничего не платят.

-А в Лесосибирске?

-Ещё не знаем. Вот и Потёмкинская лестница.

Мы дошли до широкой, с площадками, с клумбами по краям лестницы чуть не на 100 метров. Воспоминание об Одессе. Только внизу не Чёрное море, а холодный Енисей.

В пути, пропев ещё одну песню, исчез комиссар Некрасов, и я остался за старшего.

На скамеечке перед входом в общежитие сидели ребята.

-Дверь закрыта, док, - встретил меня Трусов.

-Дзюба сказал мне, что ключ будет у Брюханова. “Где Андрей?” - спросил я.

-Он ушёл в баню, - ответил Трусов.

В полуподвале общежития расположены раздевалки и спортивный зал, во всю длину которого выложены два ряда матрасов, разделённых рядом подушек. Вещи брошены в тёмной раздевалке.

Какова газета “Заря Енисея” таков и корреспондент: пожатый, седой мужчина лет 55 в очках, серых брюках, полосатом пиджачке типа больничной пижамы.

-В 1955 году я окончил факультет журналистики минского университета. Судьба меня побросала, где только я не был, пока не осел в лесосибирской газете. Мог ли когда-то подумать? Но это уже до пенсии. Кстати, в Лесосибирске жить не так плохо, как, например, в Белоруссии. Там в небольших городках типа нашего вообще ничего нет. И получаю я неплохо - 250 рублей.

-Почему вы поехали с нами? - спросил я.

-Это ваш командир попросил редактора послать с вами корреспондента.

После бани корреспондент послал Александрова за бутылкой, но тот был перехвачен Дзюбой, который твёрдо стоял на страже сухого закона, даже для прикомандированного к отряду работника пера.

Сумерки наползли на Дивный. Огни осветили улицы-террасы. На скамеечке перед общежитием сидела дежурная Наташа - грациозная, стройная девушка лет 20 с короткой стрижкой тёмных волос и улыбкой, которую не портило даже захождение верхних зубов друг за друга. У неё местный, певучий, ласкающий слух говор. Сидеть рядом с такой девушкой одно удовольствие. Мне вдруг стало грустно от осознания факта исчезновения навсегда и бесповоротно из моей жизни Наташи через несколько часов и совершенной невозможности заполнить щель пространства-времени между нами.

Дзюба раздавал ужин: жуткая пшённая каша с говядиной - консервное изделие местных умельцев из Абакана. На второе - банка сгущёнки на троих. Стоит ли удивляться, что походное питание резко увеличило число моих клиентов: понос, понос, понос.

В 12 часов ночи Дзюба решил провести отбой. Вышло одно мучение. Стоило погасить свет, как раздавались свист, крики, лай, вой и ещё чёрт знает какие звуки наполняли черноту зала и не было силы утихомирить порождающих этот дикий галдёж.

Я сел на скамеечке рядом с молодым человеком, Наташей, Митусовым и Брюхановым. Тёплая ночь лёгким ветерком скользила по тротуару. Бойцы выходили покурить. Стояли, смолили, дышали, нюхали, смеялись, входили, опять вылазили. Дзюба суетился, бегал, кричал, пытался всех утихомирить.

-Андрей, иди спать, - сказал, наконец, мастер бойцу с поломанным пальцем.

Уже почувствовавший свободу, Брюханов открыто огрызнулся: “Когда захочу, тогда и пойду. Не маленький, паспорт имею”. Дзюба понял, что если он бессилен с бойцами, то какие могут быть разговоры с уже отрезанным ломтём Брюхановым, улетающим завтра домой.

-Я на тебя обиделся, Илья, - неожиданно сказал Митусов.

-За что? - совершенно искренне удивился я.

-Мой пульс знает весь штаб. Некрасов всё время спрашивает: “Ну, как твой пульс?”

Хорошо, что ночью все кошки серые и ни Сергей, ни Наташа не смогли рассмотреть цвет моих щёк. Я, действительно, как-то бросил на одном из первых штабов, еще при Гурском, что беспокоюсь о Митусове, что он - рыхлый, что у него - тахикардия.

-По-русски, пожалуйста, - приоткрыл глаза Лещенко.

-Частый пульс, у него - почти всё время - 110.

-Извини, пожалуйста, это я виноват… Они увидели твой листок, куда я всё записал во время осмотра, - соврал я, не совсем поняв для чего.

Вдруг к соседу-близнецу нашего кратковременного приюта подкатил «Рафик», чей шум мотора начисто заглушался криком, шумом, визгом, воплями. Пьяный дебош полка гусаров после целого года воздержания перед последним боем, в котором никто не выживет.

-Это ещё что такое? - даже привстал я.

-Со смены, наверное, вернулись, - предположила Наташа.

-Не слабо. И часто у вас так возвращаются со смены?

Но в этот момент, продолживший своё движение «Рафик» остановился между нами и входом в общежитие. «Рафик» оказался зелёным и с красным крестом. Содержимое машины бурно и под гитару ревело:
“Всё прошло, всё умчалося в невозвратную даль,
Ничего не осталося, лишь тоска да печаль”.

Батюшки, какие знакомые голоса. Тут-то внутри «Рафика» зажгли свет, чтобы не только слышать, но и видеть исполнителей. Лица знакомые тоже. Открылась дверь и на тьму Божью в маечке и панамке выполз Кикаев с воплем: “Москва златоглавая”. С рёвом: “И звон колоколов”, - он начал топтать землю в попытке выжать из неё если не звон, то хотя бы стон, но тщетно. Угрюмо молчал асфальт - маловато силёнок. Лихой бугор тявкнул: “Царь-пушка державная” и вполз в автомобиль, оставив зрителей в полном недоумении относительно цели его появления.

-Это ваши? - удивлённо взлетели брови Наташи, всё время интересующейся, когда же можно будет закрывать двери общежития.

-Командир - злобно прорычал Митусов.

-О, да тут и наше начальство. Ну, если командиру можно… - начала и на полуслове замолкла Наташа.

-Ну, как это называть? - закипел Митусов в мою сторону.

Я пожал плечами: “Я здесь занимаюсь только чисто медицинской деятельностью”. Последняя фраза оставила внутри щемящее чувство неправильности происходящего и моей роли в нём.

-Если требуешь с других… Как можно требовать с других, когда сам. Лицемер, фарисей, негодяй, - задохнулся Сергей Митусов, плюнул и ушёл.

Я сидел, смотрел на звёзды, испытывал возрастающее неудобство, стыд, особенно оттого, что мой ответ слышала Наташа, пусть мы и расстанемся на веки вечные через считанные мгновения.

В общежитие пришёл какой-то пьяный - это свой. Через несколько минут тем же путём проследовала пьяная - и это своя. На 5 этаже на всю катушку врубили маг. На балкон вышла женщина.

-Потише, - попросила Наташа, - у нас ведь не только по полу смешанное общежитие - живут мужчины и женщины, но есть и семейные с детьми.

Вышел покурить злой и раздражённый Брюханов: “Сволочь, Дзюба. Будет меня ещё пугать, - прошипел Андрей и сел на траве напротив скамейки, - Грозит, сволочь. Я ему отбой нарушаю, он мне это припомнит. Кусок дерьма”. Андрей замолчал, нервно достал пачку сигарет, выкурил почти полсигареты, чуть успокоился и почему-то рассказал: “Бабушка как-то посоветовала, когда болело горло, выпить керосин… Еле-еле в реанимации промыли и вылечили… он опять помолчал, - Ещё был интересный момент в Домодедово. Я по ошибке сел в самолёт, отлетающий в Алма-Ату, а не в Свердловск…”

возврат к началу.