Встречи.
Главная страница

Лесосибирск-82. Записки врача стройотряда. Первая страница

-55-

Шевченко жарила яйца.

-Пока не проверю никому не давать.

-Вы мне так весь нюх отобьёте, - надула губки кухонный работник на лето и кандидат в члены КПСС.

-Ты считаешь, пусть лучше отравятся?

-В отношении яиц - да, но всего другого… нам просто обидно.

-Значит, ты считаешь, что я к вам зря цепляюсь?

Не удостоив меня ответом, Шевченко ушла в раздаточную.

Весь мой контроль над поварами до сего дня состоял в дурацких подписях в трёх тетрадях и робких попытках сделать кухню чище, чтобы халаты хоть отдалённо напоминали белые, чтобы не оставляли открытыми продуты, чтобы мыли пол. Видимо мягкость, либеральничье, действительно, всеми расценивается просто как слабость. Не просто позволительно садиться на голову, но само собой разумеется. Хезу она бы так не сказала, он с ними не церемонится.

До сих пор официально никто не знает, что у Брюханова производственная травма. Князь утверждает, что узнал подробности только в 3 часа дня, когда Андрей громыхал гипсом и сказал, что должен уехать домой. В это время, по словам Оболенского, контора была безлюдна. Не только это дело, но и другие не сделали: Дзюба, например, не успел закрыть наряды.

Я почувствовал свою вину, что с самого начала не сообщил в контору, хотя все знали, включая нашего бригадира, Дзюбы и прочих. Я решил подождать результатов рентгена и только потом, когда станет ясен диагноз звонить во все колокола.

-Ничего, пусть проваливает, а то больше всех болтает, - зло, по хищному щуря свои узенькие глазки, бросил инженер по технике безопасности Лещенко, вкладывая в каждое своё слово ещё ни слышимую мной у него ненависть.

-Парень без отца, ему деньги как воздух нужны и, кроме того, он, без дураков, получил травму на производстве. Это наша общая вина, а не его, в том, что всё это не оформлено актом, - наливаясь ожесточением, отвечал я Лещенко, глядя на Князя.

-Ладно, док, не волнуйся. Я поговорю с Никитиным, чтобы тихо-мирно ставить ему август месяц по 7 часов, как и всем остальным. Скандал ни к чему, ни им, ни нам, - утешил меня Оболенский.

Командир помолчал, послюнявил сигарету, раздражённо бросил Дзюбе: «С нормировщиками необходимо работать. Нельзя так пускать всё на самотёк. У меня бы они всё подписали. Конечно, наш опыт сравнивать нельзя, но ты должен шевелиться. А потому что опыта у тебя маловато, ты обязан вкалывать в два раза больше».

-Хреново, - вмешался Лещенко, - Основное освоение мы уже выработали. Оставшиеся 100 тысяч надо будет собирать по мелочёвке, а это сами знаете как. Народ расхолаживается, когда не видит перед собой ни большой работы, ни денег за неё.

-Я СУКЭПС не очень понимаю: ещё месяц работы - 100 тысяч освоения. Они видимо решили взять нас на нахалку, на дурачка. Не на тех нарвались. Если будут себя так вести, то я отдам приказ работать по 7 часов, выходной в субботу и всё остальное по строгим правилам. Но всё-таки я думаю, что мы договоримся, - сказал Князь.

Пришёл Борзенков и начал жаловаться: “Я не мог вибрировать бетон, так как полетел транс. Опалубку снимать не мог, оставить не разрешили поэтому Пухов разбивает её отбойником. Хотел договориться о железных крючках, чтобы вбить их на опалубку и вытягивать её краном, но не дали железа и досок сначала не давали, а потом прислали очень мало. Четвёртый день не везут арматуру, поэтому я кладу нестандартную… - сюсюкая и кривляясь, бригадир начал передразнивать местного мастера, - “Меня из-за тебя посадят. Я ничего не видел - ты ответишь”. Я ему и говорю: “Если найдёшь в Москве”.

-Посадят тебя, Василий, ох, посадят, - заметил Хез.

-Ни хуя, прорвёмся, не впервой.

По разработанному Князем плану операции “Поезд - поездка” отряд разбит на две части. Ударная группа захвата во главе с Лещенко уезжает в Лесосибирск-1, чтобы завладеть и никого не пускать в вагон номер 5, который закуплен отрядом полностью и вагон номер 9, где у отряда лишь часть мест. Так называемую бригаду номер 4 - вологодские барышни - Князь тащит с нами в Красноярск.

Солнце ещё светит, слепит, греет. В тени длинного почерневшего сарая прячутся отъезжающие. Князь построил оставшиеся бригады на самом солнцепёке: “За территорию вагона не выходить. Вести себя прилично. Отбой в 11 часов вечера. Подъём в 5 часов утра...”

-А линейка? - выкрикнул Макс Козленко.

-Если будет место в тамбуре, - серьёзно ответил Князь.

За окном мелькнули дома и трубы Лесосибирска. Стучат колёса. Штаб и так называемая 4 бригада в 9 вагоне. Дроздов, Вишневская, Лукаш и несколько ребят с разрешения Князя пошли в 5 вагон до 10 часов вечера. По дороге назад они наткнулись на закрытую дверь между вагонами. Ключа у проводника не было. На ближайшей остановке они перебежали по платформе, за что Князь сделал Дроздову замечание.

Глядя на проносящиеся за окнами леса, я думал: «Князь, на самом деле, взял на себя очень большую ответственность. Добровольно взял, вопреки мнению краевого штаба, принимающей организации, Лещенко, Хеза. На время поездки его жёсткий тон имеет смысл, потому что стоит чуть распустить публику, и последствия совершенно непредсказуемы. Точнее, возможна любая неприятность, за которую, прежде всего, будет отвечать командир. Нельзя не уважать его за это. Он - удивительная смесь негодяя и романтика. Чего в нём больше? Кроме того, самовосхваление, почти мания величия. Ясно одно, с Оболенским не соскучишься.

Не зная о моих раздумьях, командир сел играть с вологодскими барышнями в домино.

Я пошёл в тамбур. В дальних поездках я люблю смотреть на промелькивающие мимо просторы. Север, поэтому, не смотря на поздний час, ещё совсем светло. Солнце на выгоревшем, чистом небосводе. Я балдею от проносящихся мимо берёзок, кокетливо щурящихся от лучей затухающего светила. Тёмно-красные, засохшие ели, сосны, розовые цветы, озарённые их цветом полянки. Не смотря ни на что жить. Только жить. Ходить по траве, под деревьями. Вливать в лёгкие холодящий, пьяный аромат воздуха удалённых от научно-технической революции мест. Только жить. Это же самое солнце освещало Освенцим, Треблинку, Собибор. Кому-то судьба уготовила вылететь дымом из крематориев. За что? Нет исхода ни у кого из нас… Но до времени я наслаждаюсь. За окном ни дорог, ни домов. Это не Европа. Нет, вон дорога и поляны, поляны, поляны.

Остановки у каждого столба. Люди слазят из вагонов прямо на насыпь - “платформа” - чёрный, деревянный, часто совсем поломанный настил длиной в один вагон. Очередной столбик. Остановка поезда. Даже такого маленького настила нет, но люди сходят и исчезают среди леса. Медленно-медленно поезд набирает ход и вот всё быстрее, быстрее, быстрее. Вновь пролетают белоснежно-пятнистые стволы, сносимые ветром времени в безвозвратно исчезающее прошлое… Цивилизация. На разъезде нас ждёт состав грязных вагонов с цементом.

Остановка побольше - “Пировское”. Со слов Людмилы Васильевны - это татарский район, поэтому в Лесосибирске его называют “заграницей”. Бегают по чёрному настилу пассажиры. Промчалась стайка маёвцев из 5 вагона в 9 - дверь всё ещё закрыта.

Луна ярче, солнце ниже. Многие решили спать и даже взяли бельё у проводника. Опять я один в тамбуре, даже солнце меня покинуло. Скоро-скоро исчезнет и этот по северному длинный, летний день.

Лещенко проводит отбой. Сегодня у него, значит и у меня - экватор. Были надежды поддать, когда бойцы заснут, но завхоз внезапно впал в объятия Морфея и поэтому решили перенести мероприятие на завтра. Бугры точно поддадут - уж очень активно они рыщут по вагону. Александров между прочим заметил: “Уж сколько раз я отмечал свой экватор”.

Мне нашли работу и в поезде - раздача таблеток и перевязки. Девушка из вологодской “Юности” - только сейчас узнал их название - рассказала, что недавно у них в комнате были разбиты все стёкла; бичи постарались. Убирая их, она порезалась. Работают они на ЛДК-1 в 2 смены, складывают доски в стопки. Работа нудная, противная, платят копейки.

Опять остановка. Возле вагона шумят несколько молодых человек: “Пустите нас, девушка”, - делают они попытки прорвать цепь из двух молодых проводниц-студенток одного из красноярских институтов.

-Здесь билеты не продают, а что мы не люди. Пустите. Ну, можно, ну, пустите. Всем ехать надо. Мы постоим. Мы в тамбуре постоим”, - канючат ребята. Проводник сжалилась и всех пустила. Наша жизнь и будущее зависит от чьей-то доброй воли. Какая банальная мысль, но от этого не менее верная.

Чёрная, неровная, неприступная, неумолимая стена леса. Только вырывающиеся вверх из мрачно-бесформенной массы, возвышающиеся над всеми самые высокие деревья как гвозди в подошве таранят звёздное, мрачное небо. За это их все остальные и не любят. Где солнце? Где весёлые берёзки? Где балдёжные полянки? Лишь безжалостно-волнистая громада забора образовала стены туннеля, в котором мчит вагон, а крыша его сотворена из мерцающего панбархата неба.

31 июля. Суббота.

Утро - сбеситься. Солнце, лес, поляны - слов нет. Но всё ближе и ближе большой город, выставивший заставы - дачные участки. Размножаются сверкающие от наката бесчисленных колёс рельсы и вот перед нами оставленный чуть меньше месяца назад железнодорожный вокзал, где отряд встретил весёлый комиссар Борис Олегович Некрасов и два автобуса.

Столбы.

Только Хез, рождённый плавать на ВМФ, проигнорировал все эти “хождения” и уехал на автобусе организовывать обед, ночлег и, главное, прочие мероприятия.

Отряд вступил на втягивающуюся в лес дорогу, которая ползёт всё вверх и вверх. Такое количество людей могут идти вместе только строем под единой командой или распадаются на несколько группок, растягивающихся на многие сотни метров. Замыкают шествие Князь, Дзюба, две вологодки и седой мужчина с морщинистым лицом лет 55 в кепке, помятых брюках и полосатом пиджачке. Это - журналист лесосибирской газеты, редактора которой Князь лично попросил напечатать об отряде какой-нибудь материал.

Оболенский был в ударе: распушив хвост, он развлекал дам. Я тащил рюкзак с лекарствами и перевязкой, так как, по словам Князя: “Столбы - это Столбы и может быть всякое”. Советом командира отдать рюкзак бойцу я не воспользовался и потому тащу всё сам.

Дорога круче, гравий сменил асфальт, а потом исчез и он, сменившись двумя колеями. Внезапно вырастает сухопарый человек лет 35 -инструктор-проводник, он говорит: “Идите по дороге прямо и вниз к зоопарку имени доброго доктора Айболита”. Среди деревьев рядом с несколькими деревянными и одним кирпичным домиком протянут сеточный забор, отгораживающий клетки, в которых живут подранки, больные, приблудные и подаренные звери и птицы.

Скромные, самодельные клетки с пернатыми различных видов, росомаха, несколько волков, огромный медведь-ветеран, проживающий здесь с 1965 года, полуволки-полусобаки, приблудная собачка, сиамский кот, трёхпалая полуволчица с культей вместо одной из передних лап, изящная выдра, поражающая великолепием своего стиля плавания в обычной ванне. Не снижая скорости, выдра исполняет поворот, закручиваясь винтом, переходя в положение животом вверх, затем плывёт к другому концу ванны уже спиной вверх, чтобы мгновенно повторить манёвр. Всё стремительно, безостановочно, непрерывно. В одной из клеток живут дворняжка, кот и лиса. Надписи на клетках добрые и весёлые. У входа вкопана в землю скамеечка, над которой торчит столбик с вырезанным шаманского типа человечком и подписью: “дежурный”.

Худая старуха, толстая женщина лет 27 монголоидного типа в очках, беленький мальчик лет 9, несколько девочек лет 12-13 убирают клетки.

От зоопарка осталось чувство грустно-светлое и щемяще-доброе. Впереди нас ждали Столбы, к которым вела шестикилометровая дорога вверх в тумане, окутавшем заповедник. Внезапно среди зелёной травки, кустов, деревьев холма вырос шершавый, поросший мхом валун, затем ещё один, из которого росло дерево. Валунов всё больше. Неожиданно возникает, стремительно убегая вверх скала, неведомой, нечеловеческой силой, сложенная из валунов как из кирпичиков. Отдельные блоки достигают гигантских размеров. Формы самые причудливые. Живописные нагромождения блоков расставлены неким могуществом в единый ансамбль Столбов - иероглиф, смысл которого запрятан глубоко-глубоко. Найдётся ли кто способный расшифровать его?

Первый столб - Слоник - очень большой валун действительно напоминает тело слона без хвоста и хобота. Рядом со Слоником отдыхает один из самых больших и высоких столбов, не сумевший вызвать никаких аналогий у неведомых творцов названий, за что и получил невзрачное - “Столб номер один”.

Красноярцы любят Столбы. Несмотря на охлаждающий туман в заповеднике оживлено. Бывалые люди принесли с собой галош с верёвочками, которые одевают поверх обуви, чтобы лазить по скалам.

Слоник - место соревнований. Князь объявил: “Кто первым взберётся по ребру, - не меньше 75 градусов у самого пологого, - На спинку, - метров 15 над землёй, - В награду получит банку сгущёнки”. После неудачных попыток Некрасова, Кикаева, Тихонова, Козленко вдруг первым достиг заветной цели тихий Петрухин.

На спинку Слоника после многих попыток залезли ещё трое. Гнусный блондин в красном анараке, очках, шортах, калошах и с гитарой. Парень в чёрных штанах обклеенных этикетками на заду и коленях и заканчивающихся соломкой. Третий - просто длинный. Свесив ножки, трио оглашало тихие окрестности похабными песнями.

Бойцы разбрелись по округе, полезли вверх, часто по весьма опасным тропкам.

Я стоял рядом с Дзюбой на небольшом валуне над обрывом. Внизу исчезали в белом тумане стволы деревьев. Даль летела над верхушками. Мастер застенчиво улыбнулся: ”Я подумал… может быть это даже смешно. Вот сейчас лазишь очень осторожненько, еле-еле, медленно, боишься, ходишь тихо… А случись война, немцы, например, опять, в такой ситуации всё забудешь, полетишь, будешь прыгать, лазить, прыгать будешь одним мигом, одним махом - лишь бы победить”.

возврат к началу.