Встречи.
Главная страница

Лесосибирск-82. Записки врача стройотряда. Первая страница

-47-

Приняв 8 человек, я сел возле чёрного окна на штабе и опять подумал, что участвую в уничтожении мгновений. Сколько их осталось? Избитая мысль. Какой в ней смысл? Но подобные думы, по всей видимости, полезли некоторым людям в головы, когда они досрочно узнали, что ждёт их впереди. “Умножающий знания - умножает печаль”.

Шеф-повар Сосунова пришла на штаб, чтобы заявить: “С завтрашнего дня повара будут закрывать кухню в 7 часов 30 минут утра, а то бойцы тянутся почти час и нам…

-Бедным поварам, - подумал я.

-… приходится всё время разогревать по новой. Кто опоздал, тот не успел. Сейчас после линейки примерно в 6-35 - 6-40 идут завтракать первая и третья бригады. В 6-50 они уезжают, а бригады пятая и шестая быстренько ложатся спать. Вылазят в столовую только в 7-30. Так больше не будет. Завтра закроем кухню в 7-20 и привет, - ледяным тоном процедила добрая шеф-повар Сосунова и покинула помещение.

Я смотрел во мрак спящего городка и вспоминал, как после пьянки, пребывая в определённой невменяемости, Князь говорил о халтуре для штаба. Существует несколько вариантов, но пока что не удовлетворяет ни один. Тем более, делать необходимо в глубокой тайне, чтобы ни один боец не пронюхал. Лещенко кивал и несколько раз повторял: “Ни один боец не должен даже подумать”. На следующий день я водил Лещенко и Хеза в больничное отделение - там предстоит ремонт за 2000 рублей. Они всё осмотрели, покрутили головами и презрительно бросили: “Работы много - денег мало”.

27 июля. Вторник.

Кикаев и Борзенков проспали ночь на одной кровати в спальне шестой бригады. Повара - на разных кроватях, я так думаю, но тоже проспали.

-Ну, что дать бойцам чай с хлебом-маслом или что-нибудь варить? - спросил Дзюба у Хеза.

-Конечно, варить, - ответил завхоз, чуть подумал и задумчиво покачал головой, - Чего это они просыпают? Днём спят, ночью могут спать. Не сидели бы все на кухне с дежурной бригадой, а только дежурная, не просыпали бы.

В 7-00 я один представлял штаб на линейке.

-Проводи линейку, док, - выкрикнул Александров.

-Разогнать штаб, - злобно бросил гигант Петропавловский.

Тут-то угол конторы СУКЭПСа обогнули мастер Дзюба, комиссар Некрасов и инженер по Тб Лещенко.

Командовал парадом Дзюба: “Сегодня завтрак задерживается, но с завтрашнего дня кухня будет закрываться в 7-20, поэтому кто опоздал - тот не успел”.

-Отлично прозвучало, - пробурчал я.

Некрасов добавил: “Сегодня 27 июля 1982 года. Кафе переносится на среду”.

Можно закручивать гайки. Можно ввести строгие формальные правила. Жизнь всё равно пойдёт как-то по-своему, часто непредсказуемо, что-то отсекая, к чему-то приспособляясь, иной раз ломая. Но это в начале. Потом результат может выйти обратный задуманному.

Всё свершают для формы, для внешнего соответствия принятым, навязанным правилам. Абсолютное большинство стремится выторговать максимально комфортный уголок в загоне, оставляемом запретами. Единицы с Божьей помощью и сатанинской хитростью залезут на крышу и станут выше правил игры. Чем выше, тем меньше табу наложено, тем старательнее следит, чтобы другие ни-ни, пока сам не влипнет в жёсткие оковы дозволенного.

Лещенко срочно уехал на пионерскую базу, так как залить бетон они так и не смогли. Участок дороги на ЛМПЗ принят на удовлетворительно - есть места совершеннейшей халтуры. Значит, аккорда не будет.

Пришла жена очень тяжёлого больного с крупозной пневмонией, который слишком поздно обратился к врачу. Женщина горько плакала: “Мой муж тихий, застенчивый. Он целую неделю проходил с болью в груди. В поликлинику не шёл, так как не было температуры, а наш участковый врач, если нет температуры, хоть ты помри, но больничный не даёт. Вот он и дождался, пока “скорая” не забрала. Я знаю - он очень болен, но как вы думаете? У нас ведь трое детей, маленькие дети… Как выдумаете?”

-Ваш муж тяжело болен, но мы делаем всё возможное, - ответила заведующая Людмила Васильевна.

Хотел выписать больного, но не тут-т было - нет результатов на RW - реакция Вассермана на сифилис одна из важнейших в Лесосибирске - и у заведующей тоже иссяк запас ответов. При поступлении я всегда назначаю полный набор анализов. Но контора пишет, а сёстры сами по себе. Каждое назначение необходимо неоднократно проверять иначе ничего не сделают. Стоит забыть проверить и всё, пиши, если и не пропало, то по новой.

Медсестра Мария Петровна - высокая, сиплая, всегда пахнущая табаком (злые языки говорят, что после работы она каждый день ещё и сильно выпивает) не упускает случая возмутиться молодыми сёстрами: “Они ничего не хотят делать. Врача не только не боятся, но и в грош не ставят. Сама-то я в молодости перед врачом дрожала…” Надо сказать, что и сейчас Мария Петровна - лучшая сестра отделения, во всяком случае, она выполняет все назначения после первой же записи, или обязательно предупредит, что возникли затруднения и что следует делать.

Больную назначенную полторы недели назад на консультацию гинеколога до сих пор не смотрели. У Мукомел всё болит, всё прыгает, мышцы короткие. Успокаивающую микстуру она пить не хочет: боится стать наркоманом.

-Я остаюсь при своём мнении: вылечат её только две палки: мужская и суковатая, - в который уж раз презрительно бросила заведующая отделением Людмила Васильевна.

Жара. Духота. Возле магазина “Енисей” под палящим солнцем потеют две очереди: одна за яйцами, а вторая за молоком. Рядом частный сектор организовал базарчик - деревянный прилавок, оккупированный пожилыми людьми, в основном женщинами. Цены, как обычно, кусающиеся, потому покупателей раз два и обчёлся.

Завхоз спал в одних трусах поверх одеяла. Лещенко дремал одетым, скрестив руки на груди, а ноги в резиновых сапогах на стоящем рядом стуле. Некрасов в красных трусах сидел на кровати Князя и стриг ногти на грязных ногах.

Я вышел в коридор. Приятная неожиданность - зональный комиссар - невысокая, рыжеватая блондинка лет 25 и рядом пышная, крашенная блондинка неопределённого возраста. Зональные барышни одеты в цветные сарафаны, выглядят очень неплохо, сексуально аппетитно.

-Где комиссар? - спросила начальница Некрасова.

-Чего им из-под меня надо? - недовольно бурчал Некрасов, надевая рубашку.

Барышни приехали по поводу Дня строителя - 3 августа. Зональная комиссарша давала линейному комиссару задания: “Написать две заметки об отряде, о самом интересном событии или человеке отряда».

-О тебе док напишу, - скосил Некрасов глаза в мою сторону.

-Только побольше подробностей, - налегал я грудью на стол Оболенского.

Деятели идеологического фронта курили сигарету за сигаретой. Кипит работа. План 3 августа. Торжественное построение. Награждение победителей. Небольшой перерыв. Спорт мероприятия. Конкурс политплакатов, агитгазет, боевых листков. Конкурс агитбригад. Танцы до упаду.

Под занавес Некрасов подарил девушкам своё фото, предварительно написав что-то красным фломастером на обратной стороне. “О, ты нам льстишь,” - жеманно воскликнула комиссарша.

-Да, нет, я всегда говорю только правду, ничего кроме правды, - повёл Некрасов представительниц зонального штаба на автобусную остановку.

В отряд пришла срочная телеграмма от жены бригадира пятой бригады Зайцева - осложнения беременности.

-Как же ты не заметил, какой срок? А ещё доктор, - укоризненно качал мне головой Хез.

-Не на службе на чужих женщин я не смотрю, а жену Зайцева вообще ни разу не видел.

-Не может быть. Ты намного старше жены? - не поверил мне завхоз.

-Не очень.

-А сколько тебе лет? - заинтересовался мастер Дзюба.

-32.

-Я бы не дал тебе 32: ты выглядишь на больше.

-Может быть, со стороны виднее. Только какой смысл в подобных сообщениях?

-Просто констатация факта.

-А зачем? Кому нужна такая “констатация”? Мало кому нравится плохо выглядеть. Такое заявление или совершенно бессмысленно или пинок. Только если есть желание уколоть человека желательно заметить: “Ну, и рожа у тебя, гнусно ты выглядишь, старый как трухлявый пень, рачок-с, наверное, завёлся. Надо бы поискать. Беги срочно в больницу, может, ещё протянешь день-два.

-Так-так-так, - кривлялся Хез, - Все помрут.

-Я просто никогда не встречал такую точку зрения. Князю в прошлом году я давал 30 лет, а оказалось, что мы ровесники. Я тоже после армии пришёл весь седой, меня мать не узнала, - извиняющимся тоном объяснял Дзюба.

-Думать можно всё что угодно - это внутреннее дело, пока его трудно запретить, но говорить. Никому не доставляет удовольствие услышать, что у него старая физиомордия. Даже врач не имеет права просто так сказать больному: “Вы плохо выглядите”. После такого разговора с врачом больному вряд ли станет лучше. Первый встречный берёт на себя такое право. Это - просто хамство.

-Врач - да, но если сказать, что тебе лучше бы побриться, сменить причёску тогда будешь выглядеть лучше, - сказал Дзюба.

-Ну, во-первых, так не говорят. Шваркают просто: “Как плохо и старо ты выглядишь”. Такие вот мы простые. После таких утверждений человек ничего изменить не может. Только настроение портится. Во-вторых, даже твоё заявление лучше делать очень тихо и осторожно. Каждый сам выбирает себе усы, бороду и причёску (если есть из чего выбирать). Если у человека белая спина, то желательно намекнуть ему. Он снимет пиджак, чтобы почистить или одеть другой. Сказать: “Ты скверно выглядишь”. Что здесь исправлять? Что сделать, чтобы выглядеть лучше? Значит только испортить настроение.

-А сколько мне дать? - паясничал Хез.

-Ни дать, ни взять, - проговорил я.

-Ну, не больше 30, - очень серьёзно ответил Дзюба.

-В Советском Союзу УК - самый гуманный: больше 15 не дают. Дальше только - расстрел, - сказал я.

-Мне давали 18, - продолжал паясничать Хез.

-Ну, это тебе очень сильно льстили: ты выглядишь точно на свои 24, ни дать, ни взять, - очень серьёзно говорил Дзюба.

возврат к началу.