Встречи.
Главная страница

Лесосибирск-82. Записки врача стройотряда. Первая страница

-45-

На обратном пути все кимарили, кроме Перелыгина-Маленького продолжавшего интенсивное чтение «Москвы и москвичей».

Несмотря на день ВМФ и желание Хеза отметить его, обед вышел весьма дрянной; значит, Лещенко и повара хорошо провели время на Енисее.

Опять штаб пил до и после обеда. Хез заснул. Какое там бельё. Встал перед ужином. В такие моменты он всегда тихий, сосредоточенный. Сегодня опять сел пить.

После обеда Князь вкатился в коморку возмущённый до бешенства - таким я его ещё не видел: “Я зашёл на кухню, попросил стакан чаю, а повара мне не дали! Заявили, что у них перерыв. Я им блядюгам-фланцовкам устрою перерыв. Сделал им по 10 часов, а вот хуй им: по 7 часов и точка. Попрыгают у меня”.

-Мишка, Мишка, - укоризненно покачал головой Лещенко, - Брось ты, девицы загнаны.

-Всё как в 80-м году. Опять повара подкармливают и жалеют бойцов и даже чаю не дают командиру.

-Брось, Мишка. Ладно, я тебя очень хорошо знаю и воспринимаю только то, что надо, а остальное отбрасываю. Но не все это могут. Ты - командир, но отнесись спокойно. Нам надо себя урезать.

Повара стирают рубашки, тренировочные, даже носки всем членам штаба и некоторым бойцам: Козленко, Александрову, Янчишину. Я - чужой, поэтому никогда не числился в списке избранных. Сейчас и Князь лишился этой послуги, поэтому вынужден был взять чистую рубашку у Некрасова, полностью обстирываемого Ларисой Веретенниковой.

Ужин тоже не достиг уровня дня ВМФ, обещанного утром Хезом: одна столовая ложка салата - сгнила уже половина помидор, курица - дрянь, хорошо хоть мало.

Проспавшись до ужина, Борзенков, Кикаев и Некрасов ушли в д-к “Ангара” устраивать дискотеку.

Мастер Дзюба весь день провёл за столом Князя в штабе. Дела, дела, дела - калькуляции, наряды, табели.

Сегодня моё дежурство по комнате. Окружённая со всех сторон, включая сверху и снизу, лесом из пустых бутылок, тумбочка в коморке и внутри забита стеклотарой с водочными этикетками. В углу стоит полная сумка всё той же тары. Поверх посуды лежат разбитые бокалы. Я старался: вытер пыль, помыл пол, расставил стулья. Интересно, сколько мне поставил бы врач СЭС?

Даже после дневного сна Князь не мог простить поваров. Уж если не снимать с них часов, то отнять маг, оставшийся у них с утра.

Стемнело. Исчез ещё один день. Растаял и исчез, свернувшись из яви, которую считают “реальной” в зыбкую, струящуюся и тающую тень памяти, тускнеющую с каждым мигом, чтобы в роковое мгновение навсегда исчезнуть вместе с носителем...

Где-то в д-к “Ангара” прошла дискотека. Пятой и первой бригадам она совсем не понравилась. Третья бригада считает, что было очень неплохо. Комиссар Некрасов в телячьем восторге: “Мы слегка шокировали публику. Я вышел в закатанных штанишках, подтяжки на голом теле и бабочка. Одна бабочка чего стоит. Кикаев - галстук на голом теле, панамка. Диско-танец. Особенно я: удар по груди - “Я пью” - указательный палец к шее, “До дна” - большой палец вниз. Все были в шоке, а Борис Олегович потерял 10 кг”.

Блондин Алексей Трошин – мой красноярский собеседник - монотонно ворчал: “Вторая бригада сидит под крылышком у комиссара: всё время пьют. Каков поп таков и приход. В остальных бригадах очень много первокурсников, которые пьют очень мало - боятся. В нашей первой бригаде пьют не чаще 1-2 раз в неделю и то не все и довольно умеренно”.

После ужина Брюханов подошёл к Оболенскому и сходу выпалил: “Необходимо устроить распределение денег по бригадам”. Князь не обратил на бойца ни малейшего внимания и молча ушёл в штаб. Затем Лещенко, с подачи Князя, дал наряд Брюханову за опоздание с отбоем.

Я перевязывал Трусова. Он защищал отрядного фотографа: “Другие бригады пристают к Фарбовскому, чтобы он печатал им каждый день до 3 часов ночи. Особенно отличается в этом шестая бригада во главе с Борзенковым”.

Прошёл Князь, в дверях спальни штаба замер, обернулся: “Мне не нравится, как вы работаете. Чтобы там не было, но работать надо хорошо. Много платят, мало платят, но работать всегда надо хорошо”. Удовлетворённый произнесённой рацеей, Князь скрылся за дверью штабной комнаты.

Трусов удивлённо пожал плечами: “Никто о деньгах не говорил, это он так сболтнул. Сам подумай, Илья, по делу дал мне Лещенко наряд? Я ходил встречать того грузина-лектора-международника, который потом больше часа всякую херню нёс, и взял со мной Злобину, с которой мы зашли в магазин. Лещенко дал мне наряд с формулировкой: “за увод бойца за территорию лагеря”.

Самое поразительное - это чудо появления некоей конденсации из тьмы. Затем следует второе и последнее чудо - исчезновение. Куда? Откуда? Зачем? Как? Почему? В следующее рождение?

Дзюба всё ещё работает в штабе. Остальные опять балдеют. Ну, и здоровье у мужиков - адское. Некрасов поёт под гитару. Князь и Лещенко подпевают. Эх, и хорошо звучит в хоровом исполнении отрядно-партийно-комсомольской элиты:
“ Четвертые сутки пылают станицы,
Горит под ногами родная земля.
Не падайте духом поручик Голицын,
Корнет Оболенский налейте вина ”.

Не просто бросались в глаза, но прожигали их написанные на лице Князя – гордость, самоупоение, приобщённость, восторг. Пьяное косноязычие ничуть не мешало Лещенко проявлять равное командирскому упоение и воодушевление.

Выступление лишь набирало свою мощь, энергию, силу.
«А в комнатах наших сидят комиссары,
И девочек наших ведут в кабинет.

Беспартийный пока ещё Некрасов – комиссар стройотряда ничуть не отставал от своих старших товарищей.

«Ведь завтра под утро на красную сволочь
Развёрнутой лавой пойдёт эскадрон,
Спустилась на Родину чёрная полночь,
Сверкают лишь звёздочки наших погон.

С последними словами все трое ударили себя правыми руками по левым плечам.

«За павших друзей, за поруганный кров наш,
За всё комиссарам заплатим сполна,
Поручик Голицын, к атаке готовьтесь,
Корнет Оболенский, седлайте коня!»

-Правильные песни поют. Вот и тебе члены компартии вкупе с комсомолом. Эти далеко пойдут. Их милиция не остановит, - подумал я.

В исходе первого часа ночи Князь брал одну из последних чекушек из холодильника.

-Очищаешь помещение, - улыбнулся я.

-Не всё, ещё есть. Надо. Разрядка. Теперь какая главная идея? Разрядка и уменьшение напряжения.

Затем Князь забрал у Некрасова: «Оппозиционно-апокрифическую книгу по поведению в ССО»: «Не смейте её читать. Это абсолютно зловредная книга. В ней, эти мудаки, проводят идею преобладания демократии над единоначалием. Это - полный мудизм. Только абсолютные кретины могли написать такую херню. Написали её враги всего движения ССО. Ни один боец даже знать не должен о её существовании, иначе всё полетит прахом”. Командир редко говорит с таким напором и такой убеждённостью.

Около трёх часов ночи Князь окончательно и бесповоротно вырубился. Лысая голова рухнула вниз, большой красный нос зарылся в тарелку с остатками рыбных консервов. После неудачного вдоха томатный соус затянуло в ноздри, Князь чихнул, собрал последние силы, встал, качаясь как былинка на ветру, пробормотал: “Отбой”.

-Иди спать, Миша, - заплетаясь, мучаясь с буквами и словами, всё-таки выдал Лещенко, - Я на линейку встаю. Заколебали вы меня. Всё. Мастер, уложи командира.

Выполнивший свой дневной долг, только что зашедший Дзюба ласково обнял обмякшее тело Князя и дотащил оное до кровати.

Штаб продолжил пить, петь, гулять. Вспоминали отряды. Лещенко вздыхал: “Как жалко, что на младших курсах я, как мудак, занимался пятиборьем, а не ездил в отряды. Спорт - это совсем не то. Эх, как здорово ложить кладку. Каменщик - это искусство. Гонишь стенку - удовольствие получаешь. Как мы стенки сдавали. Принимал у нас мастер, а стенка - косая. Ничего, после стакана принял”.

26 июля. Понедельник.

На линейке штаб представляли комиссар, инженер по Тб, мастер и я. Командовал парадом голосом Князя Некрасов: “Сегодня 26 июля 1982 года, понедельник. Вечером проводим кафе”.

Я прочёл несколько выдержек из акта СЭС в подтверждение своих требований к сансостоянию лагеря.

Лишь после линейки я заметил, что утро тепло-ласкающее, слегка мутно-туманное. Лёгкой белой дымкой подёрнут лес, отрезанный от нас дорогой и полем. Тусклое солнце не слепит, но греет. Последняя неделя июля. Неминуемо катится лето в лету. Мы тоже катимся вместе с ним.

После завтрака все встававшие на линейку члены штаба дружно легли спать. Зато Князь вдруг встрепенулся, сел на кровати, что-то поискал под подушкой, в одних трусах, босяком побежал в штаб за спичками. Вишневская уже что-то печатала. Не обратив внимания на секретаршу, Князь закурил, сделал две затяжки, рысью домой, потушил сигарету о стенку и умиротворённо лёг продолжать сладкий командирский сон.

Завхоз пришёл в себя в начале девятого. Как всегда он спокойный, удовлетворённый, умиротворённый. Тихо лежит, смотрит в потолок. Верный признак, что о чём-то думает. Важном, небось.

К 10 часам встал Лещенко.

Когда я вернулся из больницы в лагерь к обеду, Веретенникова встретила меня на пороге столовой: “Доктор, опять приезжал врач СЭС Полонский. Но сегодня в мясной цех он не пошёл, побоялся. Посмотрел из-за прилавка. Мух меньше, внешне чисто. Ушёл, кажется довольным”.

Больше я о нём не слышал. Зато меня тут же вызвал инженер конторы Ребров - хочет поговорить об акте СЭС.

Главный инженер сидел в своём обшитом деревом кабинете, Как всегда одет с иголочки и прилизан. При мне прочитал акт СЭС вслух. Затем пожал плечами: “Ерунда какая-то. Мыслимо ли мыть пол хлоркой. Ну, где мы найдём ещё тумбочки. Ладно. Я постараюсь помочь”.

Когда я вернулся в столовую, Сосунова успела порадовать: “Опять нет воды”.

-Будем носить вёдрами из Енисея, на всех хватит…

Я иду в аптеку материализовать последние причитающиеся мне 40 рублей. Жарко. Пыльно. Длинная улица Победы. Несколько пятиэтажных, краснокирпичных домов рядом с больницей и горкомом. Затем - двухэтажные, деревянные, обитые досками. Если дом красный, то под окнами первого и второго этажей идут зелёные полосы и так далее. Некоторые дома оттопырены лоджиями. Много строят, в подавляющем большинстве блочных, крупноклеточных, серо-безрадостных. По их невзрачной шероховатости глаз скользит с неприязнью. Но, разумеется, лучше квартиры в таких домах, чем прозябать бараках.

Дороги в основном бетонные, асфальтовых очень мало, они прогибаются под ногами даже в прохладную погоду.

Перекрёсток улиц Победы и Белинского расширен до размеров небольшого скверика. Несколько деревьев, скамеек, асфальтированные дорожки. Тут пристроен местный базарчик. За деревянным прилавком 10-12 старух. Продажа стаканами чёрной смородины, малины, крыжовника. Цены под небеса.

Из горкомовского буфета выбросили кур. За общипанными созданиями вырос человеческий хвост на несколько десятков метров.

На берегу Енисея дома крупноклеточные, но аккуратненькие, приятные, идут не армейскими рядами, а игривыми улочками. Много деревьев, травы, чистенькие дорожки. Начальников города видно издалека.

возврат к началу.