Встречи.
Главная страница

Лесосибирск-82. Записки врача стройотряда. Первая страница

-44-

Всё те же гигант Митусов и Брюханов из первой бригады отказываются ехать на озеро: “Мы хотим поспать, хотим отдохнуть. В конце концов - это наш день отдыха, наше личное время и распоряжаться им мы можем по своему усмотрению”.

-Пили всю ночь, вот поэтому и не хотите, - сердито бросил комсорг бригады Трусов.

-Это наше дело, - фыркнул Брюханов.

-Конечно, это ваше дело, - сердито бросил я через плечо и пошёл в медкабинет.

Вскоре Хез привёл ко мне Митусова и Брюханова: “Ты отпускаешь их, ну, хотя бы по состоянию здоровья, от поездки на озеро?”

-Конечно, смертельный случай, требующий или запрещающий озеро, а так же все ближайшие моря и океаны.

-Миша, ну, их на хер, пусть кто не хочет, не едет. Ведь - это, действительно, их личное время. Мы же не в Китае ещё, хотя и близко, - обратился я к Оболенскому.

-Дело в том, что они всё врут: “Скучно, скучно”, а организуй им поездку, то дай волю, так никуда не поедут, Зато потом опять орать будут: “Скучно”. Они потом благодарны будут, что вывезли их. Они пока этого не понимают. Они потом поймут.

-Меня что возмущает - отряд вывозят, а они говорят: “Мне не хочется”. Ишь, как “не хочется”. А не хочется, так тем, кто не едет - дать по наряду, чтобы знали, когда для их же пользы и здоровья делают, а они: “Не хочется”, - тряс головой от глубокого возмущения Хез.

-Мужики, а не пройтись ли нам по комнатам, чтобы выяснить, кто хочет ехать, а кто не хочет. Если многие не захотят, то лучше не ехать, - предложил Лещенко.

-Я лучше 10 желающих вывезу с 40 нежелающими, чем наоборот, - категорически отрезал Князь, помолчал и продолжил, - Ладно, хуй с ними. Пусть те, кто выйдет в 9 часов утра - поедут, а остальные - фиг с ними, пусть сидят в лагере и обязательно занимаются хозработами. Хуй с ними. Я приеду и проверю, что они сделали. У меня не посачкуют.

-Я тоже проверю, - грозно прорычал Хез.

Дзюба лежал на койке с закрытыми глазами. Вдруг он открыл их: “Бросьте вы херню нести. Совсем офанарели. Нажрались как свиньи, устроили здесь резервацию Кто хочет тот пусть и едет”.

Так как беспамятное состояние комиссара могло продолжаться очень долго, то Князь оставил в лагере за старшего Дзюбу.

После следующей рюмки командир размяк и подобрел: “Всё-таки как мы приучили их на линейке. Когда я говорю: “Равняйсь! Смирно!” у них головы поворачиваются вправо, а потом прямо. Каблуками щелкают. А ведь мы этого от них не требуем”, - произнёс он с восторгом и даже улыбнулся, что случается с ним лишь в самых исключительных случаях. Затряс головой и, блаженно опустив нижнюю челюсть, прошамкал: “Потом вспоминать будут. Это сейчас я играю роль злой силы. Потом благодарны будут. Через полгода благодарны будут, когда всё поймут”.

В это время влетел разъярённый бригадир шестой бригады Борзенов и заорал благим и просто матом: “Я, блядь, убью его, суку ебучую Фарбовского. Не делает, блядь, шестой бригаде фотографий, говноед ёбанный. Он, пидарас вонючий, досрочно в Москву уедет, все его блинные, ёбанные протезы исковеркаю, а блядский шнобель оторву и в жопу засуну”.

-Он и так уедет досрочно, - спокойно ковырялся в носу Князь.

Тяжело дыша, влетел Хез: “Князь, автобус внизу, а ты здесь лясы точишь”.

Собирались минут 40. Несколько раз забегал в автобус и выбегал из него пьяный, почему-то хромающий бригадир второй бригады Кикаев. С сумкой полной чекушек и с одеялом под мышкой в автобус влез Хез.

Вместе с рёвом мотора затянули песни: маёвские, “Машину времени”, полуприличные, совсем неприличные, несмотря на присутствие четырёх дам.

Странно едем. Вот в чём дело - заезжаем за вологодками. Князь к ним необычайно привязан. Автобус остановился в Бичграде. Улица Юбилейная составлена из деревянных, одноэтажных бараков-общежитий, объединённых деревянными тротуарами и деревянной проезжей частью с множеством поломанных досок и дыр.

Князь пошёл к общежитию ЛДК-2, где живут “прекрасные” северянки. Человек 25 вылезли из автобуса размять ноги. Хез был вынесен из салона могучей внутренней силой, бросившей его на зелёную травку под тёплое солнышко. Встал он быстро. Сильно качало бедолагу из стороны в сторону; и вправду, ВМС - штормит океан.

Навязчивая идея врезать по мячу и попасть по проезжающей мимо машине овладела всем существом невменяемого завхоза. К счастью, мимо проехали только один мотоцикл и одни “Жигули”, по которым он промазал, прокомментировав сие: “У-у-у, бляди”. Ещё один “Жигуль” замаячил вдалеке. Ох, как Хез приготовился, как хотел он нанести смертельный удар по механическому врагу, но, не доехав, “Жигули” свернули. «Ага!» - радостно заулюлюкал Хез и клич его полетел в пространстве и времени вдогонку за перегаром по Бичграду, смущая покой за деревянными стенами. «Ага! - повторил Хез вопль победы, как в былые времена кричал краснокожий, снимая скальп с самого злейшего и опасного врага, - Слов нет, обоссались, бляди, обосрали бздуны придорожные».

Дружный хохот бойцов попавших на бесплатное представление цирка, приветствовал каждое движение, каждое слово достойнейшего и досточтимого юбиляра. Кикаев принял возле глухого забора каратистскую стойку железного всадника - “киба дачи” - и начал выделывать каратистские движения руками с гортанными криком: “киа”. Хез разбегается. Удар. Мяч на крыше. Ржанье. Кикаев достаёт мяч, поднявшись по пожарной лестнице, и опять встаёт в “киба дачи”.

Хез долго устанавливает мяч. Долго готовится к удару. Рвёт траву, вытирает ей руки, туфель, мяч. Снимает правый туфель. Смотрит на него, как впервые в жизни, нюхает, невкусно, морщится, одевает, отходит, разбегается и бьёт. Бешеный гогот всего отряда приветствует полёт мяча в одну сторону, а туфли в другую. От рёва 50 глоток дрожат тротуары и бараки Бичграда. Туфель приземляется на крыше, а мяч разбивает одно из окон. Но тишина. Похоже, что местные настолько напуганы, что даже разбитое стекло не подвигает их хотя бы выглянуть в окошко, что же там происходит. Янчишин-Читас - комсорг второй бригады подставляет спину. Кикаев использует его вместо лестницы - лихо достаёт штиблету. В это время пришли Князь и три девушки.

Шофёр высадил нас на развилке дорог, огибающей дачный массив. Дальше ехать отказался, утверждая: “Я не смогу развернуться. Вам здесь недалеко, минут 15-20 и направо”. На старое место Князь идти не захотел, потому-то и спросил водителя о новом.

Жара докончила начатое водкой: Хез, Кикаев и Борзенков бредут почти в бессознательном состоянии. Пыльная просёлочная дорога, отделяющая лес от овсяного поля, лениво катит вперёд. Идём, идём, идём, бредём. Отряд растянут змейкой. Развилка. Передние пошли прямо. Почему? Никто не знает. Ещё одна развилка. Впереди идущие последовательны - опять идут прямо. “Вероятность выбора правильного пути при одной развилке - 50%, при - двух - 25%, при трёх - 12,5%,” - меланхолично считает высокий блондин Тихонов. Народ зароптал. «Чего тащимся? Жара. Лучше бы на старом месте». Какое несчастье - первыми идут Фарбовский и боец из шестой бригады Петрухин.

Отрядного фотографа Фарбовского, мягко говоря, в отряде не любят. Почти в каждой группе людей молодого возраста есть такие золушки-недотёпы, становящиеся, в лучших случаях объектами насмешек. “Убить Фарбовского как Сусанина,” - советует кто-то. “Повесить”. Перелыгин-Маленький весь путь в автобусе, несмотря на тряску, читал “Москва и москвичи”. Сейчас идёт и читает. В этот момент он отрывает глаза от увлекательных строчек: “Привязать Фарбовского к дереву и оставить”. “Он ведь от голода умрёт”, - не согласна одна из сердобольных вологодок. “Для того и привязать”, - объясняет ей любитель Гиляровского.

Минут через 40 томительного пути, когда мы входим в лес, где мгновенно подвергаемся атаке комаров, мошкары и шмелей, Князь приказывает передать по цепи приказ остановиться. “Наряд впереди идущим”, - говорит командир. Я не слышу юмора в его словах. “Какого чёрта ты не повернул направо?” - орёт Князь на Фарбовского. Счастье отрядного фотографа, что он уезжает.

Кикаев ни на минуту не закрывает рта, изрыгающего лавины нецензурной брани. Князь идёт при гостьях и орёт: “Кикаев! Заткни своё грязное хлебало”. Некоторое время бригадир молчит.

Плотина разделяет или, похоже, будто бы её подпирают два узких, длинных, водных рукава. Из одного озера в другое ведёт труба. Вот голова Кикаева торчит из чуть желтоватого потока. Берега поросли кустарником. Подходов к воде очень мало - небольшие пятачки. Между кустарниками всё заросло жёсткой травой. Скверненько, грязненько, гаденько. Таково оно первое и последнее место отдыха дня ВМФ.

Князь жужжащим шмелём вьётся вокруг командирши вологодок - худенькой брюнетки с выступающей вперёд нижней челюстью. Дошло до того, что он внёс свою коллегу в озеро на руках.

Вода прохладная, чистая, хоть и с ржавым оттенком болота. Я плыву. Шум, гул, визги, крики, хохотня стихли сзади. Поворот. Я один между небом и отражающей его водой. Поросшие лесом, безлюдные берега постепенно сближаются. Облака наползли и застыли. Воздух сгустился и поплыл необычный аромат пустоши…

возврат к началу.