Дневник одной практики. Первая страница
-31-
Ненормативная лексика используется только при отсутствии иной возможности. Всё изменено, включая имена, отчества, фамилии.
В коморке сидел Лещенко. Роняя слюни, Хез пытал инженера по ТБ: “Что ты думаешь, могут ли бугры гулять с девицами до 6 часов утра?”
-Если работают нормально, то пусть делают, что хотят, - мучительно, с большим трудом ворочал органами речи Лещенко.
-Ты всё сводишь только к производству. Но если разрешить девкам балдеть до 6 часов утра, то чем мужики хуже? Они тоже захотят.
-Если боё-цы поз-во-ля-ют бри-га-ди-рам, ес-ли бри-га-ди-ры ре-ша-ют все про-из-вод-с-т-вен-ные за-да-чи, то ра-ди Бо-га…
-Как это бойцы могут не позволить буграм? - удивился Дзюба.
-Это их дело, ребята. Вы меня заколыхали своими производственными вопросами. Ну, вас на хуй. Я, с вашего разрешения, пойду, погуляю, - инженер по Тб встал и, покачиваясь, покинул коморку.
Гуляли все до 6 часов утра.
18 июля
По воскресеньям линейка начинается в 7 часов утра, но я еле успел. Штаб представляли Князь, Дзюба, Хез и я.
Опять звучало соло Князя, посвящённое всё той же злободневной теме: “Я ещё раз хочу остановиться на дисциплине. Перед законом все равны от бойца до бригадира и командира включительно, от генерального секретаря до рядового члена партии. Теперь так будет окончательно и бесповоротно. А пока Митусов и Телешов получают наряду…”
-За что? - выкрикнул Митусов.
-За продолжение отбоя до 4 часов утра, а если вас что-то не устраивает, то самолёты в Москву летают регулярно. Сегодня выезд на озеро. Завтрак в 7-30, отъезд в 8-00. Поездка обязательна для всех, как и все другие мероприятия отряда.
Ночные дебаты, подкреплённые утренним выступлением породили внутри тоскливую гнусность. Я всё сильнее ощущал, что происходит что-то не то, но, самое главное, я делаю всё не так. Возможно, я должен уехать, но врач отряда не имеет права оставить его. Я даже не знаю, кто может разрешить мой отъезд. В отряде все выступления против абсурдны… Если честно, то мне нравится здесь… Если ещё честнее, то я даже не уверен, кто прави кто виноват. Скорее всего остаётся смотреть на всё со стороны, выполняя свои непосредственные обязанности… Всё остальное меня не интересует, потому, что изменить я ничего не могу… Пусть всё идёт, как идёт. Что мне больше всех надо? Чего я буду дёргаться? Мне здесь нравится. Изменить ничего нельзя. Кстати, и в чужой монастырь со своим уставом не суйся… Ничего другого быть не может…
После завтрака Гурский с ромашкой в волосах и Кикаев без искусственных особенностей, только со своим крохотным, изогнутым носиком устроили представление у дверей медпункта. Они заглядывали из коридора в спальню штаба, жались, ломались, кричали: “Борзенков выходи! Борзенков выходи!”
В это время Борзенков, Лещенко, Некрасов и Дроздов мирно спали.
-Борзенков! - вновь закричал Кикаев.
-Борзенков! - завизжал Гурский.
И дуэтом: “Выходи! Выходи! Оставь это осиное гнездо! Оставь этот гадючник!”
-Чего вы сами не заходите? - спросил Зайцев.
-Наряд можно получить, - продолжал кривляться Кикаев.
-Сюда я больше не ходок, не ездок. В этот гадючник я больше носа не покажу. Здесь гнусный дух, здесь смердит, здесь змеи и жабы кишат, - завыл Гурский.
Я прошёл в коморку. Князь сидел за столом и курил, внимательно прислушиваясь ко всему происходящему рядом.
-Мы решили сделать, по-твоему. Всё будет строго по уставу. Всё будет формально. На кухню я больше не зайду.. Всё будем делать формально. Посмотрим.
Очередное недовольство. Многие бойцы недовольно бурчат: они не хотят ехать на озеро - лучше единственный выходной день отдохнуть и поспать. “Свободное время - это наше достояние”, - бросил кто-то из бойцов.
Некоторые не едут из-за производственной необходимости. В четверг из Красноярска прилетел на собственном вертолёте начальник Красноярскгэсстрой Садовский в сопровождении дюжины подручных. Поселили большое начальство в местной гостинице, но готовят им наши повара. Неплохо кормят руководство: антрекоты, куры, салаты из помидор, огурцов, лука, укропа… Регулярно приезжает машина Никитина, увозит наготовленное, а затем возвращает грязную посуду. Естественно, что повара на озеро ехать не могут. Лещенко и Некрасов, как истинные джентльмены решили скрасить их вынужденное отлучение от обще-отрядного мероприятия.
Несколько опоздав, подъехал жёлтый рейсовый автобус. Всем места не хватило. Я стоял возле задней двери и мечтал: “Вдруг возможно устроить отряд без лицемерия?” Какие мероприятия нужны для создания порядочного отряда? Регулярные общественные собрания. Действительно должны быть все равны от и до. Кто не может вынести подобной дисциплины - тоже от и до - добровольно скатертью дорога. Необходимо выбрать дежурных от всех бригад на каждый день, которые всё время будут меняться. К ним присоединяется одни из дежурных членов штаба. Они-то и следят за всем, в том числе проводят отбои. Самостоятельно наряды давать не имеет права даже командир. Нарушителя вызывают на штаб, за которым будет окончательное решение. Причём подсудимый должен иметь право защиты. В штаб необходимо ввести 5 рядовых бойцов, которые тоже будут каждый день сменяться, чтобы все знали, чем штаб занимается. Если кто-то будет недоволен решением штаба, то он имеет право вынести своё дело на общее собрание, на котором все могут всё высказать. Сухой закон исполняется, кроме одной поблажки: одна бутылка пива или треть бутылки сухого вина на субботний ужин…
Вернул меня к реальности от утопических фантазий невысокий, толстоватый, круглолицый, узкоглазый парень из первой бригады Кузнецов. Он учится с Дзюбой в одной группе. Мастер жаловался, что в подготовительный период Кузнецов замучил его вопросами: “Куда едем? Что будем делать? Зачем то? Зачем это? Как будет? Сколько лететь? и так далее и тому подобное без перерыва. Дзюба не выдержал и попросил: “Забери заявление”. Кузнецов не забрал, но уже начал выяснять все обстоятельства окончания отряда: “Когда отлёт в Москву? Можно ли доехать до Красноярска на поезде? А до Москвы, сколько на поезде? Я так скучаю по дому, что даже высчитал - до окончания отряда осталось 5 недель или 35 дней. Каждый день мне в тягость…” Говорит Кузнецов всё монотонным голосом, на одной ноте, заглядывает в глаза и цепляется за пуговицы, очередной жертвы, на которую изливает свои страдания.
Дотошная занудность Кузнецова очень быстро надоела мне. Я попытался избавиться от него мягкими методами, но тщетно. Тогда, делая вид, что слушаю, я опять полностью предался романтическим прожектам.
Под монотонное журчание Кузнецова, всё новые и новые идеи роились в голове. Я вдруг поверил, что всё может быть. Поток сознания не иссяк даже, когда я наконец-то избавился от него в тёплой воде озера, которое я пересёк от края до края, пребывая около двух часов в древней гравитационной среде.
К берегам озера сбегают языки дачных участков, прерываемые стайками деревьев и несколькими пляжами. Кое-где, устав от тихого плеска воды, берега ощетинились деревянными помостами, над зеленоватой, мутноватой гладью.
Лавочки на помостах заполнены счастливчиками. Хоть на краткие мгновения конца недели они смогли сменить пыльный городишко на негу и очарование потаённых уголков среди остатков бывшего во время оно дикого леса, нынче разрозненными группками сбегающего к берегам могучей реки. Как приятно отбросить безрадостные длиннейшие будни и забыться в безобязательности отдыха.
Гурский, Кикаев, Янчишин-Читас, Борзенков и бойцы прыгали в воду, оглашая тихие окрестности громким матом; ноль внимания не только на каких-то там жалких аборигенов, но и на собственных прекрасных дам. Потом на берегу, Гурский вопил на всё озеро: “Игра в домино - это нарушение устава ССО”.
Нежное, тихое, летнее утро кончалось безжалостной жарой дня. Шумный выездной табор ССО остался сзади, запутавшись шумом в прибрежных зарослях. Где-то вещает радиопередача “Маяк”, информируя трудящихся об очередных грандиозных успехах в сельском хозяйстве и промышленности, и о погоде на завтра. Вдали сквозь дрожащую дымку виден лес. Я плыву. Я зациклился. Я грежу о самом справедливом отряде, прекрасно понимаю, что такое невозможно, во всяком случае, с Князем, Лещенко, Хезом… с бойцами тоже… Да ни с кем это невозможно. Сумасшедший Гурский должен лежать в Кащенко, пока не суициднулся ещё раз. Бойцы такое же дерьмо, как и штаб, а то и ещё хуже… Чего меня в утопию потянуло? Мало их уже было в истории…
На берегу, ребята играли в волейбол. Гурский не удовлетворённый одой ромашкой в одной косичке сделал ещё один хвостик, а поверх надел венок из полевых цветочков. Он играет на гитаре и поёт. Его окружают девочки, Кикаев, Дроздов, Борзенков. Все поют “Машину времени”, Высоцкого, “Школу бальных танцев”.
Не успели вернуться в лагерь, как Князь объявил: “Агитбригада и футболисты должны ехать в красноярский отряд “Альтаир” на открытие”.
-Майкл, мы поедем в “Альтаир”, - обратился Кикаев к Оболенскому.
-Зачем, Майкл? Я не вижу в этом необходимости.
Кикаев молча поднялся на 5 этаж и развернул вместе с Гурским и Борзенковым в коридоре диско-оборудование. Взревел на полную мощность маг, замигали фонарики, заплясали отдыхающие бойцы.
В гости к Оболенскому зашёл геодезист Зайцев - крепкий, широколицый мужчина лет 45, коренной сибиряк. Он захватил с дачи 1 килограмм клубники, и теперь она хорошо идёт под холодную водку из холодильника. Всё выпив и съев, гость, Князь, Дзюба и Хез затеяли игру в домино. Геодезист себе на уме: под байки о бичах, охоте на соболей и рыбалку, он раскрыл истинную цель своего визита - попросил у Князя автобус на завтра перевести жену и сына на дачу. Кроме приятных воспоминаний о клубнике на решение Князя повлияла важность и нужность геодезиста. Поэтому командир согласие дал.
Из “Альтаира” бойцы вернулись около 9 часов вечера без комиссара, который остался на заседание зонального штаба. Футболисты гордились победой со счётом 3:0.
По лагерю поползли разговоры, пущенные бывшими в “Альтаире”. Там намного свободнее: захотел куда-то идти, запишись в журнал и иди куда хочешь, а у нас тюрьма, просто.
Вечером опять пил весь штаб, кроме отказавшегося Дзюбы, отсутствующего Некрасова и выселенных в бригады бригадиров.
-Самая актуальная наша проблема: как жить дальше? Как поступить с буграми? Какие принимать меры? - интенсивнее, чем обычно гладил второй фалангой указательного пальца правой руки верхнюю губу Князь.
-Я против всех мер. Лишь бы бугры работали, а там пусть делают, что хотят. Я категорически возражаю и против запрещения посещать столовую в любое время. Если запретить бойцам и буграм, то и нам нельзя. О сухом законе я и слышать не хочу, - категорически заявил инженер по ТБ и освобождённый секретарь комсомола факультета, член партии Лещенко, - Я как папа Карло кручусь на работе, так чтобы вечером я не мог расслабиться!? Да идите вы на хуй, - поставил он однозначную точку.
Князь пожаловался: “Уже на третий день отряда Гурский послал меня на хуй. Ещё в подготпериод возник скандал из-за дискотеки и Гурский пригрозил стереть все записи. За что спрашивается, они выперли Некрасова из дискотеки? Уж на что комиссар у нас не имеет собственного мнения, но и он заявил, что Гурского необходимо отправить в Москву”.
Набежали тучи. Полил дождь, прибивая пыль, очищая воздух, бросая холодные капли в открытое окно.
Я вдыхал свежий, холодящий воздух и думал, что давно мне не было так хорошо.
Лесосибирск-82. Хроника стройотряда. Первая страница
следующая страница