Встречи.
Главная страница

Лесосибирск-82. Хроника стройотряда. Первая страница

-2-

Все имена и фамилии изменены. Возможные совпадения - совершенно случайны.
Иногда, из-за отсутствия иной возможности, используется ненормативная лексика.

Заснул туман, не хочет редеть. Окутал горящие фонари, чьи мутные, светящиеся шары гасят малейшую надежду. Хорошо ему: никуда лететь не надо, он на месте.

В мучительном ожидании замерло время: как будто бы его тоже забросили в этот переполненный зал ожидания, не предоставив места. От усталости, от мучительной зевоты время забыло свои обязанности, еле-еле, с большим трудом перетаскивает стрелки на циферблатах, а то они и сами соскальзывают вниз, влекомые задремавшей силой тяжести. Безгласно время, но имеющие голос тоже немы, может быть счастливы, что их не выгнали на улицу, а позволили провести ночь в тепле. Могли бы и закрыть зал ожидания, как закрывают музей, и кассы: “Выходите, граждане, выходите! Видите, вот, часы работы. Вот так-то, вас не спрашивают, молод больно. А вы, старичок, если болеете, то сидите дома и ешьте нитроглицерин. Не сахарные, под дождём не растаете, у нас правила”. Но ничего подобного нет и в помине, гуманизм торжествует: круглые сутки открыт аэровокзал, счастливцы могут достать мягкие места, а если повезёт, то и несколько, чтобы коротать ночь совсем по-царски. Как хорошо, как гуманно; о человеке необходимо проявлять заботу, в мудрых книгах об этом написано. Поэтому заботятся всюду, везде, где только можно, особенно где не очень можно или даже совсем нельзя.

Мужчина лет 45 в вельветовом пиджаке и джинсах “Super Rifle” долго стоял возле киоска, осоловело глядя на одну из его забитых счастливцами полок. Тщетно. Махнув рукой, он открыл скрипучую дверцу, прошёл за прилавок, слегка отодвинул от сидящих на полке каким-то необычайным благодетелем бpoшeнныe газеты, помедлил последнее мгновенье и блаженно-сладко расслабил тело на мягкой центральной прессе. Достиг человек заветного места и захрапел негромко, но счастливо, по-домашнему.

Над счастливцем нашедшим своё место под солнцем на полу болтает ножками, оживлённо щебеча, юная пара с первой полки. Молодой человек в очках с жаром доказывает девушке в потёртых джинсах: «Ты не знаешь современного балета…»

Девушка насмешливо пожимает плечиками.

-Это, разумеется, полбеды, если не четверть, самое главное, ты - эгоистка, которая привыкла всё тянуть под себя. Хотя всё тебе нужно только для шика, чтобы пускать пыль в глаза. Ты обладаешь фирменными джинсами, дублёнкой, знакомым художником и так далее и тому подобное - и всё это лишь для веса в твоём обществе…

Несмотря на подобную тираду, девушка отвечает весело и без обиды: «Ты во мне совершенно не разобрался, ты обо всём судишь поверхностно и стереотипно…»

Плачет ребёнок. Гудит вентилятор. Смеётся интеллектуальная пара. Опять большой ночной начальник вылез из своей стеклянной клетки - “Справочное бюро” и пошёл разминать кости, осматривая владения. Даже он устал. Никого не сгоняет с лишних кресел, с полок киосков. Не упирает на общесоюзную значимость сего казённого дома, а только качает головой, слегка поцокивая языком. Но, увидев разговорчивую пару на полке киоска, коротающую, точнее убивающую ночь разговорами, не выдержал: “Что же вы лубов дэлаэтэ, тут лудам спат нэгдэ”. Молодые люди полностью игнорируют обращённое к ним нравоучение.

Свершив несколько пробных обходов без профессионального интереса к гражданам, два милиционера решили окончательно отогнать от себя сон, начав проверку документов. Они руководствуются в этом архиважном в это время деле одним им известными признаками, может быть профессиональным чутьём. Разбужен парень лет 17, мирно посапывающий на третьей полке – наверное, смутила высота его положения. Растормошили мужчину на первой полке - громко храпел. Попросили паспорта у двух крашеных блондинок и мужчины кавказского происхождения, образующих чрезвычайно колоритный кружок. Отработав, таким образом, свой хлеб, стражи порядка ушли восвояси.

Ровно в 5-05, как было обещано, любимый женский голос объявил: “Рейс N 149 должен ждать дальнейшей информации до 7 часов утра”.

Небольшой размерами, но сильно поддатый майор, услышав сообщение, выпрямился и, обдав соседей перегаром как минимум в радиусе до трёх метров, выбросил: “У, блядство!” Отведя душу, офицер уронил руки на колени, голову на руки и вновь отключился.

Успевший подзарядиться бригадир Дроздов возлежит на рюкзаках, тихонько брынча на гитаре. Водочная краснота щёк сползла, обнажив усталую бледность. Бойцов 10 кимарят. Человек, согнувшийся в четыре погибели на чемодане, думает, что спит.

Очередное объявление порадовало точностью: “… отправление автобуса в 10-35”.

Пахнуло утром. Оживление в зале. Нашего полку прибыло. Резко возросла скорость передвижения и громкость разговоров. Москва проснулась. Взревев полотёрами, уборщицы добили остатки ночной тишины и дрёмы. Ничтоже сумняшеся, они сгоняют публику с кресел, заставляя мужскую часть населения двигать тяжёлые предметы. Очередь из пяти человек в буфет отняла почти час, а цены порадовали почти аэрофлотской высотой.

Толстый, рыжий гигант Митусов возмущён: “Почему не поставили 2000 кресел со списанных самолётов, чтобы каждый мог, если хочет и когда хочет и с кем хочет сесть?” - громогласно прокатился по окрестностям его риторический вопрос.

Вот, действительно, начало дня: очереди в кассы, очереди в буфеты, хвосты в киоски “Союзпечати”, на полках которых вместо усталых тел благоухают типографской краской газеты, журналы, брошюры, прославляющие простого советского труженика, созидателя, героя будней и прочих достойных членов.

Лещенко - настоящий вожак, его не вышибешь из седла, бодро-оптимистично он повторяет и повторяет, как ему думается, весёлую остроту: “Ну, хорошо, долетели бы без всяких - тут же забыли бы, а так будет что вспомнить. Так даже интереснее. Что толку приехали бы, чтобы тут же улететь. Очень просто, никаких трудностей, никакой романтики, тут же забыли бы, а так есть что вспомнить”.

-Что, правда, то, правда - усмехнулся я, - Пока мы, на самом деле, не улетели, а подзалетели.

Примелькавшиеся лица всё больше и больше разбавлены вновь прибывшими. Случайные ночные знакомые по несчастью навеки исчезают за барьерами, откуда у них есть только один путь - вверх. Единственное во все бесконечные мгновения вселенной ночное, волею судеб единение людей переходит в новое. Уехать - это немножко умереть. Смерть - завершающий венец идиотизма жизни, исчезновение без всякой надежды на возврат. Достигнув определённого возраста, каждый познаёт этот факт, и время от времени замирает один на один с мучительнейшим, бессмысленнейшим вопросом о разложении, перед которым все равны, от которого никто нигде не спрячется. Разрешить эту нелепость нельзя, можно лишь отогнать дурные мысли, засунуть голову в суету сует исчезающей иллюзии, создать видимость незыблемой крепости перед каждым следующим мигом, сметающим всё дотла, кроме самой иллюзии, пока ещё жив.

Всё проходит. Пришло и время прощания с Центральным Аэровокзалом. До свидания. Привет тебе.

Новый красноярский аэропорт Колесниково встретил нас на 13 часов позже не рассветом летнего утра, а чернотой беспросветной ночи. После 6 часов тряски над облаками приятно идти по неостывшему ещё от дневного зноя, дарящему керосиновый аромат бетону, чтобы попасть в знакомую атмосферу земных строений воздушного флота. Опять двадцать пять. Кресла зала ожидания, которых намного меньше, чем жаждущих покоя людей, затхлая среда, пропитанная различными запашками, в том числе и несвежего белья. Почти в центре зала спина к спине подвешены 2 цветных телевизора, радующих мужскую половину пассажиров футбольным матчем чемпионата того года.

Пока тянулся традиционный час до выдачи багажа, Лещенко выяснил, что самолёты до Енисейска летят со старого, городского аэропорта Северный.

Звонкая монета водителю автобуса открыта его двери перед 13 ящиками и 40 рюкзаками с их владельцами.

-Прилети мы в прошлом году, то могли бы долететь летом до самого Енисейска из Москвы, но в этом году этот рейс отменили из-за открытия Колесниково, - бросил Лещенко, когда мы выгружались на новом месте.

Аэропорт Северный - один из ветеранов гражданской авиации. Навевают всяческие мысли могучие сталинские колонны двухэтажного серенького здания, расширенного одноэтажной деревянной пристройкой, один из углов которой между стойкой регистрации и справочной бойцы заполнили имуществом отряда.

Оставив вещи под присмотром самых сонных и неголодных, ребята устроили из остатков московских припасов пир в соседнем кафе-стекляшке. Я сидел рядом с невысоким блондином - Алексеем Трошиным, которого ни разу не видел во время подготовительного периода. Профессиональный интерес к довольно большой гематоме в углу правого глаза Алексея дал импульс нашему знакомству, продолженному в тёмных, тёплых аллейках, стрелой убегающих от рёва моторов.

-Около двух месяцев тому назад в парке недалеко от дома меня избили и ограбили три парня, - поведал Алексей Трошин, - Месяц я пролежал в больнице с сотрясением мозга. Налётчиков каким-то удивительным образом поймали на следующий день. Так как мой отец и я твёрдо решили не прекращать уголовное дело, то дружки попавшихся хулиганов уже грозили мне новой расправой, да такой, что, если выживу, то всю оставшуюся жизнь буду работать на лекарства. Поэтому до суда я решил уехать подальше от Москвы. В прошлом году я ездил в подмосковный отряд, а в этом - потянула муза дальних странствий, и попутный ветер загнал меня в этот красноярский отряд.

Медицинские интересы Алексея сосредоточены, в основном, вокруг венерических болезней – я отвечал на его вопросы со всеми подробностями, как мог, думая, что у кого что болит, тот о том и говорит. Неожиданно, прервав мой рассказ о бледной спирохете, Алексей перешёл: «Мой папа - работник Госплана. Он считает, что неудачи советской экономики связаны с некомпетентностью руководства, не имеющего опыта управления народным хозяйством».

возврат к началу.