Встречи.
Главная страница

Верхнеозёрск-83. Записки врача стройторяда. Первая страница

-99-

Всё нижеизложенное не имеет к прекрасной действительности никакого отношения.
Ненормативная лексика используется только в силу крайней необходимости.

Неожиданно для меня в кафе заглянула Ирина: «Где тебя ещё можно найти?»

-Тебя тоже, - улыбнулся я.

-Я проголодалась, как собака: не завтракала и не успела пообедать…

-Фи, Ирина, - подстроился я под её интонации, - Где ты воспитывалась, какие слова ты употребляешь?

-У тебя научилась. Я была хорошая, скромная девочка, а ты меня своими словами испортил. У меня просто уши отсохли, когда я услышала, как вы разговариваете на ваших штабах. И вообще, после вчерашнего дежурства мне положено полдня отдыхать.

-Я бы на твоём месте сказал: «Больше не буду». Кстати, я думал, что вы давно поели.

-Нет, Паша очень торопился. Мы зашли в магазин: Паше надо было купить бутылку для очень важного разговора в ДСО. Он стал в очередь, а я изучила все местные цены. Помидоры за рубль – очень плохие, а за 20 копеек – одна гниль. Но снабжение здесь неплохое: гуси, утки, кости для супа, диетические яйца за рубль 40…

-Зачем она мне всё это говорит? – подумал я.

-Ты всё это слушаешь, как будто бы тебе интересно. Я купила хлеб-кирпичик за 16 копеек, а Паша бутылку купить так и не смог: перед ним кончились. Паша, кстати, хороший, лучше вас всех…

-Так почему же Паша хороший?

-Он – оптимист.

-А чего ему печалиться: кончает аспирантуру МГУ, делает, что хочет. Счастье в том и состоит, что ты свободен и волен делать всё, что тебе заблагорассудится. Нет большего кайфа, чем поступать по своему хотению. «По щучьему велению, по моему хотению».

-Нет, у него не так уж всё хорошо. Он очень любит жену и дочку. Ты ведь знаешь, что у них происходит, он ведь может их обеих потерять.

-Для всего отряда это не секрет, - неожиданно я подумал о жене Ерохина и как она реагирует на отношения Ирины и Валеры.

-Но он всё равно всегда весёлый, шутит, получает от жизни максимум. В этом и есть смысл жизни.

-Дочку у него не отнять, он её отец навсегда, как родителей, сестёр и братьев, а вот жена… здесь всё возможно.

-Ты говоришь о людях, как о предметах. Хотя, чего удивляться, я давно поняла, что ты – циничный и странный.

- О циничности не спрашиваю. Но в чём же моя странность? Правда, эту тему мы уже обсуждали.

-Странный, да и всё.

-А Дима Григорьев странный?

-Нет, он просто зануда и тупица. Вчера я его ненавидела, а сегодня мне его уже жалко. Вчера он довёл меня: собрал мясорубку не так и полтора часа доказывал, что всё правильно. Кроме того, не хотел идти в столовую. Причём, его ведь не сдвинешь, хоть стены круши, спокоен до ужаса, всё мимо него. Попов на него орёт, а ему по фигу, с него, как с гуся вода. С моими же слабыми нервами я готова была на стенку лезть. Когда скоро должны прийти 30 голодных ребят ужинать, а у меня ничего не готово, то я места себе не нахожу. Я его чуть не укокошила. Приведётся мне ещё пару раз с ним подежурить, в конце концов, я его точно убью.

-Будем надеяться, не доведётся. А Валера странный?

-Нет.

-Что значит «странный»?

-Просто я не понимаю твоего поведения.

-Как у Лермонтова: «Я странный, а не странен – кто ж».

-Ты любишь поэзию?

-Отдельные стихи некоторых поэтов.

-У нас в комнате была девочка, она любила Блока. Сейчас модно любить какого-нибудь поэта. Я почему-то часто сталкивалась с любящими Блока. Но та девочка не вписалась в наш коллектив. Не то, чтобы мы уж очень…

-Недостаточно любить какого-нибудь поэта.

-Валера один раз принёс стихи, стал их читать, но не додумался заранее сказать мне, что они ему очень нравятся. Читал он с выражением и завыванием, а меня такой смех стал разбирать, что аж колики в животе появились. Валера очень обиделся и сказал, что больше никогда мне стихов читать не будет. Я извинилась, но надеюсь, что он выполнит своё обещание.

Мы доели и вышли на улицу. Приятный августовский день рядом с Белым морем. Тротуар - уложенные стык в стык бетонные плиты. Считанные прохожие. Несколько девушек лет 18 легко простучали мимо нас каблучками и завернули в подъезд ближайшего дома. В молчании мы дошли до нашего временного жилища.

-Паша сказал, что местные называют это общежитие «бичарней», так как живут здесь в основном бичи, - пропущенная мной первой прошла Ирина в комнату, - Какой тяжёлый запах стоит здесь. Я всё никак не могу к нему привыкнуть. Вот посмотри, - она достала из своей сумочки две бумаги.

-Направление в институт красоты и косметологии, - прочитал я, с удивлением оглядев девушку.

-Валера хочет, чтобы мне исправили нос: сделали его чуть меньше, тоньше и вообще красивее. Я пошла в институт красоты, а там мне сказали: «Девушка, не гневите Бога – вы и так симпатичная». В косметологии меня осмотрел консилиум и тоже отказал. Что мне делать, доктор?

-Эх, дурочка, - подумал я, пожимая плечами и вспоминая Окуджаву, «Ты в чём виновата? А в том виновата, что гордости было в тебе маловато… Всё тенью была, никуда не звала…» Ничего хорошего тебе с Валерой не светит. Но он хорош. Это правильно: или нос, как я хочу, или иди своей дорогой, крошка. Поигрались и хватит. Скорее всего, так и произойдёт. Жалко девчонку. У неё есть свои заскоки, у кого их нет, но она - не самая плохая. Только больно уж привязчивая, так нельзя…

-Чего ты молчишь? У меня, на самом деле, такой ужасный нос, что его срочно требуется положить под нож хирурга?

-У тебя замечательный нос. Имеешь полное право, дарованное тебе последней Советской Конституцией, носить его с гордостью и даже совать в чужие дела.

-Всё-то ты надо мной смеёшься. Я ведь на самом деле не знаю, что мне делать… - Ирина хотела ещё что-то сказать, но в комнату вошёл Безматерных и сходу положил тяжёлый рюкзак на койку: «Я всё сделал. Пошли в кино».

-Пошли, - согласилась Ирина.

-А я лучше погуляю. Вы потом мне расскажите, если будет интересно и запомните.

До поворота мы шли вместе. Мимо прошла девушка. Паша оглянулся и бросил: «Девчонка просто блеск».

-Все девчонки блеск, а вот потом жёны становятся предметами интерьера, - сказал я.

-Всегда ты такое завернёшь, что хоть стой, хоть падай, - всплеснула руками Ирина.

-Ну, это не всегда, - не согласился Безматерных, - Иной раз и мужья.

-Это по закону: действие равно противодействию? – оглянулся я, попытавшись разглядеть фигуры вызвавшей разговор девушки, но уже не нашёл её.

-Нет, не всегда. Вот меня, например, все девушки любят, кроме жены.

-Не отчаивайся, Паша, - задушевным тоном произнесла Ирина.

-Стараюсь. У меня предмет интерьера – тёща.

-Она не просто предмет, а резко нарушающий интерьер.

-Это ты по собственному опыту?

-Аск.

-Ну, нам в кино, - подхватил Паша девушку под локоть.

Кончался третий день августа. Первая желтизна окрасила быстрее своих собратьев постаревшие листья. Ветер Арктики приятно холодил, играясь листвой, причёсками прохожих, облаками. Напротив конторы Онегалес возвышался гипсовый, белый, облезший Владимир Ильич Ленин. «Он стоит в позе человека вставшего с толчка очень неудовлетворённым – запор проклятый замучил, долго сидел, но тщетно, слабительное не помогло. Натянул штаны, чело печально, - оставив памятник, шёл я вдоль берега онежского морского порта, - Смелый ты про себя. Дуля в кармане. Диссидент надомник. Попробовал бы сказать такое публично, а то и написать. По какой статье меня провели бы? Или в дурдом засунули? С правящим ныне гэбистом всё через тюрьму пойдёт, как обещал зэк. Ворота страны совсем закрыты – вообще перестал выпускать. Все эти правозащитники смогли преодолеть свой страх, в отличие от многих других. А сколькие думают, что так и надо, всё правильно, им и бояться не приходится и преодолевать страх. Они - самые счастливые».

Женщины стирали бельё с прибитых к берегу брёвен. В полыньях между стволами плескались детишки лет 8-10. По-домашнему расположившись на травке, несколько молодых мужиков пили водку. «За блядей!» - поднял рыжий, с приплюснутым носом полный стакан белой жидкости. «За них!» - хором гаркнули в ответ его собутыльники, и полилась огненная вода в лужёные глотки. Брёвен всё больше и больше, часть уже вытолкнута морскими силами на берег, где они застыли в нелепых позах трупов зря загубленных жизней. Устье впадения реки. Рёв катеров, снующих во все стороны, часть из них выходит в море и лавирует между деревянных полей. Пешеходный мост. За поворотом берега вырастает рукотворная гора брёвен. Запах воды настолько силён и притягателен, что не оставалось ничего другого, как искупаться.

Я торопился в общежитие, так как зачем-то взял ключ от комнаты. Прямо мне навстречу по деревянному тротуару на тележке с колёсиками, отталкиваясь деревянными, одетыми на руки квадратиками – «толкалками», катился безногий инвалид лет 50.

-Отряд? – остановил он меня.

-Да. Я – врач. Стоим в Верхнеозёрске.

-В Онеге тоже есть отряд. Врач – девушка. Могу познакомить.

-Спасибо.

-Спасибо скажешь потом, девица стоит того. Какое у меня заболевание? Не знаешь, облитерирующий эндартериит, - правильно произнёс он эти непростые слова, - Сколько проживу?

-Долго.

-Спасибо. Я хочу жить. Меня профессор Марголин лечил. Я так и сказал: «Найдите мне еврея. Хотел оперироваться только у еврея. Как видишь, хоть и на колёсиках, но живой. Приглашаю тебя в гости?

-К сожалению, я тороплюсь, - искренне ответил я, доставая из кармана ключ от комнаты, - Меня ждут на улице.

-Последний курс?

-Нет, уже работаю.

-Удачи тебе, - поднял мужчина вверх правую руку с «толкалкой».

В небольшой пригорок вросла изуродованная церковь с заколоченными дверями и окнами, рядом с которой ребятишки играли в войну. «Та-та-та, убит, фриц», - закричал один из них. «Мимо головы», - не согласился другой. «А, вот и нет…»

Громкая, западная музыка оглушала окрестности, вырываясь из открытых окон клуба. На крыльце стояла девушка с красной повязкой дружинника на руке. Напротив неё на перилах сидел вернеозёрский фельдшер. «Доктор», - радостно замахал он мне руками,

Выбора не было, я поднялся на крыльцо. Фельдшер уже хорошо приложился к бутылке, и возможно не одной: «Хотел уехать отсюда в августе, но без замены не отпускают, бляди. Завтра аудиенция у главного врача. Не поможет, да и хуй с ним».

-Правильно, - вывалился из дверей молодой человек с трудом вяжущий лыко, - А в армии без за-мены не отпускали, - справился он с предложением и плюхнулся на пол.

-Зацепка главного врача, что я не отработал распределение, но я здесь не по распределению, пусть они мне, бляди, мозги не пудрят. Хуй с ними, отобью им ещё пару месяцев. Только пока несколько дней я здесь отведу душу, - широким жестом шлёпнул он народную дружинницу по мягкому месту, на что она прореагировала манящим: «Ну, тебя».

Я успел вовремя – Ирина и Паша подходили к общежитию с другой стороны.

-Что делал, доктор? – спросил Безматерных.

-Открыл сезон Беломорья.

-Запиши в журнале, что купался, чтобы новая комиссия смогла опять прочитать, - усмехнулся, пожевывая, Паша.

-За это не беспокойся – обязательно. Как успехи?

-В ДСО я договорился: мы объедем объекты и выберем для отряда. Я настаиваю, пусть они компенсируют, как хотят студенческий коэффициент. В Маложме бардак. Будут красить ещё неделю. Плохо красят, медленно. Скорее всего, аккорд не получат. Надо бороться с конторой, чтобы сократили норму выработки.

Холодало и темнело.

возврат к началу.