Встречи.
Главная страница

Верхнеозёрск-83. Записки врача стройторяда. Первая страница

-94-

Всё нижеизложенное не имеет к прекрасной действительности никакого отношения.
Ненормативная лексика используется только в силу крайней необходимости.

Рядом с Ерохиным стоял высокий, чуть сутулящийся, совершенно лысый, с небольшими усиками и глазами на выкате инженер районного отряда Попов. Выделялся он своей одёжкой - светло-голубые брюки, кожаная куртка и розовая кепочка, которую больше держал в руках, чем на лысине. Чуть сзади находились люди с галстуками: высокий, толстый, светло-рыжеватый и маленький, чёрненький, худенький. Отдельно, в стороне от группы, засунув руки в карманы, держал себя Кукин.

Вопросив о талоне по технике безопасности, командир сделал шаг назад, подошёл к Попову и зачастил ему что-то, оживлённо жестикулируя верхними конечностями и пританцовывая на нижних.

-Что же, доктор, - нараспев протянул толстяк.

-Погода очень располагала, опасности никакой, - нелепо приподняв руки, как будто бы взяв на них что-то хрупкое, я повернул их в направление цоколя, как будто бы искал у него поддержки, - Дать талон? – выпалил я, немедленно подумав, - Вот это ошибка. Какой же дурак так делает.

-Ладно, иди пока работай, - махнул рукой толстяк.

Последовав толи приказу, толи совету, я вернулся к цоколю. Пока я проходил эти несколько метров толстяк, чёрненький и Кукин отошли метров на 30, остановились, образовали что-то типа кружка и о чём-то заговорили. Попов и Ерохин приблизились к домику.

Глеб Иванов делающий вид бурной деятельности, состроив всё понимающее лицо, обратился к Попову: «У нас тут возник вопрос: не идти ли в лагерь - у нас ведь семичасовой рабочий день?»

-Что вы суетитесь, - поморщился инженер районного штаба, - Работа у вас есть, и много есть. Так продолжайте. Мы приехали сюда не мешать вам, а помогать. Никто с секундомером окончание вашего рабочего дня отмечать не станет».

-Материалов нет, - пожал плечами Глеб.

-Так капайте начальству, проедайте ему плешь, чтобы причёски их стали, как моя. Делайте что-либо другое, например, копайте землю – лопаты у вас всегда есть, земли тоже хоть отбавляй. Ищите работу, - Попов многозначительно посмотрел на примолкшего Ерохина.

-Ищите и обрящите, - подумал я, прибивая доску.

Начальники ушли. Иванов тоже. Похолодало. Я надел куртку. Харатьян запел Окуджаву: «Работа есть работа…»

-«Работа есть всегда», - подхватил я.

-«Хватило б только пота на все мои года», - пропели мы вместе, помолчали и завершили: «Расплата за ошибки, она ведь тоже труд, хватило бы улыбки, когда под рёбра бьют».

Говорить больше не хотелось. Дальше мы перебрасывались лишь отдельными словами, неумолимо завершая цоколь этого домика и время того дня нашей жизни.

В полдевятого к нам подошёл Иванов: «Кончаем, мужики. Если будут спрашивать, то мы работаем только с 12, а до того мы убирались в лагере, так как прошёл очень сильный дождь. Вопросы есть?»

-У матросов нет вопросов, - отдал под козырёк Харатьян и мы пошли домой.

Возле входа в лагерь стояла, точнее шаталась из стороны в сторону совершенно пьяная Валя-маляр-прачка и заплетающимся языком пыталась что-то сообщить Куклину: «Начальство всё бляди. Я говорю тебе это, как баба, как блядь, как женщина. Вот ты меня не захочешь? Правда, ведь?»

-Не захочу, Валя, - кивнул комиссар.

-Потому что я – простая, а вы все из Москвы, образованные, а я – простая, у меня всего-то и есть две руки, да пизда, а вам этого не хватает…

На наше счастье со стороны вертолётной площадки шёл высокий, чуть сутулящийся химик. «Опять Валя нажралась, - схватил он прачку за локоть, - Пошли, пошли, лахудра, отсюда», - мужик тоже был пьян.

-Постой, пусть они меня и в грош не ставят, но я – женщина честная, я за правду, я молодых ребят люблю, пусть они и москвичи. Я хочу тебе сказать, Шурик, что на покраске домиков вас объябывают.

-Ну, - заинтересовался комиссар.

-Вот тебе и ну. Не потому что я – сама по себе маляр и любой из ваших баб дам и забью, но потому что мне обидно, как вас облапошивают.

-Точно, - кивал головой химик, прижимаясь к Вале.

-Ты знаешь Серёгу-беса?

-Откуда? – пожал плечами Куклин.

-Вот этот самый Серега-бес знает точную расценку за окраску домиков. Живёт он возле меня.

-Спасибо, Валя, - начал проявлять нетерпение Куклин.

-Пошли, пошли, - потянул химик маляра-прачку в сторону их места проживания.

-Почему забрали моё бельё? – повернулся ко мне Куклин.

-Ты меня спрашиваешь?

-Ошибка, ты знать не можешь. Это Кощеев постарался…

-С бельём? – не поверил я, вспомнив досрочно покинувшего отряд бойца.

-Нет, на обвязке: Кощеев таких вещей наделал, что просто жуть. Ничего, ударим рублём по расхитителям советского общенародного имущества, - повеселел комиссар, развернулся и побежал в лагерь, на ходу подтягивая всё те же красные тренировочные.

-Слышь, доктор, - встретил меня сидящий на нижней ступеньке крыльца столовой Прус, - Комиссия грозит отрезать мне два талона: они пошли на пилораму и увидели, что там происходит.

-Видали мы это начальство в гробу. Пусть идут на хуй, правда, Сань, - похлопал по плечу своего соратника по пилке древесины Рыбкин.

-Правда, Гринь. Никого я не видел, самое главное, что вертолёт привёз пилы, и мы опять можем гнать пиломатериалы для отряда .

-На самом деле всё было не совсем так, - вышел из столовой Ерохин, закрыл за собой дверь и спустился с крыльца: «Все вы уже здесь не дети, но доведёте вы меня своим поведением до инфаркта. Комиссия шла мимо пилорамы, заглянула, ни с кем не разговаривала. Всё хорошо. Через некоторое время, возвращались из прорабской, опять зашли. Кто тебя Гриша тянул за язык, зачем ты сказал, да так, что все услышали: «Конец экскурсии». А в этом время товарищ Прус держал брусок. Вот меня Попов и спрашивает: «Это твои?» Что мне было делать – отвечаю: «Да». Тогда Попов говорит: «Подойди-ка, по поводу экскурсии. Давай талон, так как держал брусок и направлял его на пилу, а тебе даже подниматься сюда нельзя».

-Валера, ты сказал, что один брусок держал, другой сказал что-то дерзкое. Кому талон отрезали? – не понял я.

-Мне грозил отрезать талон, - сказал Прус, - Но я ответил, что у меня его с собой нет. Тогда этот Попов мне и говорит: «Вечером принесёшь два». Маразм. Недаром Воробьёв всё время говорит, что этот Попов - «большая свинья». Он его знает по работе.

-Но вы должны были держать язык за зубами, и тогда ничего бы не произошло, - раздражённо бросил Ерохин, - Прошу ещё раз: держите язык за зубами и держитесь подальше от глаз комиссии. Ну, я пойду. Меня сегодня будут ставить в позу, - заковылял он в сторону своего домика.

Рамщики потоптались на месте, и пошли управляться с новыми пилами – вряд ли комиссия додумается на ночь глядя, в третий раз наведаться к ним. Мне навстречу шёл Воробьёв: «Доктор, я умираю, хочу есть. Спаси меня».

-От болезни голода есть великолепное лечение - еда. Уже слышны ароматы приближающего ужина, осталось совсем чуть-чуть.

-Не доживу, доктор, не доживу. Пойду, попрошу, - он поднялся на крыльцо, постучал в дверь: «Иринка, не дай умереть, дай котлетку или кусочек хлебушка».

-Нечего попрошайничать, - приоткрыв дверь, железным тоном отбрила Горбунова Воробьёва, - Придёшь на ужин и всё получишь, - захлопнула она перед самым носом просителя дверь, да так, что он отпрянул.

Я вспомнил, каким нежнейшим голоском Ирина разговаривает с Ерохиным, и подумал: «Что дальше-то будет?»

-Может она такая, потому что часа два назад на неё орал Попов, - подошёл ко мне Воробьёв, - Григорьев помогал Ирине делать котлеты. Попов зашёл на кухню, увидел Григорьева и заорал на него, он вообще орёт при первой же возможности, на работе тоже: «Ты не имеешь права». Григорьев ему так это спокойно, ты же знаешь какой он, отвечает: «Имею, потому что потом они подвергнутся тепловой обработке». Попов совсем взбесился: «Домой поедешь котлетки жрать. Ты сюда работать приехал, а не жрать». Валера мне сказал, что они напишут акт на закрытие кухни. Летняя вообще не принята СЭС, а в основной не хватает помещений.

Опять вынырнул откуда-то командир.

-С точки зрения закона имеют они право писать такой акт, потому что хотеть у нас – это бесплатно? - обратился я к Ерохину.

-Пусть пишут, чем бы дети не тешились. Мы всё возьмём, любую их бумажку. Вот только на столовую у нас денег нет.

-А на самом деле? – спросил я.

-И на самом деле очень мало: несколько сотен. Когда комиссия нас оставит, я поеду в Онегу за деньгами. А сейчас, дети мои, я иду заседать в штабе с дорогими гостями. Продолжаться это будет, в лучшем случае, часа три. Учитывая особенности местной акустики, прошу вас не вести под окнами штаба никаких неправильных разговоров. Лучше всего, вообще там ничего не говорить.

-Паша в загуле, - мечтательно бросил Воробьёв, когда командир ушёл, - Может быть, он уже далеко и наши прекрасные дамы вместе с ним, о чём ты, разумеется, совершенно не сожалеешь.

-Плачу по полночи, можешь проверить подушку – полна горьких слёз, - бросил я, подумав, - Идиотизм, Света едет звонить в Онегу, так почему бы ей и денег не взять? Иванов, кстати, звонил из Нижмозера. Паша пока ещё её муж – он не может позвонить? Конечно, нет, она ведь звонит любовнику. Хорошо живут люди в этом отряде. Как и в каждом достойном месте: самое главное в жизни – это суметь правильно пристроиться.

Поужинав, я пошёл и лёг в своей комнате. Разбудил меня стук в дверь: «Доктор, тебя вызывают на ковёр», - скороговоркой выпалил Воробьёв.

В штабе дым висел коромыслом.

возврат к началу.