Встречи.
Главная страница

Верхнеозёрск-83. Записки врача стройторяда. Первая страница

-80-

31-й день. 30 июля 1983 года

Всё нижеизложенное не имеет к прекрасной действительности никакого отношения.
Ненормативная лексика используется только в силу крайней необходимости.

Проснулся я грустный и тревожный. Снился мне Куклин. Я прощался с ним после отряда возле какой-то широкой, неизвестной мне речки. Мне тоскливо - это мой последний отряд в этой жизни. Я говорю Куклину: «Несмотря ни на что, я очень доволен отрядом. Я хотел бы поехать ещё раз…» Куклин перебивает меня, показывает на речку, что-то кричит. Я пытаюсь понять, увидеть, волнуюсь ещё сильнее, оглядываюсь, но Куклина уже и след простыл. Неожиданно я хожу по большому дому, напоминающему мне наш дом под Москвой, который мы оставили много лет назад. Я собираю вещи, готовлюсь к отъезду куда-то очень далеко. Я хочу и не хочу. Временами я не знаю, что делать… и просыпаюсь. Рано – начало седьмого. Тишина.

Сырые, серые, низкие тучи. Влажная земля. Тепло. Странное безмолвие. Вдруг начинает барабанить дождь – не спеша, степенно, насмешливо. Приятно стоять под большими тёплыми, шлёпающимися каплями и ни о чём не думать. Так бы и раствориться среди этих частиц воды, леса, неба… Неожиданно меня кто-то окликнул: «Доктор».

На ловца и зверь бежит – это комиссар АЛТИ – белобрысый, угловатый Серёжа. «Не спится», - расплывается он в улыбке.

-Тебе тоже, - улыбаюсь я в ответ, думая, как бы сложились у меня отношения с ним и их командиром?

-Был в Ангаре-18 - мы тоже вслед за вами так прозвали туалет.

-Есть разговор.

-Тогда милости прошу к нам на кухню – я уже заварил чай.

Я прохожу по деревянным настилам в соседний двор, тоже образованный тремя домиками, которые заняли студенты из Архангельского лесотехнического института. Почему-то мне кажется, что у них веселее и приятнее. Наверное, я просто не знаю, что на самом деле происходит за этими стенами. На центральном домике висит написанный красными буквами плакат: «Отряд АЛТИ - Славяне». Верхний косяк двери в столовую украшен тоже красным плакатом: «Сюда не зарастёт народная тропа».

-Я слушаю, - наливает мне Серёжа чай в кружку.

-Не хотите сыграть с нами в волейбол, устроить вечер танцев и прочее культурно-развлекательное?

-Можно. Мы отдыхаем одно воскресенье из двух. По воскресеньям работаем до 7 вечера. Договоримся.

Вернувшись в наш ничем не примечательный и не отмеченный лагерь, я столкнулся с невысоким, коренастым Пудовым. «Тоскливо здесь, - начал молодой человек, - Я себе как-то иначе всё это представлял, другим, как-то легче. Может быть, потому что я никогда никуда так далеко и надолго без родителей не выезжал. Всё-таки, я – единственный ребёнок, маменькин сынок. Я устал. Я уже хочу домой в Москву. Эта жизнь мне уже осточертела».

-Скоро уедешь, - похлопал я его по плечу.

-Если бы, - вздохнул он.

До линейки я подошёл к Куклину: «Комиссар АЛТИ не против совместных мероприятий».

-Шустёр ты в этих вопросах, - подёргал головой Куклин.

-Сам посылал. Выполняю лишь распоряжение командования. Да и вообще, информация к размышлению, - пожал я плечами и подумал, - Чего я, на самом деле, дёргаюсь? Мало мне конфликтных точек с ними? Он предполагал, что я ничего не сделаю, и всё само собой заглохнет.

-Размышлять будем, в этом можешь не сомневаться.

-Да, это угроза, - подумал я, но ничего не сказал и встал в строй.

Комиссар провёл перекличку и продолжил: «У нас вошло в правило долго находиться в вертикальном положении после 12 часов ночи…

-Девицы на линейку не ходят. Ни одна, - подумал я, вспомнив угрозы Ерохина.

-Особенно это касается комнаты товарищей Кощеева, Рянзина, Жогова. Впредь, кто будет замечен, что после 12 часов ночи не в горизонтальном положении, или в горизонтальном положении, но бренчит на гитаре, а потом полдня до обеда спит, то его соответствующий труд будет соответствующим же образом и оплачиваться. Для недогадливых скажу, что будем срезать те полдня, которые товарищи проспали, делая вид, что работают. Вообще хочу вас всех поздравить с окончательным окончанием периода зимней спячки. На работе мы теперь будем только работать, как учил нас ещё товарищ Брежнев…

-И хорошо работать, - выкрикнул Жигарев.

-Если я правильно понял, что вы нам уже срезали по полдня? – покраснел как варёный рак Рянзин.

-Товарищ Рянзин правильно понял текущий момент, за что ему большой плюс и наша штабная благодарность.

-Издевается, комиссар-тварь, - подумал я.

-Почему не мыть туалет? Почему сразу же отнимать наши деньги? - возмущался Рянзин.

-Не думаю, чтобы вам троим захотелось их мыть: за ночь вы устали и поэтому должны как следует отдохнуть. Ну, а как вы знаете, за отдых надо платить, так как до полной победы коммунизма – нашего светлого будущего - мы ещё не дожили.

-С такими тварям, как ты и не доживём, - подумал я.

-Комиссар всегда прав, - негромко произнёс стоявший рядом со мной Герштейн.

Я оглянулся, внимательно всмотрелся в него и вдруг осознал, что Герштейн не шутит. Открытие поразило меня. Я опешил. Шальная мысль закрутилась в голове: «Неужели я чего-то не понимаю? Ладно, боятся, потому молчат, можно понять, но настолько отдаться палачу и принять всё творимое им как должное? И ради этих… я дёргаюсь?»

Накрапывал меленький дождичек. В столовой завели магнитофон. Испугавшись зазвучавшей музыки, небо очистилось.

Все подобные мероприятия создают свои языковые особенности и связаны со своими песнями и мелодиями. Этот отряд выдался очень бедным и музыкальным сопровождением. В основном девушки крутили несколько малоинтересных кассет западной музыки. Ни одна из них не войдёт в мою память, навсегда связавшись в живую мелодию этого Прошедшего. Одна песня скучнее и зануднее другой. Ну, например, эта, звучавшая почти всегда перед завтраками, любимая кем-то из поварих; мужской голос вслед за женским под невзрачную мелодию повторяет слова: «Муча, муча, муча». Единственное действие этого произведения – это подавление выработки желудочного сока и соответственно - аппетита… Да, это не прошлогоднее лето, всё прошедшее под «Машину времени».

Миша Добролюбов тоже сник: «Всем надоело. У всех уже существует физическая и психическая усталость, а ещё 20 дней пахать. Сурово».

-Да ты уже дни считаешь, - усмехаюсь я.

-Нет, часы. Самое длинное позади. Самое трудное и нудное впереди. Никогда не думал, что будет так трудно и противно по утрам идти на работу.

-На штабе скажу, чтобы завтра работать до обеда и опять окажусь в меньшинстве, то есть, в единственном числе. Не для них я это делаю, а для себя, - подумал я и пошёл к высокому крыльцу столовой.

-Командирская Ирина до сих пор спит, - злобно проговорил Жигарев.

-Ничего, скоро она будет спать в своей кроватке в Москве, - ответил Куклин.

Ожидая завтрак, я сидел на чурке возле летней кухни. Несмотря ни на что, я чувствовал какое-то умиротворение. Погода, наверное, такая. Дождь капал, переставал, опять капал. Мысли болтались сами по себе: «ССО и шабашки – уникальные явления. Они были способны возникнуть только в условиях советской действительности. Наверное, нигде в мире ничего похожего нет - и не может быть. Хотя, кто знает, так называемые соцстраны. Стройотряды официально все и везде поддерживают, и они идут на ура. Шабашники пашут в тишине, и против них время от времени ополчается центральная пресса. От шабашек несёт каким-то чуждым духом капитализма. Стройотряды добровольно-обязательны. Шабашки – чисто добровольны. В отрядах собрана молодёжь, студенты, люди около 20, в шабашках – зрелые мужи за 30. Стройотряды содержат гигантский аппарат и порождают кучу документации. Шабашки управляются одним бригадиров и никаких бумаг, кроме договора, да и то не всегда, по обстоятельствам». Неожиданно мысли прыгнули в сторону: «Они все презирают Ерохина и считают его очень плохим и слабым командиром. Интересно, каким командиром был Паша? Слабеньким или сильненьким? Если судить по заключённому им договору в Маложме, то сильным командиром его не назовёшь: в этот договор оказалось, можно сунуть чёрт знает что и сверху бантик. Безматерных кичится своим опытом. Без сомнения, опыт очень важен, но только на опыте далеко не уедешь. Иной раз и опыт не спасает, требуется нечто другое, внутренние качества человека, которые, скорее всего, никакой опыт не даст. Может быть, лишь специальная тренировка, да и то. Как там говорили римляне: «Поэтому надо родиться, оратором надо стать». Только поэту требуется определённый опыт, а оратору нечто врождённое…»

-О чём задумался, доктор? – остановился напротив меня Воробьёв. Следом за ним вразвалочку шествовал Паша.

-Оп Чатском, - вспомнил я школьную присказку.

-Вот скажи, доктор, мы с Пашей заспорили: я утверждаю, что есть люди, которые быстро стареют психически, а есть которые медленно. Как твоё мнение?

-Есть так же стареющие психически небыстро и немедленно. О чём спор-то?

-Спора никакого нет – мы только хотим выяснить, как отличить одного от другого и какие критерии, - остановился напротив меня Паша.

-Ощущение человека: как он себя чувствует и определяет, к кому причисляет. Хотя Пушкин писал: «Смешон и ветреный старик, смешон и юноша степенный».

-Ну, это было его частное мнение, - погладил подбородок Воробьёв.

-Но в 60 лет человек не будет делать то, что, не задумываясь, делал в 20 и даже 30, - сказал Паша.

-Значит, что и требовалось доказать - он постарел психически, - почему-то посмотрел на небо Николай.

-Физически тоже. Я думаю, что есть некая масса граждан и гражданок плывущая в общем потоке времени и стареющая вместе с ним физически и психически. Но есть и отдельные индивиды, которые как вырываются, так и отстают. Отклонения возможны в одну и другую стороны, - встал я.

-Стар телом и молод душой, - пропищал Воробьёв.

-В одной из своих песен Егоров поёт: «Я снаружи очень молод, а внутри совсем седой», - сказал я.

-Во-первых, неожиданно, а во-вторых, кто он? - спросил Паша.

-Один из бардов КСП, - ответил я.

-Вот, доктор, причисляет себя к молодым, за тридцать, а всё по отрядам, - в голосе Безматерных я не услышал не только комплимента, но какую-то агрессию и неприязнь.

-Прошу прощения, но тебе тоже не 20 лет, - произносил я, думая, - Вопрос этот по моему поводу. Мне кости перемывали.

-Правда, доктор, чего ты поехал? – снял очки Безматерных.

-Агрессия. Хочет отучить, - подумал я и бросил, - Я ведь тебе уже раз раскрылся, как на духу – сдуру. Только по врождённой и неисправимой глупости…

-Мальчики, завтрак готов, - закричала в открытое окно Света.

возврат к началу.