Встречи.
Главная страница

Верхнеозёрск-83. Записки врача стройторяда. Первая страница

-35-

12 день. 11 июля 1983 года

Всё ниже изложенное не имело, не имеет, и не будет иметь отношения ни к чему происшедшему.
Иногда, из-за отсутствия иной возможности, используется ненормативная лексика.

Утром встал с большим трудом. Остальное отрядное начальство тоже не спешило покидать нагретые постели.

Сменив серость ночи, яркое, почти жаркое солнце раскалялось, распалялось, радовало северным летом, пусть и коротким. Светило уверенно катилось вверх, грело всё сильнее и сильнее, пока не закрылось роняющими дождь тучами. Пройдёт совсем немного времени и ближайшие родственники этих небожителей засыпят землю снегом. Но пока царило тепло, следовало радоваться творящемуся мгновению.

Линейку, всё еще пребывающий в депрессии Куклин, провёл быстро и скороговоркой. Ерохин вышел вперёд, снял очки, сощурился, потянулся: "Вчера в порыве энтузиазма не все люди правильно расписались в платёжных ведомостях. Попрошу исправить, а для этого все должны по очереди подойти ко мне и проверить".

-Илья, поторапливайся: сегодня в Нижмозеро едет за картошкой на вездеходе заведующая столовой Люда, тебя могут взять – нам тоже нужна картошка. Неделю назад заведующий магазином Громов ездил в Нижмозеро и купил там 20 мешков картошки по 20 копеек килограмм. Проверь, если это так, то мы тоже купим, - приказным тоном проговорила Света.

-Скоро только сказки сказываются: я ещ` успею позавтракать, - ответил я, вызвав этим её явно выраженное недовольство.

-Не хочет меня кормить, - улыбнулся я Ерохину, устроившемуся напротив. Напарница Светы Юлия Грибкова всё-таки принесла нам завтрак, бросила на меня колючий взгляд и прошипела: "Вам ведь сказали, что вездеход уходит".

-Заботливые вы наши, - подстроился я под тон командира,- Не хотите, что бы я сегодня позавтракал, так скажите об этом прямо.

Юлия не удостоила меня ответом, развернулась и была такова.

-Хотят, чтобы у меня кусок в горло не полез, но зря, - проговорил я куда-то в пустоту.

-Странный завтрак: манная каша, рис и тушёнка, - бросил бригадир Решетников.

-Это тебя доктор уже успел настропалить, - взвилась подошедшая Петричук.

Решетников даже испугался: « Да, я что? Я так…»

-Конечно! Разумеется. С самого утра, и даже ночами я обхожу всех бойцов, и настраивают их, - отбросил я ложку, подумал, - Вот сука, редкостная дрянь, поискать таких.

-Придётся тебе всё-таки поговорить с нашими девочками о покупках, хотя они тебя и меня очень не любят, - почти прошептал командир, когда Света отошла на расстояние, которое он счел безопасным с точки зрения подслушивания.

-Это уже групповое, это наша общественность не поймёт, - ощерился сидевший рядом мастер в своём характерном оскале вроде бы улыбке.

-Что она, общественность-то понимает, - встал я и пошёл собираться в медкабинет.

Как бы назло, я решил собраться, как следует, как будто бы не в деревню Нижмозеро, а на торжественную встречу: побрился, надел чистую рубашку, сам не знаю зачем, помыл сапоги.

По дороге меня встретил фельдшер: «Доктор, вы едите в Нижмозеро?»

-Ну, и полна земля слухами, страшно просто, - бросил я.

-Вот вам деньги на две бутылки водки: я завёл новую пассию, сами понимаете, для начала её следует напоить.

В столовой я окончательно понял, насколько был прав в отношении раннего выезда вездехода. Толстоватая, лет 25, с сюсюкающим прононсом – заведующая Людмила сказала: "Я поеду в Нижмозеро за картошкой, если Громов не даст мне пару мешков, и если я достану трактор".

-Как дойти до Нижмозера?

-Просто, всего 9 километров. Дойдёте до больших серебряных баков заправки и повернёте направо. Не перепутайте – налево – это в Онегу.

Эх, хорошо идти налегке по неширокой дороге из поломанных брёвен. Приятное тепло солнца ласкало, но его лучи с трудом пробивались сквозь сомкнутые над просекой кроны деревьев. В низких местах темнели лужицы стоячей воды. Гнус ещё не успел проснуться. Брёвна сменила колея. Вокруг стоял караул сосен, вдруг посветлело: вырвались, схватив в объятия петляющую, изрытую рану леса, стройные берёзки. Но не надолго – опять вернулись на позицию сумрачные представители хвойных - сосны. Озеро слева. Несколько километров пути, и новое – озеро. Ни души. Лишь памятник человеку – покорителю природы – застыли поломанные трелёвочники, разделённые расстоянием в несколько километров. Дорога поднимается вверх, и внезапно справа внизу открывается синяя гладь Нижмозера, почти везде охраняемая зарослями колючего кустарника и болотом. На дальнем берегу, оседлав устье впадающей в озеро речушки по имени Нижма, разбрелись по берегу несколько десятков деревянных домиков. Их охраняла, как пастух овец, забравшаяся на холм, самое высокое, центральное место села - деревянная церковь. Её купол-пирамида в полвысоты возвышался над сделанными двумя ярусами стенами.

-Не знаю, так ли будет через 1000 лет, но 1000 лет назад было именно так, - подумал я и понял что ошибся: взрывая столетия, разрезала синеву озера моторная лодка.

Пыльная не мощённая кривая улочка состояла из бревенчатых, больше трети заколоченных или разрушенных домиков, чьи маленькие окошки, с трудом отрывались от земли. Почта и клуб занимали одно строение в два этажа с пристройкой, подпирающей один из боков. Давно выкрашенная красным, уже облупившаяся, скрипучая, косая лестница резко рвала вверх к высокому, чуть не на уровне крыш ближайших домов, крыльцу, покосившемуся как после землетрясения. Три двери маленького предбанника вели в пристройку, используемую под склад дров, в клуб и на почту. Пол небольшой комнатки отделения связи оказался настолько покат, что по нему было трудно идти. За прилавком в гордом одиночестве сидела почтальон – прыщеватая, босая девушка лет 20. Увидев меня, она тут же представилась: "Я – Таня, практикантка до декабря. Откуда вы? Каким ветром вас к нам занесло?"

-Ветер самый странный. Я – врач стройотряда из МГУ. Пришёл отправить письмо в Архангельск с уведомлением о вручении и договориться о покупке картошки для отряда.

-Вам повезло - сейчас должна сюда прийти продавщица с дочкой и внучкой, - выписывала Татьяна квитанцию.

-Кроме того, я хочу заказать разговор с Москвой.

Моё последнее желание работнице почты не понравилось: "Очень трудно дают, а я скоро должна идти домой".

-Всё равно давайте попробуем.

В этот момент пришли полноватая женщина лет 60, с большим трудом отдыхивающаяся после подъёма по лестнице, молодая женщина лет 25 с перевязанным горлом и девочка лет 4.

-Вот мужчина картошку ищет,- встретила Татьяна продавщицу.

-Откуда сам-то? – продолжала восстанавливать дыхание женщина.

-Издалека, из столицы нашей Родины.

-Слышно, что не из нашенских, наши-то все говорят певуче, все "о" слышны, а вы все москвичи акаете. Точно так же у Клавы дачники говорят. А картошку-то всю Громов скупил.

Женщины заказали разговор с Маложмой и сели рядом со мной.

-Как жизнь-то у вас? – решил я скрасить ожидание беседой.

-Такова она, жизнь-то наша, - на самом деле пропела каждое слово продавщица, - Живём как на необитаемом острове, особенно зимой, когда в деревне остаются постоянных человек 22, иной раз до 30, в основном - пенсионеры. Село-то наше было большое, колхоз организовали, а с 46 года начался упадок. Так он и идёт. Света нет, или очень плохой и редко – жжём солярку. Летом живут до 200 человек, а то и больше – дачники из Мурманска, Северодвинска, даже из Москвы. Коров никто не держит. Мой магазин работает с 4 до 8 вечера, а зимой с 11 до часу. Хлеба нет, не завозят, потому печем сами. Зайдите в магазин – увидите пустые полки, на большинстве как шаром покати. Дают только рис, рожки, макароны, печенье, иногда – муку и дрожжи. Дрожжи тут же раскупают, чтобы гнать бражку. То же самое - водка: вчера был завоз, а сегодня уже нет. За водкой к нам идут мужики с Верхнеозёрска и все окрестные лесорубы.

-Неужели ничего не осталось? У меня спецзаказ.

-Вчера уже всё распродала, так как завезли всего-то 30 ящиков.

-Чего отмечали-то?

-А бес их знает, раз водка есть, но её надо пить и пьют, как черти упиваются. Зимой насмерть замерзают.

-Пили в честь дня рыбака, который был вчера, - произнесла хриплым голосом дочь продавщицы.

-Мне чего поговорить надо с базой-то: из-за крупы. База выдаёт её за рис, а я не верю, что это рис. Пусть экспертизу устроят. Совсем нас за дураков держат.

-Тётя Валя, вам, - закричала почтальонша.

Громко и с надрывом обсудив по телефону проблему крупы, семейство продавщицы дружно оставило почту. "Я вам говорила, что с Москвой будут трудности. Мой рабочий день кончается, и я не обязана задерживаться", – недовольно бросила Татьяна.

-Но пока-то есть время.

Татьяна передёрнула плечами и села за прилавок. Зашёл парень лет 17: "Который мужчина тут ищет картошку?" уставился он в упор на меня.

Я оглянулся по сторонам: "Раз никого поблизости нет, то это, стало быть – я"

-Так слушайте, мужчина, вам женщина может продать. Она сейчас в яме за домом с цветочками на той стороне. Вас ждут.

Я выглянул в окно. "Если дадут Москву, крикните мне, пожалуйста, это тут рядом, услышу", – попросил я почтового работника, понимая, что зря. Не дождавшись ответа, я вышел.

Раскрылись дверцы пещерки в холмике во дворе дома с цветочками, вылезла пожилая женщина с мешком на плече. "Вот, посмотрите, – раскрыла она мешок, - за 40 копеек отдам".

-Весь мешок? – прикинулся я.

-И ещё добавлю. Вы что смеётесь над нами? Килограмм.

-Бог с вами, откуда я знаю, какие у вас тут цены. Я поговорю в отряде и, скорее всего, мы купим.

Вернувшись на почту, я нашёл на её дверях замок, хотя было-то всего десять минут первого, а Татьяна должна работать до часу. Делать нечего: спустился вниз и зашёл к новой знакомой.

-Извините, вы не подскажите, есть ли тут где телефон, мне надо срочно позвонить в Москву? – спросил я, когда женщина открыла дверь.

-Заходите. Я сейчас пеку хлеб и шаньги из картошки. Люблю я их с картошкой и яйцом. Если подождёте минут 10, то я вас провожу к Смирновым. У них тоже есть телефон и они дадут вам позвонить, если заплатите. Они – единственные на всё село держат телефон. Когда почта закрыта, то к ним многие ходят.

-Конечно, заплачу.

Я сел на табуретку возле входа. Небольшая, чистенькая, с иконой в углу комнатка обогревалась русской печкой. "Мужик-то мой поехал пять лет назад в Онегу и там его один пьяница убил. Я так и не знаю за что: был он тихий, никогда никому слова плохого не сказал. Даже пьяный, а выпить он завсегда любил, не озорничал, а ложился тихонько и спал. Детей у нас было трое. Двое умерли в детстве, а дочка живёт незамужняя в Архангельске. Годов-то ей уже много, а внуков мне всё никак не принесёт. Боюсь так и умру, а внуков не увижу. Ну, пошли, чай.

В доме с телефоном было тоже жарко, так как и там пекли в русской печке хлеб и готовили уху. Хозяйничала толстая женщина лет 65. За столом сидел мужчина лет 45. На полу игрался беленький мальчик лет 6.

-Звоните, звоните, - приветливо произнесла хозяйка, - Я слышала вы врач, посмотрите нашу бабушку. Ей уже 91 год, она в соседней комнате.

-Конечно. Быстро у вас сведения распространяются, - улыбнулся я.

-У нас завсегда так, - повела меня хозяйка к старушке.

-Хорошо выглядите, - сказал я больной и не слукавил: на кровати лежала сухонькая, но внешне сохранная женщина с плохо определяемым, как и у многих пожилых людей, возрастом, - Что вас беспокоит?

-Спина болит и ноги стянуло. Скучно лежать, я ведь ещё намедни дочке помогала.

-Правда, - подтвердила хозяйка.

Осмотрев больную, ничего не найдя, я сказал: "Рентген надо сделать. Так ничего не видно".

-Ну, кто же ей рентген-то сюда привезёт, да и мы никуда её не повезём.

-Тогда купите ей в аптеке какую-нибудь растирку от радикулита, типа вьетнамской "Звёздочки" и подавайте витамины и, если очень заболит – что-нибудь от боли.

-Спасибо вам. Когда-то мы и в аптеку-то выберемся. Ближайшая - в Маложме, 40 километров, да там и нет почти ничего. В Онегу надо ехать. Когда только выберемся. Село наше было большое – 7 бригад колхоза "40 лет Октября". Сначала закрыли школу. Уехали люди с детьми – до школы-то 40 километров. Потом закрыли медпункт. Был большой клуб, правда, прости Господи в одном из домов при церкви, да и его закрыли. Были коровы – я работала бригадиром доярок. Скотный двор рухнул. Сейчас коров нет – только на лето привозят телят и держат их на улице. Потом закрыли ФАП (фельдшерско-акушерский пункт). Осталось в селе 4 колхозника…

-Собираетесь уезжать?

-Нет. Мы здесь родились, живём и умрём.

-Зимой-то не скучно?

-Прекрасно зимой. Никого. Тишина. Никакого начальства.

-Что сейчас много начальства?

-Да и сейчас нет никого. Просто я их всех не люблю, вот и говорю. Что они с нашей жизнью сделали. Мы – пенсионеры, всю жизнь провкалывали как проклятые…

Мужчина молча хлебал уху. Доел, покурил у открытой двери и лёг на кровать в прохладной комнате. За всё время моего присутствия он не произнёс ни слова.

-Хоть бы свет хороший сделали за все наши старания, мы бы телевизор смотрели, а то наш дизель старый и мужики мудят – все пьют.

В этот момент дали Москву. Поговорив, я заплатил, хотел уйти, но хозяйка попросила: "Посмотрите уж и мне руку, поранила я её третьего дня".

возврат к началу.