Встречи.
Главная страница

Верхнеозёрск-83. Записки врача стройторяда. Первая страница

-150-

51 день. 19 августа 1983 года. Пятница. Прощай Верхнеозёрск

Всё нижеизложенное не имеет к прекрасной действительности никакого отношения.
Ненормативная лексика используется только в силу крайней необходимости.

Хотя заснул я очень поздно, но проснулся затемно, в начале шестого.

Кончилось ещё одно северное лето, уведя за собой таинственные белые ночи – только-только начало светать.

Оказалось, что уже никто не спит. Не исключено, что многие ещё и не ложились. Часов до двух ночи всё громыхало, звенело, трещало. Все кому не лень, победоносно топая, бегали, истошно визжали, непрерывно и надсадно орали. Неожиданно громко и радостно драл глотку вечно сонный Симонов. Кривляясь и хрюкая, голосил Рыбкин. Харатьян не закрывал рта. Кто-то, то, приближаясь, то, удаляясь, надрывно нёс нечто совершенно невразумительное.

С утра большинство бойцов благоухало спиртным. Отряд истошно доживал свои последние мгновения. Пока ещё командир, если он вообще когда-то был им, бродил по лагерю как неприкаянный. «Ты ещё здесь?» - удивился Валера, столкнувшись со мной нос к носу.

-Пардон, где же мне быть?

-Лучше всего за кордоном, но пока, хотя бы в Онеге.

-Приму к сведению.

-Прими, прими, принимающий ты наш. Есть машина, которая возьмёт нас в Онегу. Ты готов?

-Всегда готов, как бывший юный пионер Советского Союза.

-Гриша, - схватил Ерохин за рукав проходящего мимо Рыбкина, чей лицевой череп по утру уже постоянно нёс гримасу сонливого недовольства, - Беги, подгони бортовую. Я договорился.

Рыбкин молча и, на удивление покорно, быстрым шагом двинул выполнять приказание - ему тоже хотелось добраться до дому с максимальным комфортом.

Появился Симонов, который как всегда был просто сонливый, тем более, в такой ранний час и после такого ночного времяпрепровождения.

-Володя, - одёрнул и его Ерохин, иди быстренько вслед за Гришей и помоги ему подогнать бортовую. Я договорился.

И этот боец в свои последние мгновения существования в этом состоянии, беспрекословно повиновался командиру.

Отсутствовали они минут 35.

-Похоже, что они эту бортовую делают, - сказал я.

Ерохин лишь нервически пожал плечами.

Наконец-то Рыбкин и Симонов вернулись.

-Машина посадила главного инженера Вельской…

-Гнус-боровок, - не удержался я.

-И Плесецкой ПМК и уехала.

-Обещал, обещал взять и уехал, - всплеснул трагически руками Ерохин.

-Последняя гримаса Верхнеозёрска, - сказал я, поняв, что придётся ещё раз отмерить ногами хотя бы часть Хайнозёрской лесовозной, технологической дороги имени будь она проклята.

-Если бы последняя, если бы последняя, - закудахтал Ерохин.

-Судьба, - подумал я, - Шофёр изменил траекторию моей жизни, во всяком случае, на ближайшее время. Он лишил меня одних возможностей и встреч и обрёк на другие. От чего-то может быть спас, а к чему-то приговорил. Хорошо резонёрствовать с утра. Кажется, это один из симптомов шизофрении.

Но даже слабенького облачка недовольства не промелькнуло в душе. Я почувствовал, что – молод, пока жив, то есть, вечно, пока не исчезну, но это уже без меня. Как там у Демокрита, кажется, «смерть не имеет к нам никакого отношения: пока мы есть, смерти нет, когда смерть есть – нас нет». Солнце. Тучки над лесом. Озёра. Осознание жизни невыразимое словами. Со мной ничего нельзя сделать. Я – есмь. Мне навстречу шёл мастер Жигарев. Никакой он уже не мастер, а для меня давно перестал им быть, да никогда и не был. И Ерохин уже не командир, как и Куклин – не комиссар. Зато Безматерных он и вне отряда – чёрный кардинал. Вот они, различные грани людей, их способности. Где, как не в отряде они и могут проявиться. Внезапно я почувствовал, что всем доволен и всему рад. «Комиссия приняла объекты на удовлетворительно, значит, аккорда не будет», - за моей спиной зазвучал голос Ерохина, не скрывая ноток радости, во всяком случае, в обращении ко мне, когда поблизости никого не было.

-Ну, счастливо. Валера, - протянул я руку, и наше прощальное рукопожатие окончательно обратило в прошлое наши отношения «командир-подчинённый», вертикальная связь между нами распалась окончательно и навсегда.

-Счастливо, Илья, - увидимся ещё, - почему-то прошептал Ерохин, поспешно забрал свою руку и заспешил в сторону «Ангара-18», который тоже через пару часов перестанет быть таковым.

Ни с кем больше из отряда я не прощался. Надел рюкзак, взял в руки оказавшуюся тяжёлой коробку с черникой и в путь. Вот и конец посёлка. Я остановился, постоял, сошёл с дороги, присел на куче песка. Последний раз, прощальные взгляды на домики, вагончики, баньку. Время. Вот она дорога. Тишина. Комары и гнус ещё не вылетели, да ближе к осени их и стало меньше. Приятно идти, дышать, смотреть, жить. Какие весёлые кругом лужи. Пусть тяжело, зато как приятно будет потом расслабиться. Чтобы оценить прелесть расслабления, необходимо напряжение. Я шёл пусть и медленно, но верно. Шаг за шагом, остановка за остановкой. Всё равно приятно.

Навстречу три охотника с двумя собаками. Мы улыбнулись друг другу и навсегда разошлись. Охота – пуще неволи. Это про них. Это про всех нас. Поворот на Нижмозеро и, наконец-то, добрёл и до плит. Подъём, спуск. Ого, дорога провалилась - метров 35-40 пожрали подземные воды. Но уже отсыпали объезд. Сзади загудел КРАЗ. Водитель – сухой мужчина с пожатым лицом лет 55 остановился даже без моей просьбы.

-Спасибо, - весело влез я в кабину, - Рано вы начинаете.

-Деньги нужны семью кормить.

-Вы из ДСО?

-Нет, из ПМК, послали на подмогу – надо же дорогу кончать в срок.

-Кончат?

-Если послали нас, то обязательно.

-Как начальники? – улыбнулся я.

-Дураки, конечно, как и все начальники. Их туда поэтому и подбирают.

-И как вас ценят, если не секрет?

-Какие уж там секреты, своих 300 в месяц приношу домой.

Он довёз меня до поворота: «МАЗы и КАМАЗы ездят в дальний карьер за гравием, а мне налево».

Попрощавшись, я вылез.

Не прошло и нескольких минут, как подъехал КАМАЗ. Молодой парень – шофёр тоже остановился без всякого моего голосования.

-Откуда? – весело начал он, как только я устроился на месте.

-Из Верхнеозёрска.

-Чего там делал?

-Был врачом в стройотряде.

-За длинным рублём приехал, - весело говорил, вертел головой и крутил баранку молодой человек.

-За ним за самым. В Москве–то он выходит больно коротким.

-Ну, и какой длины?

-150 р.

Водитель отпустил руль: «Да за такие деньги только приходить на работу и говорить: «Здрасьте». Даже на «Прощай» не тянет.

-Всё верно. А сколько вы, если не секрет?

-Секрет, но тебе выдам – 300, а с премиями и 350. Так что переезжай к нам, будешь крутить баранку.

-Я подумаю, если вы дорогу кончите в срок.

-Понятно, что не кончим. Такими темпами до 90 года проколупаемся. Я тут уже третий год, одна и та же бодяга. Условия-то какие. КАМАЗ в таких условиях работает год и превращается в рухлядь, только на металлолом.

-Где вы живёте?

-В Маложме. Где бы ни жить – всё равно работать. Онега не лучше, Онега – большая деревня, самая скверная во всём районе. Был бы холост, жил бы в средней полосе, сам-то я оттуда.

-А у нас говорят: «Знал бы, что в прикупе, жил бы в Сочи», - бросил я.

-В средней полосе квартир нет, а здесь мне сразу же дали. Я вас высажу возле 18 ветки – примерно 10 минут назад туда поехал лесовоз – он вас и заберёт, - остановился водитель.

Я вылез и почувствовал холод – даже пар из-за рта, утром не заметил. Идти и ехать тепло, а ждать – холодно. Хорошо, что вскоре возле меня остановился гружёный лесовоз. За рулём сидел мужчина пенсионного возраста сумрачный и небритый.

Забравшись в кабину, я только хотел расслабиться, как шофёр рявкнул: «Убери коробку». Мгновенно выполнив его распоряжение, я сдвинулся в угол, прикрыл глаза, начал тихонько покачиваться.

Соскучившись в безмолвии, открыв глаза, увидев, что дорога сблизилась с морем возле Кий острова, я решил скрасить путь разговорами. «Тут санаторий или дом отдыха союзного значения?».

-А, хуйня это всё – реклама, - раздражённо бросил водитель, оказавшийся злым и сердитым на весь мир, - Что там делать? Одни камни. Вот сделали бы на Солнечном озере – в сторону от Маложмы. Вот там места, такие боры. Но разве эти мудаки на что-нибудь способны.

-Давно в этих краях?

-С 54 года живу в Онеге, а с 56 работаю на лесовозах. Скоро на пенсию, - каждое слово его звучало зло и несло в себе мощный заряд раздражения, даже когда он что-то хвалил, - Лесовоз – хорошая машина, и мотор, и коробка передач, но раздаточная коробка – такое говно, что слов нет. Приезжаешь – она горит, а запчастей нет. Чего делают в промышленности? Конструктора всё хуйнёй маются, гайки, винтики всовывают. Поебался бы он с ней сам, да на морозе, да под гнусом – вот тогда сделал бы по-настоящему, а так, ебёт его что ли.

Шофёр замолк, пожал плечами и продолжил: «Сейчас стало намного хуже. Раньше норма была 19 кубов, а сейчас - 24. Раньше делали 4-5 ездок, а сейчас – 1-2, вот и упали заработки. Да к тому же, всё нормы режут. Приехал, например, один из этих долбаёбов, увидел средний заработок сучкоруба – 300 рублей, и тут же приказал срезать. А не подумал мудак, невдомёк ему, что человек весь день машет топором и в жару с комарами и мошкой, и в холод с морозом и снегом. На той неделе леса не было, так как не успевали доставлять, вот и делали по одной ездке, а сейчас лес есть, да как бы дожди не пошли».

-Когда труднее работать?

-Лето хуже: то дождь, то пыль, а зимой – дорога стекло. Холодно только в машине, а летом жарко. Сделали мудаки тарантас. А это сзади – зачем лесовозу такое пространство чуть не для сна, - он обернулся, указывая на ничем не занятое место до задней стенки кабины, - КАМАЗ – машина дерьмо – татарское чудо, зато внутри шик.

возврат к началу.