Встречи.
Главная страница

Верхнеозёрск-83. Записки врача стройторяда. Первая страница

-149-

Всё нижеизложенное не имеет к прекрасной действительности никакого отношения.
Ненормативная лексика используется только в силу крайней необходимости.

Начальство благополучно улетело – посёлок затих. Неожиданно я почувствовал, что наступают мои последние мгновения в Верхнеозёрске. Мне показалось, что я обрадовался, но, если честно, то не очень – и виновато в этом было прилагательное при слове «мгновения».

Я проходил мимо окна Ерохина. Неожиданно он постучал по стеклу и помахал мне рукой. «Знаками, так знаками, так труднее засечь нежелательные и порочащие связи», - думал я, входя в комнату командира.

-Ну, что, всё разрешилось благополучно? – спросил я на пороге.

-Иди в темпе собирай вещи. С максимальной скоростью, на которую способен.

-Нищему собраться - только пояс подтянуть, - развернулся я.

-Давай, давай, юморной ты наш, - прозвучало за моей спиной.

Я собрал рюкзак, прошёлся по комнате – не забыть бы чего, так как в ближайшее время вряд ли мне удастся приехать сюда за забытой вещью, ссыпал собранную чернику в коробку и вышел во двор.

Командир стоял рядом с инженером по технике безопасности: «Коля, поехали со мной в Онегу – мне нужен помощник, который поможет разобраться в документации в ПМК, отчётах и табелях».

-Не, не поеду, - лениво пищал Воробьёв, - Я не боюсь тараканов, но не хочу их кормить, и вообще, я решил сегодня расслабиться.

-Валера, так что, не все сегодня едут? – поставил я вещи на деревянные мостки.

-Но ты можешь, хотя не стоит, так как отряд ещё не закрыт.

-Вот это в твоём классическом стиле, но я-то, в отличие от гражданина Воробьёва, настроен уж лучше кормить тараканов, чем провести ещё одну ночь поблизости от этой публики, - думал я, не зная, что делать и что сказать.

-В принципе работа прекращена, - неуверенным тоном произнёс Ерохин, глядя куда-то в сторону.

-То есть, здесь остаются люди, которые просто не хотят ехать и «кормить тараканов в онежской бичарне, - посмотрел я на Воробьёва, - Кстати, кроме квартирьеров, которые обходятся без врача, существуют ещё и антиквартирьеры, тоже обходящиеся без врача.

-А это ещё что такое?

-Это закрывающие лагерь. Нас осталось чуть больше, чем обычно оставляют антиквартирьеров. Кроме того, в посёлке есть фельдшер.

-Подожди немного, я приму решение.

-Давай, это лучше, чем принимать горькое лекарство, - взял я свои вещи и отнёс их в комнату. Когда я вышел на улицу, Ерохин всё ещё стоял с Воробьёвым - неужели продолжал уговоры?

-Илья, - окликнул меня командир, - В любом случае, бельё сдай Татьяне сегодня.

-То есть, ты хочешь сказать, что если я не уеду, то спать буду без простыней.

-Именно это я и хочу сказать.

Ткачёва долго проверяла каждую мою простыню, одеяло, наволочку, полотенце, сравнивала со своими записями, что-то пересчитывала.

-Вы ищите недостачу или подозреваете, что от каждой вещи отрезал по кусочку? – не выдержал я.

-А если и так?

-Я пытаюсь воровать по чёрному и по большому, по маленькому - смысла нет.

-Ваш цинизм нам известен.

-Кому это вам?

-Всем нам. Мы вас все надолго запомним, очень надолго.

-И за то спасибо. Хорошо, что хоть не до гробовой доски.

-Только вам лучше больше с нами не встречаться, не попадайтесь нам на жизненном пути, не путайтесь под ногами, - вложила она искреннюю ненависть в каждое произнесённое слово.

Я растерялся, несколько мгновений искал ответ: «Знаете, последнее время я только и думаю, как бы мне изловчиться, чтобы нам продолжать встречи для культурного общения. Мне так понравилось с вами со всеми, с вами особенно, что я даже не представляю себе, как обойдусь без вас. Уже начал лить горючие, безутешные слёзы, только всё равно сделаю всё ещё раз и много раз с вами…»

-Юродствуйте, юродствуйте. Посмотрите на себя в зеркало, когда получите за своё ничегонеделание и паразитизм.

Я опять оторопел: «Можно я возьму ваш адрес?»

-Это ещё для чего? – на этот раз растерялась Ткачёва.

-Пошлю вам моё выражение лица, чтобы и вы порадовались.

Она в сердцах швырнула моё бельё: «Вы свободны».

-«Свободен, свободен, наконец-то свободен», - у кого это было написано на могиле? – думал я, выходя на улицу, - Кажется, у Мартина Лютера Кинга.

Я пошёл прощаться в столовую и взять там кипятку. Заведующая ела.

-Пришёл с вами. Людмила, попрощаться, извините, если что не так.

-Всё так, всё так, - ещё более невнятно из-за полного рта проговорила молодая женщина, - Тяжёлые у вас девочки, очень тяжёлые.

-Кто бы с вами спорил, да не я. Вы не имеете в виду их живой вес, разумеется?

-Видно они все из семьи с одним ребёнком. Очень тяжело с ними. Ничего делать за собой не хотят, да ещё воображают. Я на них как-то матом, так полила. Я привычная с мужиками. «Как пошлю вас, извините за выражение, это я вам говорю, а им всё по матушке выдала, будете все в очередь за каждой порцией и никакое начальство мне не указ». Противные девочки, не дружные. Вот та, с длинными волосами похожая на цыганочку, которая топором по пальцу себе – она ещё ничего была, спокойная девочка, вежливая, так они её и зашпыняли. А эти трое – рыжие и русая – одна хуже другой…

Слушая Людмилу, я понял, что значит выражение «Как маслом по сердцу»: «Утешает лишь одно – всё кончается, если это может утешать. Желаю вам всех благ и исполнения желаний».

-Спасибо, вам того же и спасибо вам большое за акт – они хоть что-то сделали. Я ваш акт всем начальникам показываю и говорю: «Как же вам не стыдно?» Что-то сдвинулось. С вами мне даже жалко прощаться – привыкла я к вам.

-Дай-то Бог, - пожал я протянутую мне толстоватую и вялую руку.

В лагере всё собирали, кроме кроватей. Затем все знатные сигмовцы, кроме командира и меня, сели в столовой пить чай. Ерохин прошёл мимо меня с отсутствующим выражением лица.

Неожиданно что-то грохнуло. Все выскочили на улицу. Прямо напротив нашего главного домика были установлены панели на дополнительной площадке, которую пробил Куклин – он там и крутился больше всех, таскал и ставил панели. Именно эти панели и завались, сложившись карточным домиком.

Несколько мгновений все стояли в оцепенение.

-Хорошо железный птица с начальством улетел, - посмотрел Харатьян на небо.

-Это вам не цоколь долбать – тут мастера руку приложили, - от всей души, так чтобы слышали все остатки отряда «Сигма» проговорил я.

-Осли, осли, хотел я бы посмотреть на тебя, когда ты увидишь свою платёжную ведомость, - громогласно зашипел Жигарев

Но я бесцеремонно оборвал его: «Вот это уже по суду, трудолюбивая вы наша крошка, по суду. Самый гуманный советский суд – он всё и решит. Бандитизм, пусть и в вашем исполнении уже не поощряется».

Жигарев резко развернулся и почти бегом двинул в лагерь. За ним заковылял Куклин.

-Куда же вы, откройте военную тайну мальчиша-кибальчиша - сколько же вы всего нарядов-то написали, да не забудьте и за этот ваш домик нарядик накропать, мастера-комиссара-трясуны вы наши непревзойдённые, - заорал я во всю ивановскую.

-После такого представления можно и вообще без зарплаты обойтись, - размышлял я по дороге в лагерь, чувствуя удовлетворение и расслабление.

Я остановился и запрокинул голову. Там, с высоты, издалека струилось вниз и опускалось прямо на меня холодное, блекло-серовато-стальное небо севера чуть-чуть подкрашенное размытыми багровыми полосками исчезающего светила, которое и не заметишь сразу, если не присмотришься. Кругом озёра. Леса. Опять я почувствовал лёгкую грусть расставания навсегда.

В состоянии полной неопределённости я уже собирался напроситься на ужин в АЛТИ, когда ко мне пришли именно с этим предложением Ерохин – ещё один изгой и его коллега Андрей.

Всё что ни делал я в те мгновения, имело определение «последний». Ужин в АЛТИ. Опять варёная колбаса, но на этот раз уже не с вкусной капустой, а с гнусной, холодной вермишелью.

Андрей выглядел грустным и как в воду опущенным: «Скучно будет без вас. Я уже привык. Оставьте хоть телефоны».

Мы так и сделали.

-Знакомьтесь. Галя, - проговорил Андрей, когда к нашему столику подошла ладно сложенная, крепенькая, рыжеватая молодая женщина лет 26, - Проверяющая, ассистент с кафедры политэкономии.

-Может, и меня проверите, - улыбнулся я.

-С удовольствием, - засверкала ослепительно белыми зубами Галя.

-Ну, и как у нас производственные отношения и производительные силы, или наоборот? – решил я подколоть молодую экономистку.

-У нас всё хорошо, - опять одарила она всех своей запоминающейся улыбкой.

-А у нас не очень, - жёлчно бросил Ерохин, - Некто по имени Цветков из ПМК хотел поставить за наши домики «хорошо», но пришёл – негодяй Толпугов, наорал на него и поставил «удовлетворительно»…

-Что, кстати, произошло до падения домика, - не мог не съязвить я.

-Чтобы получить аккорд, - не обратил внимания на мою реплику Ерохину, - Необходимо писать дикие нормы выработки. Мы пишем по три выходных в неделю, но такие наряды не пропустят…

-Следовало укрепить ряды пишущих наряды ещё двумя борзописцами, - пробурчал я.

-Хорошие пряники, - обратил внимание Ерохин на почти съеденное им, - Откуда?

-Наши, архангельские, это я привезла, - заулыбалась Галя.

-Высокий класс, - согласился я с оценкой моего пока что на оставшиеся несколько часов командира.

-Ну, что, не надоели ли хозяева гостям, тем более нам завтра в дороге отдыхать, а вам ещё здесь пахать, - встал Ерохин и я за ним.

Мы обнялись с командиром и комиссаром АЛТИ и вышли.

-Валера, извини за занудство, что с моим табелем? – начал я на улице.

-Весь июль, разумеется, рабочие дни…

-А август?

-Понимаешь, идёт шантаж. У трио, так ты их называешь…

-С некоторых пор стал предпочитать «тройка».

-Так, вот у тройки есть материал…

-Компромат что ли…

-Он самый. Это не уголовное дело, но несколько месяцев переписки и очень большая вероятность увольнения из НИИЯФа…

-Он же научно-исследовательский институт ядерной физики…

-Точно, грамотный ты наш. Я тебе потом расскажу. Паша и Куклин говорят и говорят. Жигарев – самый умный - больше молчит…

-Он у тебя и добрый, и умный. Какой ещё? Ласковый? – сказал я и подумал, - Если шантаж, то он сдал меня ещё до начала всех разговоров. В конце концов, кто я для него?

-Я хочу поставить тебе по максимуму…

-Хотеть – это у нас бесплатно, - подумал я.

-Как выйдет – не знаю.

-Хорошие у тебя друзья, Валера.

-Буду знать. Хорошо бы ты остался в Онеге до понедельника.

-Сплюнь, Валера.

-Погуляли бы вместе.

-Я подумаю и дам телеграмму.

-Ладно, я пойду дописывать мою дурацкую туфту, которые мы начали с Андреем: объекты комсомольского качества.

-Переходящего в коммунистическое количество.

-Что-то такого типа.

-Валера, завтра я выхожу с первыми петухами, которых здесь нет.

-Пожалуйста, ты уже свободен. Мог бы сделать это и сегодня.

-Рано ты мне об этом сообщаешь – ещё не полночь, - подумал я и пошёл в клуб.

-Никак мы не расстанемся, - искренне обрадовался мне фельдшер – был он слегка навеселе, но держался предельно корректно, - Спасибо, доктор, спасибо за пенициллин и хлорэтил, - я оставил ему, - Мне это здорово пригодится. Нам такого не дают, даже не прошу.

К нам подошёл мужчина в куртке и охотничьих сапогах-броднях: «Слышь, фельдшер, я ходил, есть птица. Рванём сегодня на ночь».

-Устал я.

-Так выбирай себе такую работу, чтобы не уставать… - серьёзно произнёс охотник.

-Добавь: и такую зарплату, чтобы кайфовать, - вставил я, и все засмеялись.

Подошла заведующая столовой Людмила с сыном.

-Сколько мальчику? – спросил я, когда фельдшер и охотник отошли.

-7 лет. Обещают, что с осени в Верхнеозёрске в одном из домиков устроят детсад и первые три класса - лесорубы-то переезжают с семьями – учитель приедет. Он у меня от первого мужа, этот-то второй, скорее сожитель, живём вместе 4 месяца не расписанные. Он просит, а я не хочу. Мой муж умер в 24 года. Работал он на военном заводе в посёлке Южный и облучился. Здоровенный был мужчина, знаете, про таких и говорят кровь с молоком. Никогда ни чем не более. Но врачи посчитали, что умер естественной смертью. Поставили ему диагноз: что-то с клапанами сердца. Это чтобы семьям пенсии не платить. Там много таких умирает: 5-6 молодых человек в год. Самое большее работают 10 лет. Из-за денег народ мрёт: платят 500-600 рублей в месяц, но кому они нужны эти деньги, когда человека не стало? Этот мужчина он того, ну, знаете, по мужской части совсем слаб.

-Вот тебе и полапать. Наверное и Миша правду сказал, - вспомнил я совсем недавнее прошлое.

-Высоцкий, кстати, сказал, чтобы быстрее сделали котельную: зима на носу, а ещё крыши нет, склад и дизельную. Не знаю, успеют ли?

возврат к началу.