Встречи.
Главная страница

Верхнеозёрск-83. Записки врача стройторяда. Первая страница

-139-

47 день. 15 августа 1983 года. Понедельник.

Всё нижеизложенное не имеет к прекрасной действительности никакого отношения.
Ненормативная лексика используется только в силу крайней необходимости.

Холодно и серо. Глеб Иванов стоит с рюкзаком возле кухни – уходит. «Привет», - как ни в чём не бывало, поприветствовал он меня первым.

-Привет, - остановился я возле него, - Всему своё время.

-Хватит. В Москве дела по диссертации.

-Ты заработал, потому что я вылечил тебе радикулит, а то просидел бы скрючившись. Я имел полное право дать тебе таблетку и привет. Сам подвизался, никто не заставлял. Не на кого пенять, - с обидой подумал я и проговорил, - Жаркое беломорское лето для тебя закончилось навсегда, и тут же вспомнил китайскую классику, - Нет ничего более нелепого, чем оказать человеку услугу и ждать, что тебя отблагодарят.

Глеб улыбнулся: «Для тебя тоже. В твоей позиции не всё было так уж неправильно, только плетью обуха не перешибёшь. В твоём возрасте ты уже мог бы это знать. Зря ты с ними заелся. Мы всё видели…»

-И все молчали.

-Людям нужны деньги. Не умеешь кусаться – зубы не показывай. Сила была у них. Чего ты хочешь, с таким командиром.

-А так же: берегите зубы – не приставайте к людям, которые сильнее вас.

Глеб засмеялся: «Ладно, доктор, не держи зла». К Иванову подошли полностью экипированные для окончательного отступления Герштейн, Решетников и Александров. Эти со мной не поздоровались и не попрощались. Глеб протянул руку. Мы обменялись рукопожатиями. Я с завистью смотрел им вслед, думая: «Кажется, не я один не представляю себе житья-бытья здесь до 25. Итого, в отряде осталось 19 человек. Так Безматерных, Жигареву и Куклину, не дай Бог, ещё и поработать придётся. Жигарев свой костюмчик попачкает. Фи, какая гадость. Нет, размечтался я совсем. Большей фантастики быть не может. Жигарев и работа. Какой ужас». Я вспомнил, что Безматерных должен мне 5 рублей за Онегу и решил сегодня же взять их. С лихой собаки и клок шерсти дорог.

Подул ветер и занёс мне в голову мысли: «Какой же всё-таки Ерохин идиот. Если он и сегодня не вернётся, то слов для его характеристики не будет. Хотя уже и сейчас остались, в основном, отрицательные». Появился один из работяг – сосед больного Сидора Михайловича: «Опять ему дюже погано».

-Пошли, коли так.

-Как дела, доктор? – перерезал мне путь Михаил.

-Подшиваются.

-Хороший ответ. Дела они у прокурора. Ну, и погодка, осень спешит. В дрянном погодном поясе мы живём. Ладно, пойду пропущу стакан. Если хочешь, присоединяйся - я наливаю.

-Я бы с радостью, да я при исполнении.

Михаил исчез, как и появился.

В комнате больного стало ещё противнее. Грязнее, вонюче, сильнее смердело тошнотворной сыростью неизвестно когда последний раз стираного белья. Прокурено было так, хоть топор вешай. Сидор Михайлович в телогрейке и ушанке забился под одеяло, выставив наружу лишь рот, чтобы смолить папироску.

-Чего его так знобит? – думал я, слушая лёгкие, - Ничего страшного не выявляется. Непонятно. Знаете что, отправлю-ка я вас в Онегу. От одного только пребывания в вашем обиталище можно загнуться.

-Никуда я не поеду: онежская больница – наша погибель. Я там уже несколько приятелей потерял.

-Ладно, вы – человек взрослый, как решите. Вот вам таблетки, - встал я, положил лекарства на тумбочку рядом с кроватью и вышел.

Приблизившись к лагерю, я увидел, как Доминич, Коновалов и Фурса покрывают шифером крышу. «Крою лампочки матом, - услышал я сзади знакомый голос Михаила, - У тебя с отрядом отношения совсем говно».

-Откуда это известно? – специально подобрал я ответ без использования местоимения второго лица.

-Вопрос неуместен. Если захочешь кого-нибудь прищучить, только намекни. Я думаю, этого противного в красном тренинге. За стакан тут голову открутят, и моргнуть не успеешь.

-Местные нравы мне нравятся всё больше и больше. За бутылку передушат половину оставшегося отряда, благо работающих-то около 19 человек. Только с такой же лёгкостью и сдают.

-Вот это на кого нарваться, тем более, что исполнитель может исчезнуть с концами.

-А ведь он не шутит. Опасения Верховского не были просто бредом преследования. Закон – тайга, медведь – хозяин. Перо в бок и концы в воду. Хорошо быть бандитом в душе.

-О чём задумался доктор?

-Предложение чрезвычайно соблазнительное.

-Думай, да побыстрей, у вас ведь осталось-то всего ничего дней.

-Премного благодарен. Обдумаю со всею серьёзностью, - ответил я.

-Ох, если кто-нибудь из этих звезданётся, - кивнул Михаил на работающих на крыше.

-Типун тебе на язык – мне их лечить.

-Тогда пусть живут, - помахал Михаил рукой, исчезая.

-Дьявол какой-то. Если мне предлагают их, то точно так же они без труда найдут перо и на меня. Надо всё время ходить с палкой, как бы играюсь и защита от собак, - думал я, приближаясь к лагерю.

В окне штаба я увидел смотрящего во двор в своём ставшем эпическим, красном тренировочном Куклина – умственная деятельность тройки продолжалась. Да разве можно её прервать?

Я прошёл мимо штурмбанфюрера. Выровнял дыхание, задышал животом, расслабил лицо.

-Агония отряда началась, - подумал я, входя в мою комнату. Хорошо бы уехать до четверга. Не представляю себе, как эти люди смогут хоть что-то делать до 25, кроме Доминича, Флёрова и Цымбала. Эти способны ещё пахать месяцы, а то и годы. Работают не спеша, размеренно, чётко, без огрехов. Это уже от Бога. Хорошо сказал Паша 19 июля, вернувшись из Москвы: «Мы сможем, хотя бы месяц хорошо поработать?» Мне это так понравилось, что я запомнил даже число. Он смог. Что значит власть, пусть и над несколькими душами.

В медкабинете было, как и везде: холодно и противно. Неожиданно мозг заполнили воспоминания недавнего прошлого: обследование столовой Остапенко: «Какая же он проститутка, гнуснейшая проститутка. Но в тот раз меня подвела Ирина – я должен был сопровождать её в Онегу с порубленным пальцем. Если бы я остался, то не позволил бы Медведевой написать такую херню в акте об отряде, тем более, что половина там брехня. 70% ответственности навесила на отряд. Таких людей, действительно, нельзя оставлять одних. Будь Остапенко один, всё написанное им попало бы в акт. Медведева его хорошая ученица. На самом деле, закрытие должно было бы быть по вине ПМК. Опять, подписал акт Медведевой Куклин – не знаю, понимал ли он что это удар по мне и по Ерохину? На этот раз прекрасно понимал. Понимал, конечно, он же не идиот. Отрядный котлопункт ничуть не хуже этой помойки – местной столовой. Значит, правильно на меня взъелись бойцы. Только если даже отношения с отрядом были бы идеальными, при существующем акте СЭС, командир или исполняющий обязанности командира должен был бы дать распоряжение об игнорировании этого акта. А что, если Ерохин именно поэтому и торчит в Онеге? – неожиданно пронзила меня мысль, - Я неправильно себя повёл с Остапенко – я добился снятия обвинений с отряда, но следовало добиться снятия закрытия отрядного котлопункта, так как оно ложится на меня: питьевой режим, дезсредства. В отрядах эта тварь Остапенко всё воняла по поводу отсутствия чехлов на бачках, а в столовой даже не заглянул на мойку, не посмотрел, куда льют помои, не сунул свой нос в подсобки, что там творится. У нас нашёл на полках заплесневелый хлеб и тут же съхидничал: «Доводите до кондиции». Какая тварь. Но я виноват – я бродил с ним, как в воду опущенный, вместо того, чтобы лаяться, сопротивляться, как это и сделал в конце. Если мозгов нет, то так всё и выходит. Почему я согласился с переводом в поселковую столовую? Почему я согласился с такой её оценкой? Аркадий смолчал. Понятно почему: он приехал с одной целью: открыть отряд. Если бы я не согласился на такую оценку местной столовой, тогда не было бы этого проклятого перехода… Хотя, может подспудно я его и хотел, не представляя реакции отряда. Да не было никакой подспудности. Просто ничего не соображал и почти отключился. Света, Юля и тройка блестяще разыграли мой прокол. После драки кулаками не машут, хотя и очень хочется …»

Увидев в окно Безматерных, я выскочил на улицу и подошёл к нему: «У тебя есть Онежский должок».

-Извини, забыл совсем, - достал он из кармана кошелёк и отсчитал мне деньги, аж пять рублей.

Положив их в карман, я вновь побрёл по посёлку. В голове крутились два слова: «Холодно. Гнусно».

Хлюп, хлюп, хлюп жаловалась земля под ногами.

-Вот так вот гулять по этому посёлку 10 лет. Как люди сидят годами, а то и десятилетиями? Только потому они выживают, что мгновения тянутся, дни проходят, а годы летят. Кажется, я ошибся с Димой Бутусовым: кто-то другой сидел рядом со Светой. Вдруг, комиссия сегодня не приедет и Ерохин не появится? Всё может быть. Света и Юля собирались уезжать чуть не с первого дня, а уедут последними.

Мимо вертолётной площадки я дошёл до Песчаного озера. Если не налетает ветер, то тихо и не холодно. «Я ною из-за 6 дней, а каково людям сидеть три года, 10 лет, пожизненное заключение, да не в таких условиях, как у меня. Где они находят силы? Народоволец Морозов провёл в Шлиссельбургской крепости 25 лет. Он не знал, что его выпустят в 1903 году, дали-то пожизненное. Нашёл внутри себя силы для борьбы и творчества – написал кучу книг. Проклятый царизм позволял. Надо быть готовым ко всему? До 25, так до 25, 25 лет, так 25 лет. Чёрт с ними с Соловками, куда я так хотел попасть, значит, не в этот раз. Вчера Михаил сказал, что этот посёлок бросят через несколько лет. Бред какой-то, не верю. Построить дизельную, двухэтажную котельную, пусть пока на ней ещё и нет трубы. За домиками есть другая котельная с трубой, со всем оборудованием, но используют её, как склад»

Я вернулся в лагерь. Куклин и Жигарев не спеша шествовали в сторону прорабской: красный комиссар впереди, чёрный мастер за ним.

-Обязательно поставлю вопрос об извинении за оскорбления и угрозы. Жигарев решил спрятаться за красную спину комиссара и широкую Безматерных. От других они требуют производительности труда. В каких ещё отрядах, от которых осталось меньше 20 живых человек, трое пишут наряды? А эти идиоты покорно стучат молотками. Они – не идиоты, они просто просекли поляну и поняли, кто есть кто и у кого сила. Всё это заслуга Ерохина. Если он и сегодня не вернётся… И комиссии по качеству всё ещё нет. Переходят в количество и наоборот. Боюсь, что они вообще не приедут.

Часам к двум в щели между сумрачными, пышными, как взбитые сливки облаками появилось неяркое, но тёплое солнце, окрасив небесные «сливки» своим «вишнёвым вареньем». Радуясь теплу, я смог расстегнуть телогрейку. К сожалению, торжество лета продолжалось считанные мгновения, опять пошёл, а затем и побежал дождь. Я вспомнил, как Мовсисян кричал: «Я запустил дорогу». На самом деле, запустил – дождался осенних дождей.

В столовой меня опять порадовали: воды нет, и опять во всём посёлке.

-Это мой муж Саша, - представила мне заросшего мужчину лет 45-50 повариха Рая.

-Идите, доктор, к Школьному, - тут же посоветовал Саша.

Главный прораб посёлка обитал на складе: если верить Вале и её избитому кавалеру, то искал что ещё загнать.

-Через час будет, - не дав мне раскрыть рта, замахал руками Школьный.

По возвращении в столовую, я застал там помогавшего мне вчера Сашку-водопроводчика. «Леспромхозный трелёвочник испортил 50 метров кабеля, - сказал молодой человек, - К ним необходимо предъявить иск, который реализуется, может быть, и через год».

-Перспектива радует.

-Такого кабеля в посёлке нет. То, что вчера мы нашли два разрыва и соединили их – муть: хотя кабель этот в толстой резиновой обмотке, но испорчен он во многих местах. К тому же пропала фаза...

-Украли и продали, - ввернул я.

-Конечно, когда электрик еврей.

Я хотел завестись и начать выяснять, но тут же передумал. Только мне и осталось, как перевоспитывать верхнеозёрских антисемитов. Ну их на хер, пусть жрут своих собак, которых не доели евреи.

-Этот дурак-еврей электрик обвинил меня в самодеятельности, - продолжал водопроводчик, - И сказал: «Хорошо, что мотор не сгорел, а сгорел бы, так ты бы отвечал за вчерашний ремонт». Так что на хуй мне это надо – сделай хорошее дело, тебя и обвинят. Я вообще из другой организации. Я вчера сделал для посёлка, для вас, а сейчас не подойду, пусть мне хоть Школьный скажет. Мне это не надо. Это не моё дело… - я обратил внимание, что водопроводчик под приличной мухой.

В отличие от других случаев, на этот раз лёгкий на помине, в столовую заскочил Бронислав: «Мы оставили воду в баке для столовой и на котельную. Сейчас там треть бака. В лучшем случае хватит на сутки, так что экономьте воду. Работы с кабелем много: необходимо его весь прозвонить, найти разрывы, потом соединить их, да не так, как это сделали вчера. Хорошо, если успеем за сутки, но очень может быть, что и нет». Сказал и удалился. Ладно бы чинить кабель.

И всё-таки, Дима Бутусов приехал: вот он, я не ошибся. Поздновато мальчик появился, поздновато он разбил объединённый и сплочённый фронт тройки с двойкой, или скажем, половую смычку этого фронта. Надо же, какие события происходят на земле Верхнеозёрска. Но почему он не остался? Ладно, получил двойки, но ведь в отряде находилось несколько неоформленных, тот же Цымбал, например, - неожиданно меня прожгла новая мысль, - Ерохин его выгнал по требованию Паши. Мне-то он врал совершенно другое, а на самом деле не взял парня в отряд, прикрываясь его неудами. Не знал только командир, чем и для него обернётся половая неудовлетворённость Светика.

К шести часам вечера никто не приехал. Радуясь этому факту, погода настолько разгулялась, что я смог поплавать в Песчаном озере.

В приподнятом настроении после леденящей воды, я пришёл в столовую. Бутусов, Света и Юля обедали. Не проронив ни слова, я пересёк зал – на меня тоже не обратили внимания – купил у Людмилы хлеб и вышел на улицу.

На крыльце стоял Андрей: «Пошли к нам», - улыбнулся он мне.

-С удовольствием, - расплылся я в самой большой улыбке, на которую только был способен.

Командир АЛТИ тащил кипу неизвестно где взятых прошлогодних газет - накрывать столы. Мы сели в штабе. Андрей заполнял журналы. «Ты знаешь, что существует дневник отряда, в котором должен быть отражён каждый день с подробностями: что, и как, и какие взаимоотношения?»

-Каких только чудес на свете не бывает. Кто бы мог подумать. Но это только для студентов из Архангельска. Московские командиры ничем подобным себя не утруждают.

-Спрошу у Валеры, - удивился Андрей, - Кроме того, мне необходимо писать на двух трудных подростков. Потом меня будут экзаменовать по всем этим записям.

-Везёт тебе. Скажи, а чем занимается твой мастер? Он пишет наряды с комиссаром и кем-то третьим?

-Не смеши людей. Мой мастер целыми днями на участке. Работы теперь много: машины завезли цемент, поэтому только успевай. Если честно, то я уже жалею о нашей с Валерой поездке в областной штаб: всё это пустое, мы же и получили по заднице. И зря Валера в Облздрав ходил, зря мы и в Горком ходили. Всё это пустое. Я кстати, очень удивлён вашим отрядом - проходной двор какой-то: приезжают, уезжают. У нас никто не приехал и никто не уехал: число приехавших будет равно числу уехавших – все.

-Ты себе даже не представляешь, что у нас делается. Три человека два месяца пишут 10 нарядов, а может и меньше. Коалиция тройки и двойки… - я не упомянул ни словом лишь о Ерохине, будучи совершенно уверенным, что Андрей ему всё передаст слово в слово.

-Я думал у вас всё хорошо: и отношения хорошие или хотя бы нормальные.

-Нормальные, как в сумасшедшем доме. Ну, счастливо, - я встал и пошёл на выход.

-Приходи, гостем будешь, - закричал мне вослед Андрей.

возврат к началу.