Встречи.
Главная страница

Верхнеозёрск-83. Записки врача стройторяда. Первая страница

-134-

Всё нижеизложенное не имеет к прекрасной действительности никакого отношения.
Ненормативная лексика используется только в силу крайней необходимости.

Обед прошёл даже не более-менее, но совсем спокойно: после выживания на аутодафе начинаешь ценить даже отсутствие нападения. Света и Юля вели себя так, как будто бы не они устроили вчера вальпургиеву оргию добивания. Опять обращаются ко мне на «ты» и по имени. Я решил не лезть в бутылку и сделал вид, что не обращаю внимания, как будто бы не было ни вчерашнего вечера, ни его продолжения - сегодняшнего утра. Лишь мальчик Паша Безматерных опять исправился: войдя в столовую, тут же бросил: «Ну, и запах, куда доктор нюхает? Здорово воняет – кажется, целый холодильник зловоний».

-Кроме тех двух бочек, - подумал я и вдруг понял, - Подойди они ко мне и скажи: «Илья, мы разделяем с тобой всю ответственность за переход в нашу столовую», то я с радостью и тут же согласился бы. Но никто не подошёл – мне стало казаться, что Свету, Юлю и троицу такое состояние даже устраивает. Оно им приятно. Оно делает меня козлом отпущения отряда.

Во время обеда в столовую забрёл белый в серых яблоках пёс дизелиста, который всегда облаивает при приближении к нему метров на 50, но никогда не был замечен в нападениях.

-Это доктор должен инфекцию выгонять, - опять бросил чёрный кардинал Безматерных.

-Местный фельдшер, в отличие от нашего Ильи, любит шутить: сегодня я видел своими глазами, как он принёс в столовую своего щенка и пытался посадить его прямо в бак с кашей. Иногда это удавалось, - радостно проговорил мастер.

-Бе-е, - скорчилось несколько человек.

-Чего вы хотите – санитария и гигиена – они превыше всего, - ещё радостнее высказался Жигарев для отряда, глядя на меня.

-Он не просто жирный шакал, он – жирный злобный шакал – чернорубашечник. Но это идиотизм - ругань про себя. Что я должен сделать? В этом блядском отряде нет власти. Самое худшее, что может быть, и потому власть захватила мафия. А ведь эти, в случае чего, не моргнув глазом, пойдут и на мокрое дело. Всё зависит лишь от суммы. С некоторой суммы всё дозволено. Не спятил ли я с ними? Дело уже идёт к психозу, что совсем хорошо...

В столовую заглянул Школьный. Я тут же подскочил к нему – опять безумные, налитые водкой зенки: «Николай Степанович, ну, что на счёт столов?»

-Столов нет, и не будет. Мы не в Германии: обедайте в две смены. Один дед, не то чтобы дед, но заболел. Пойди, посмотри – может уже пристрелить надо, чтобы не мучался. Тебя Гришка проводят, - кивнул главный прораб на незнакомого мне здоровенного мужика в ушанке и грязной телогрейке, как будто бы он только-только валялся в выгребной луже столовой.

-Пошли, - кивнул я.

-Это в кубрике, - обдал меня гремучей смесью смрада водочного перегара, чеснока и лука Школьный, плюхаясь на ближайший стул.

Кубрик - длинная торцевая комната одного из вагончиков возле бани. На стене висел портрёт Брежнева в чёрной рамке в окружении артистов из журнала «Советский экран». На одной из 4 кроватей, рядом с дверью лежал седой мужчина с помятым лицом лет 55, курил и непрерывно кашлял.

-Жить буду? – равнодушно спросил он, после окончания моего осмотра.

-Ещё как - у вас просто простуда и обострение хронического бронхита курильщика.

-Ладно, а то я вчерашнего дня познакомился с 20-летней бабой в Онеге – мне её ещё выебать надо.

-Бред какой-то, - представил я его рядом с 20-летней девушкой, пожал плечами и сказал, - Гриша, пошли со мной я передам с вами лекарство.

Отцы-командиры продолжали всё так же фланировать по посёлку в своих униформах, без которых я их себе уже и не представлял: Куклин по-прежнему щеголял в своём красном, местами чёрном от грязи тренировочном костюме, Жигарев плотно вписался в свою чистенькую рабочую форму, Безматерных красовался в свитере. Наряды сданы. Отсутствует даже намёк на какую-либо местную политику, но своё рабочее время не освобождённые члены отряда проводят вне рабочих площадок. Я почувствовал зависть: тройке часы идут. На то она и тройка. Власть она и в Верхнеозёрске власть. Вот что значит мафия, объединённая с женщинами. Не один я вижу происходящее, но все боятся и рта раскрыть, особенно после моей травли. Они завели отряд. Наверное, даже если сейчас я верну столовую на отрядный котлопункт, отряд всё равно останется во всём на их стороне, тем более, с таким мифическим командиром, как товарищ Ерохин. Пусть я буду хоть 1000 раз прав, но распределять бабки будут они. Этим всё сказано, и в соответствии с этим фактом они и будут себя вести, хоть ты тресни.

Стало холодно, грязно, противно.

Я пытался согреться возле обогревателя в своей комнате, как в дверь постучали – какие замечательные гости пожаловали: ко мне пришёл длинный в свитере. Он, разумеется, был поддат – опять смесь водки и чифира.

Стоя на пороге, я протянул ему таблетку Эуноктина, надеясь на мгновенное расставание, но не тут-то было. «Да, нет, я хочу по-человечески поговорить», - своим тихим, монотонным голосом протянул длинным. У меня не оставалось выбора, но только пригласить его в изолятор.

Длинный сел, сгорбился, заговорил: «Зовут меня Юра».

-Очень приятно, сделал я видимость улыбки.

-Родом я из Ставрополя. Получил 6 лет, отсидел 4. В честь 60-летия Советской власти меня выпустили на химию. Зубов сверху у меня почти не осталось, - в подтверждение своих слов Юра задрал двумя руками верхнюю губу, - На севере потерял. Ну, может быть, что-нибудь есть? Промедол, Омнапон (подобные морфию)? Поищите… - неожиданно перешёл он к цели своего посещения.

-Нам запрещено. Вы знаете, как строго сейчас с наркотическими препаратами, - качнулся я всем телом, и подумал, - Вот навязался на мою голову. Только наркоманов мне не хватало для полного счастья.

-Жалко. Очень жалко. Как же так. В Ставрополе считают, что срок мне дали ни за что. Семья-то у нас хорошая, все в люди вышли, кроме меня. Моя родная сестра - врач-анестезиолог в Москве. Она работает в Онкологическом центре. Там и муж её, тоже врач-анестезиолог. Брат мой кончил ставропольский сельскохозяйственный институт. Я тоже должен был в этот институт пойти. Я играл в ручной мяч. В 15 лет выступал за юношескую сборную города. Меня брали за команду сельхозинститута, а там, сами понимаете, место в институте мне было бы обеспечено. Но зимой я катался на лыжах и переломал обе ноги – одна встала совсем наоборот, а вторая – оскольчатый перелом. В 65-66 годах на Кавказе с этим, с Планом совсем просто было. Ну, и пошло-поехало: гашиш попробовал, травку и пошло-поехало. С 15 лет стал курить каждый день. Мозжечок мой совсем отравлен. Ну, может быть, хоть что-нибудь есть? Промедол, Омнопон. Уж поищите – не может такого быть.

-Для выдачи наркотических препаратов требуются специальные условия, они хранятся в сейфе. Где у меня сейф? - развёл я руки в стороны и подумал, - Вот пристал, гад, как банный лист.

-Да, сейфа нет, - обвёл Юра взглядом изолятор, - Дома водки я не пил – только сухое вино, и то – хорошее, а здесь и бражку хлебаю, её тут все гонят, и местную водку – от неё совсем дуреешь и потом дня два всё болит и ноет: и кишечник, и голова, и желудок. Вот её-то нажрутся и начинают выяснять. Потому и попадают. В Онеге в общаге как аванс или получка, так всё вверх дном: выясняют отношения. Сколько уже мужиков похоронили - вспомнить страшно. Брагу здесь гонят почти все, да чего там почти – все. Северные люди всё забирают, они все - дикие, спившиеся. Здесь даже на женщин не тянет – все алкаши. Может даже интеллигентом выглядит, а водку хлещет стаканами. Муж приходит домой, а жена с любовником. Он ей только и говорит: «Дай опохмелиться». Если есть, то пьёт и тут же ложится, где попало, хоть и на коврике рядом с кроватью приляжет, чтобы не мешать. Ни ревности, ничего не осталось, совсем одуревшие. Правда, с 74 года резко усилили строгости с наркотиками. До того, коробка Морфия стоила 27 копеек, ампула стоила – один рубль. Имело смысл. А сейчас дают 8 лет с конфискацией, диплома лишают. Ну, может быть, всё-таки, хоть что-нибудь есть, Промедол, Омнопон. Противошоковые – хлорэтил, например.

-Ничего нет. Хлорэтил – это заморозка, обезболивающее, - начал я терять терпение, подумав, - Хочет, чтобы и меня лишили диплома.

-Тогда от кашля… Кодеин, например, да вы и сами всё понимаете.

-Вот тварь, - подумал я и сказал, - От кашля только термопсис и сода. Нам ничего наркотического нельзя, нам Минздрав запрещает.

-Ну, тогда хоть для сна.

Я протянул ему давно заготовленную для него же упаковку Эуноктина.

-Хорошие таблеточки, - зачем-то поднёс он подарок к носу и стал его обнюхивать, - Сильные. Вы перед отъездом отдайте мне все ваши шприцы – вам-то уже не понадобятся, а нам тут всё польза, хоть какая. Иголочки тоже уж дайте, мы им применение найдём, только хорошее. Ну, а если поискать? А? Ну, может быть, что-нибудь есть, например, Промедол, Омнопон, от кашля – Кодеин?

-Нельзя нам держать их, ох, и нельзя, - подстроился я под его усыпляющий голос и подумал, - И хорошо, что нельзя. Но ведь не верит мне, тварь.

-Я марки шприцов знаю…

-Это тебя много украшает, - подумал я.

-Хотя строгостей намного больше, но наркотиков на Кавказе много, а может быть, и ещё больше.

-Как же так?

-Вот так. Здесь водку совсем не продают, а все пьяные. Жуткий север – с ужасом думаю жить мне здесь ещё два года. Как я их проживу? Особенно зима эта проклятая. Вы себе её даже представить не можете…

Неожиданно мне стало жалко это поломанное, неудавшееся, ничтожное существо всё счастье в жизни которого – уколоться и забыться. Два года! Кошмар! Мне осталось несколько дней и я с ужасом думаю, как вынесу их. Не жизнь, а проклятье. От сумы да от тюрьмы не зарекайся.

-По родителям скучаю. Отец мой – полковник в отставке из органов, больной весь, не знаю, увидимся ли ещё? Мать тоже больная, чего только у неё нет: и ахилия, и грудная жаба. Уход им нужен, а детей под боком и нет. Они бумаги пишут, ходатайствуют, чтобы меня к ним поближе перевели. Если смогут, то я всё равно, когда освободят, то уеду в Среднюю Азию, давно я мечтаю осесть там. Годы идут, а жить хочется. Фрукты я люблю и тепло, то есть, всё, что есть в Средней Азии. А Димедрол в ампулах? Уверен, если посмотрите…

-Нету. Ничего. Юра, нет. Ничего. Не-ту. Только аналгетики. Я бы вам дал, если бы было, - не врал я, - В конце концов, доживёт ли он ещё до своей мечты? Да и там конченный человек.

-Хоть валерианки на спирту. Ну, уже этого-то не может у вас не быть.

-Всё может не быть. Нету. Мы, уж извините, на такой контингент, как вы не рассчитываем…

-Вот это напрасно, - сильнее, чем обычно протянул Юра.

-Наверное. Кем вы, кстати, работаете?

-Каменщиком в Вельской ПМК. Мы сейчас строим водокачку. Платят плохо, да с меня ещё 33 процента снимают. Я алименты плачу на двоих детей. Моему сыну 12 лет, дочери – 7. Они живут с женой в Ленинграде. Я только и живу на аванс. Трудно. Кроме самих алиментов с меня ещё вычет - должок по алиментам – 970 рублей. Только и смотрю: сколько осталось долга. Никак не расплачусь.

-Как вам было в лагере?

-Как было? Конечно, очень плохо. Никакого порядка в лагерях нет: делают что хотят. Понятно, что полный произвол, когда прапорщика раз в день увидишь. Могут избить, убить, выебать. Отнимают всё. Разрешают отовариваться на пять рублей в месяц, да и то всё отнимут. А вы спрашивает, как там? Молодёжь ещё хуже – свои порядки заводит, хуже зверей. Ну, если что найдёшь, так дай, - перешёл он на «ты».

-Нам не дают. Могу тебе показать список лекарств.

-Как так относятся к людям, хуже, чем к собакам. В Онеге мне уже надоело мужиков разнимать – чуть что, так начинают выяснять отношения, а то могут и за топоры схватиться. Мозги-то все давно пропили. Развлечений никаких. Пойдёшь в клуб, где местные дают концерт, такая дрянь. Такая тоска здесь. Работаем тоже, чёрт знает как: то с 4 утра до 12, а то и неизвестно как. Одно радует, что можно прогулять, договорись только с бугром. Всё не зона, и за то спасибо. Чего пупок рвать, когда начальство не даёт денег заработать. Так прямо в глаза и говорят: «Ищи шабашки или воруй, но чтобы не попадался». Сами подбивают, им-то что. Своруешь, и ещё три года к своим двум схлопочешь. Нет, я на это не пойду, тем более отец вот-вот добьётся вызова, даст Бог и меньше двух лет промучаюсь тут. Ну, так, как с Промедолом или Омнопоном?

-Юр, Не дают нам, могу список показать…

-Список мы все писать можем, а по правде, если Промедола и Омнопона…

-По правде – это в газете «Правда». Но я списки писать не умею, у меня печати нет, у меня всё, как в аптеке, то, что доктор прописал… - в этот момент, на моё счастье, в дверь постучали.

-Доктор, - раздался чей-то хриплый голос, - Человек заболел.

-Всё. Идти надо, - радостно встал я, давая понять, что толи душещипательная, толи душеспасительная беседа закончена, но не по моей вине.

В одном из вагончиков недалеко от лужи-помойки столовой, в длинной узкой комнате ещё с тремя соседями проживал заболевший мужчина.

-Зовут меня Кизяк Сидор Михайлович, 33 года рождения, из Тернополя, - привстал пожилой человек с красными глазами при моём появлении.

Осмотрев его, я подвёл итог: «ОРЗ. Простуда».

-И за то спасибо, - улыбнулся Сидор Михайлович, - Внутри-то всё горит и болит, всё тело ломит.

-Как вы дошли до жизни такой? – полюбопытствовал я.

-На старости лет меня на север потянуло – захотел посмотреть, как оно здесь. Два года назад на 42-м году жизни умерла моя жена от рака. Остался я один с двумя сыновьями. Они сейчас в институтах учатся. Вот я и решил: помочь им и мир посмотреть. Сам-то я – монтажник. Завербовался на север на 6 месяцев, но не сюда, а в другое, хорошее место. Приехал я туда, а там всё оказалось занято. Вот меня и перебросили сюда в эту проклятую ПМК – хуже нет. Можно было бы ехать, скандалить, но я всё тянул, а сейчас вообще, остался мне один месяц срока. Только всё равно, я потом пойду к прокурору. Они здесь такое творят, вы себе и представить не можете. Можете представить себе, но два месяца назад закрыли нам на двоих наряд на 42 рубля за месяц. Мы с земляком-плотником весь месяц пропахали, как черти. Рудяк дал нам хороший наряд, а главный инженер, такая наглая морда в очках - Макаров – сказал, что написан наряд неправильно, всё вычеркнул и осталось 42 рубля на двоих за целый месяц работы по 12 часов в день. Этот Макаров говорит: «Сделаю вычет с местных» и смеётся. Зачем мне этот вычет, коли я с этого ничего не имею. Пойду, обязательно пойду к прокурору: пусть покажет советская власть, как за работу в месяц, работая все субботы по 12 часов, получить 22 рубля. Я ведь не гулял. Это здесь – всю ночь пьют и орут, а днём спят. Тут такие типы, кто откуда: кто от жены, кто уголовник, кто химик, и я попал, как кур во щи. За всё время смог отправить сыновьям только 300 рублей – разве за этим я сюда ехал? Только и ехал-то не сюда. Начальство наглое и подлое: творят с нами, что хотят. А тут ещё и заболел. Ничего, остался месяц, в сентябре – домой, обязательно заеду к прокурору.

-А как жизнь в Тернополе?

-В Тернополе жизнь отличная, всё хорошо: и снабжение, и люди, и климат. Вернусь только и больше никуда не поеду. Мне ещё внуков увидеть надо.

Только я вышел на улицу, как небеса прорвало, полило, как из ведра. Пока я прошёл считанные метры до столовой, брюки вымокли насквозь – верх защитил зонтик.

-Илья Захарович, - ледяным тоном встретила меня Юля, - Заходил Сергей Громов и хотел закрыть столовую на учёт.

-Ну, и закрыл бы, - бросил я.

-Как же так, а решение СЭС? Поэтому мы договорились ждать до полдесятого, а там уж вы соизвольте.

-Премного вам благодарен, соизволю.

-Уж не за что. Илья Захарович. Вас все благодарят, не наблагодарятся.

После снятия проб, вместо ужина, который не лез мне в горло, я пошёл болтать с Людой. «Как вас сюда занесло?» - оторвал я её от кухонных дел.

-И не спрашивайте. Я учусь в институте советской торговли на инженера-технолога, то есть, сами понимаете, в такой дыре какие занятия. Кроме того, я – повар 6 разряда. Но выбора у нас не было. Мы с мужем стояли в Онеге 7 лет в очереди на квартиру и кончилось тем, что встали в очередь на двухкомнатную кооперативную. Но её тоже надо ждать 4 года, а где жить? Платить за съём с нашими заработками мы не можем, вот и оказались в Верхнеозёрске.

-И что дальше?

-А ничего. Сдам зимнюю сессию и уйду лаборантом на котельную – определение проб воды. Получать буду 85 рублей, и весь день свободна, посвящу детям и занятиям.

-Если не секрет, то сколько вам сейчас подают.

-Какой уж там секрет – на самом деле подают 93 рубля, которые остаются с моих 110. Сами видите, какие условия и какая работа. Знаете, сколько получает Ольга? 85 рублей. Так можно жить. Самая старая из нас получает ещё меньше, да ещё и выпить любит. Мы все уйдём, уже договорились. Пусть начальство попробует найти сюда хоть кого-нибудь.

возврат к началу.