Встречи.
Главная страница

Верхнеозёрск-83. Записки врача стройторяда. Первая страница

-101-

Всё нижеизложенное не имеет к прекрасной действительности никакого отношения.
Ненормативная лексика используется только в силу крайней необходимости.

Мы замолкли. Я встал: «Пошли, пройдёмся».

-Как хочешь, так и будет, - произнесла Ирина свою фразу, которую она ввела в отрядный словарь.

На больничном дворе в полинявших от многих стирок пижамах и халатах, не спеша, фланировали больные. Люди в белых халатах шустро пробегали по территории. Пошатывались ветром молодые деревья и ветки старых. Веселящие глаз клумбы кто-то в беспорядке разбросал по всему двору.

-Я люблю помогать другим, но потом мне плохо. Это всегда так при лечении?

-В принципе, не должно бы. Ну, а как ты помогаешь страждущему человечеству, рискуя драгоценным здоровьем?

-Не можешь ты без иронии. Да, ладно, я к тебе уже привыкла. Меня это уже перестало коробить. Одно время один мой знакомый мальчик из МИФИ взял себе моду, всё время приезжать ко мне и всё жаловался, как ему плохо. Всё плохо: и занятия, и личная жизнь. Я его слушала часами. Он уезжал бодрый и весёлый, а я оставалась с очень плохим настроением, как будто бы меня пропустили через соковыжималку. Кончилось тем, что я поняла: он или сойдёт с ума, или женится на мне. Так я ему и сказала. Он спал с лица, открыл рот, как будто бы воробей залетел и так это бочком, бочком к входной двери. Больше не ездит.

-Хороший способ отвадить кавалера. Кстати, а как с Валерой? Вдруг, он бы согласился?

-Я знала, что он только услышит и сразу же убежит. Я не сомневалась. У меня есть грань, за которой я уже всё. Дальше невозможно. Для разных людей она разная, но если переступают через неё, то всё…

-Прошу прощения, но твоя «грань» напомнила мне выражение пана Гималайского из кабачка «13 стульев»: «У меня твёрдые принципы и твёрдые цены за отказ от них».

-Ты, как всегда…

-Но это правильно: у каждого человека должна быть граница, переступать через которую никому нельзя. Сейчас понятие чести девальвировалось. Как у Высоцкого: «Досадно мне, что слово честь забыто, зато в чести наветы за глаза».

-Ты всё время цитируешь кого-то, меня это раздражает. Как будто, ну, начинаешь чувствовать себя дурой.

-Речь-то идёт об особенностях моего мышления. Да, ладно, как хочешь, так и будет. Надеюсь, тебя-то цитировать можно?

-Валяй. Только не забывай упомянуть первоисточник.

-Ни Боже ж ты мой. Не цитируя никого всуе, но в Х1Х веке за неё, за честь, значит, рисковали жизнью. Считалось, что она стоит того. Причём унижение ни к чему не приводит, так как унижающийся всё время должен идти на новые унижения, а тому, кто унижает – всё равно недостаёт, физиологическое привыкание, и унижаемый терпит крах…

-Действительно, люди должны идти на взаимные уступки, - откинув волосы со лба, искоса посмотрела на меня Ирина, Но зачем ты это всё сказал? Ты имеешь в виду меня?

-Ни в коем случае. Не любишь ты начётчиков, да всё равно, я удержаться не могу: «Соглашение – есть продукт взаимного непротивления сторон».

-Ты добрый? – опять бросила на меня косой взгляд Ирина.

-Злой, как голодная собака.

-Я же говорю, что ты – странный: я никогда не знаю, что ты ещё выдашь. Очень мало людей так ответило бы на такой вопрос. А вот я знаю, что я в общем, добрая, но только не ко всем одинаково.

-А в частности, размер твоей доброты определяется объектом, на который она направлена.

-Хотя, может быть, я и недобрая: я не люблю детей.

-Даже Князь Мышкин говорил, что он недобр, так как иногда бывает очень зол. Извини, уж, но цитаты так и лезут в голову, не могу удержаться…

-Особенно, когда знаешь, что это раздражает собеседника.

-Аск.

-Я мало читала, хотя уже в пять лет научилась в одну неделю писать и читать. Видимо это так отбило у меня охоту, что до сих пор не пришла в себя и читаю мало…

-Знаешь, это лучше, когда говорят, как ты, чем клянутся в своей доброте. Ну, давай, попытаем ещё раз счастья у главного врача онежской ЦРБ.

Ирина осталась погреться на солнышке, а я прошёл в большую приёмную. На одном из стульев сидела девушка лет 20 с точёной фигуркой и ниспадающими до плеч тёмными волосами с каштановым отливом.

-Вы последняя? – сел я рядом с посетительницей.

-Да.

-Похоже, что и первая, - посмотрел я на секретаршу – полную женщину лет 45.

-Да.

-По какому делу, если не секрет? – спросил я.

-Не секрет. Я – молодой специалист после медучилища. Меня против моего желания распределили на работу в Золотуху…

-Вся прелесть распределения в том и состоит, что они не обязаны учитывать желания распределяемых, но лишь блат, во-первых, и всё остальное, во-вторых.

-Вот-вот. Я окончила архангельское медучилище с красным дипломом, у меня была возможность выбирать, но несколько девушек по блату проскочили передо мной, а меня решили упечь в Золотуху, потому что на предварительном распределении я сцепилась с деканом. Он меня отозвал в сторону и сказал: «Поедешь в Золотуху, хоть твоя фамилия и Андропова».

-На самом деле, с такой фамилией и в Золотуху, - улыбнулся я.

-Вы вот смеётесь, - обиделась медсестра, - А туда одной нормальной девушке ехать нельзя и это все знают.

-Андропова, пройдите к главному врачу, - встала секретарша.

Минут через 15 девушка вернулась с красным лицом и глазами.

-Как успехи, - встал я, - Она показалась мне намного интересней, чем до аудиенции.

-Никак, - слезинки навернулись на глазах однофамилицы правителя Советского Союза, - Они надо мной издевались, «Как ваша фамилия?» - спрашивают. Я поняла, что ничего хорошего мне здесь не светит, и сказала: «Узнаете, если надо». Всё равно не поеду, – она развернулась и выскочила из приёмной.

-Странно, фамилию-то могла бы, и сказать: в конце концов, не все её знают в лицо, в отличие от знатного однофамильца.

-Проходите, доктор, - раскрыла начальнические двери секретарша.

В хорошо обставленном модерной мебелью тёмного цвета кабинете за большим столом сидела полноватая женщина лет 45 с зачёсанными назад русыми волосами. В торцах её стола лицом к лицу восседали мужчина лет 35 с каменным лицом и женщина лет 50.

-Как будто бы и меня хотят распределять. От такой тройки ничего хорошего ждать не приходится, - подумал я.

-Дело в том, - заговорила главный врач не подходящим под её габариты писклявым голоском, - У нас пришли из отпусков все врачи и для вас нет денег. Людмила Васильевна – главный бухгалтер нашей ЦРБ, - кивнула главврач на восседающую в торце, - просмотрела штанное расписание. Ничем помочь вам не можем.

-Но ведь была договорённость.

-Вы обязаны, знаете, сколько человек должно быть на участке, а сколько есть у вас, - нравоучительным тоном проговорила бухгалтер.

-Работа в отряде включает в себя намного больше, чем работа участкового врача. Сравнивать их нельзя.

-Не исключено, только в штатном расписании ничего подобного нет, а начислять зарплату можно только по штатному расписанию.

-Да, тут приходил ко мне мальчик, - усмехнулась бухгалтер, поправляя причёску, - Командир ваш. Не понимает ничего. Несёт какую-то глупость по поводу 14 часов работы. Вы передайте ему: он забыл, что в Советском Союзе самый короткий в мире рабочий день и нарушение его преследуется по закону.

-Вы не составили акта по поводу поселковой столовой, - увидела какую-то бумагу на своём столе главный врач, - А если бы отравление? Я бы лично дошла до суда.

-Как не составил, - повысил я голос, - Мне никто и никогда не говорил, что я должен это делать.

-Как получать, так в первых рядах, а как работать, так вам не говорили, - насмешливо почмокала губами бухгалтер.

-Не хорошо доктор, - затряс головой, как будто бы вода попала ему в ухо, мужчина.

-О чём вы говорите? – взвился я.

-А в Нижмозеро вы ходили? - спросила заведующая.

-Два раза. Туда 9 километров в один конец и мы договорились, что мне будут давать хотя бы повозку, а на самом деле ничего не присылали.

-У нас врачи и по 18 километров ходят в один конец, - заискивающе посмотрел на свою начальницу мужчина.

-Договор о транспорте был с самого начала, - решил я проигнорировать неприятного мужика.

-Хорошо, Людмила Васильевна, поищите, пожалуйста, полставки, - обратилась главный врач к главному бухгалтеру. Та молча вышла. Отсутствовала долго. Ожидая её в приёмной, я вспоминал медсестру-красавицу.

Длительные поиски завершились заявлением главврача: «Мы даём вам полставки консультативного приёма. При этом вменяем вам в обязанность заполнять 39 форму и статталоны».

-Спасибо, - сказал я, понимаю, что в ЦРБ мне ничего не светит и я не получу здесь ни копейки.

Не солоно хлебавши, мы пошли в аэропорт. Представлял он из себя огороженную забором зелёную лужайку на окраине города. В стороне выделялось несколько серебристых хранилищ горючего. Небольшой домик со стеклянной будкой диспетчера наверху играл главную роль. На его первом этаже располагался зал ожидания с несколькими рядами соединенных между собой стульев напротив буфета, в котором продавали подозрительного вида колбасу, печенье и леденцы. От зала ожидания на взлётную полосу вела галерея, но она была закрыта, так как, провиснув на петлях, свободно раскачивалась боковая дверь прямо напротив овала вертолётной площадки.

Припекало. В ожидании вертолёта мы разлеглись в теньке под деревом недалеко от небольшого, деревянного административного домика. Печально шумя моторами, несколько АН-2 совершили посадку, а затем взлёт. Я вспомнил, что называют их этажерками.

-Скоро Света и Юля уедут в Москву, - разорвала молчание и тишину крохотного аэродромчика Ирина.

-Этого не может быть, потому что не может быть никогда, у принципе, - смотрел я в выгоревшее, чистое небо и неожиданно для себя бросил, - Мне этого очень хочется, - тут же подумал, - Зря, это здесь Ирина - мой лучший друг, а в Верхнеозёрске она им всё передаст. Ну, и чёрт с ними, неожиданностью для них это не будет, - и продолжил, - Барышни собираются уезжать с первого дня – им мало денег.

-Свете нужны деньги на трёхкомнатную квартиру. Паша ведь отказывается помочь ей, а они уже подали заявление на развод, то есть, придётся делить имущество, в том числе и квартиру. Развод – это всегда ужасно, особенно для детей. Ты со мной согласен?

-Аск, - подстроился я под голос Ерохина.

Знакомое жужжание донеслось сверху. Ирина вскочила, как отпущенная пружина, порозовела, казалось, вот-вот взлетит навстречу приближающемуся красному МИ-8. Не успели колёса вертолёта коснуться бетона овала, как Горбунова запрыгала возле его двери. Но Ерохин не прилетел. «Что с ним случилось?» - навернулись слёзы на глазах девушки.

-Не волнуйся, ничего страшного.

На землю спустились два пилота. «Если бы не лётчики, - закурил один из них – высокий и худощавый, - То вообще никому ничего не надо».

-Не бери в голову, - усмехнулся невысокий и полный.

-Всё никак не привыкну. Где машина? Сколько времени нас будут разгружать?

Кучерявая мадам лет 25 в лётной форме со строгой красной повязкой на руке «Дежурная» смутилась: «Мужики поехали обедать. Сейчас будут».

-Припрутся пьяные? – раздражённо бросил высокий лётчик.

-Химики они, - ещё больше покраснела дежурная, видимо лично отвечала за поведение грузчиков, - Если и будут поддатые, то не настолько, чтобы не смогли работать.

Работяги вернулись часа через полтора: знакомые всё лица, которые встречал в Верхнеозёрске или на трассе. Они на самом деле благоухали, но, скинув куртки – на удивление припекало солнце - заработали дружно и быстро. У одного из условников - блондина с ёжиком - возле левого соска красовалась татуировка – Ленин в профиль. «Не хватает только подписи: «Мы придём к победе коммунистического труда». Таких иконок много везде нашлёпано. Кто на них обращает внимание? Вообще, читает ли их кто-нибудь кроме антисоветчиков? - подумал я.

После загрузки вертолёта, толстая дежурная перегородила мне дорогу: «На этот рейс я вас не посажу: надо возить цемент, и так летят 5 человек, что позволило отправить только 35 мешков цемента. Но будет ещё один рейс, последний на сегодня, что-нибудь через час».

возврат к началу.