Встречи.
Главная страница

Короткие зарисовки. Первая страница.

-3-

Косицкий открыл дверь. Он надеялся, что жена уже спит, но в столовой горел свет.

На ходу раздеваясь, он прошёл в комнату. Одетая жена сидела на стуле возле стола перед открытой, перевёрнутой вверх ногами книгой. Косицкий хотел, как ни в чём не бывало прошмыгнуть в спальню, но его хлестнула очередь вопросов: “Почему так поздно, Миша? Что случилось? Где ты был?”

-Что же она такая противная? - подумал Косицкий, взглянув на широкое, мясистое лицо, большой нос, прилизанные волосы, корявую, тощую фигуру в нелепом мышиного цвета платье.

-Что ты молчишь? Где ты был?

-Где был, там уж нет, - пробормотал Михаил, жалея, что не остался у Лиды, которую он представил обнажённой, с рассыпанными русыми волосами по манящим плечам.

-Что ты бубнишь себе под нос? Я ничего не понимаю.

-Вино, водку пил, - продолжал бормотать Михаил.

-Ты что пьян?

-Ты же знаешь, мы сегодня отмечали с ребятами Новый Год.

-Вы это делаете 10 лет, но никогда так поздно.

-Сегодня задержались.

-Почему ты не позвонил? Я себе места не нахожу.

-Плохо ищешь.

-Что? Что?

- Задержались.

-Все?

-Половина, - про себя проговорил Михаил и продолжил вслух, - Конечно. Не с компьютерами ведь я встречал - они ещё не до конца разумные, они, как пишет “Литературная газета”, “компьютер - пьющая компания”.

-Я звонила Петру, он давно дома.

-Ты меня проверяешь!? - от вина, вины, смущения закричал Михаил, - Может быть ты посадишь меня под домашний арест, чёрт подери…Да?

-Тише, пожалуйста, разбудишь Сашеньку.

-Косицкий прошёл в комнату сына, увидел освещённую заглянувшим в окно светом луны ручку ребёнка, услышал сзади тихое всхлипывание, почувствовал тошноту и боль - не разобрал только физическую или душевную, испытал жгучий стыд за всё происшедшее и происходящее. В ту ночь, впервые в жизни, они спали в разных комнатах.

Утром за завтраком Михаил решил, что жена знает всё. Он не смотрел ей в глаза, смущался, краснел, думал: “А собственно говоря, что она знает? Что произошло? Отчего столько шума? Ну, и что, поцеловал девчонку, стоит того, устроила истерику?”. Не допив чаю, убежал на работу.

Стиснутый плотноупакованными зимними телами, в душном вагоне метро, прикрыв глаза, Михаил вспоминал вчерашнее. Впервые в его жизнь вошла интересная, молодая женщина, почти девушка, намного младше его. “Неужели я ей… не совсем того… безразличен? Но какой может быть во мне толк? Не очень, мягко говоря, молод, внешность… ребёнок… Таким путём я могу его потерять, а ведь, собственно говоря, что есть у меня в жизни реального кроме сына? Что вообще у нас у всех есть в жизни кроме детей? Не будь его…, но это единственное существо, кроме мамы, которое я люблю. Лида, не знаю, что она от меня хочет? Нет, лучше для всех поставить точку, пока не поздно. К хорошему это не приведёт. Но, чёрт подери, почему же у меня так щемит в груди и почему я так хочу её, как никогда никого в жизни не хотел? К чему это приведёт? А какая разница? К хорошему! Уж если в юности я не смог… отведать, как все нормальные мужчины, то сколько мне осталось? Приведёт - не приведёт. Куда вообще всё ведёт?”

Около 11 часов, когда Косицкий, сидя за своим столом, копался в схемах устройств, за которые он отвечал, в комнату инженеров зашла Лида: “Миша, пошли, покурим”.

Он не курил, лишь изредка, после выпивки, баловался сигаретой, поэтому хотел ответить, что не курит, не видит в этом никакого смысла, но, пробурчав нечто невразумительное, резко вскочил со словами: “Если не на долго”. Сидевший рядом его начальник Вишневский удивлённо взглянул на своего друга-подчинённого и молча пожал плечами.

С тех пор самое меньшее 3-4 раза в день Лида уводила Михаила “курить” на чёрную лестницу, редко используемую по своему основному назначению. Тесёмкина на самом деле курила. Косицкий курил пассивно и они болтали до тех пор, пока не прибегала с криком Наташа: “Лидка, дура, тебя Пфельд ищет-рыщет”, или не приходил непосредственный шеф Косицкого Петр Ильич Вишневский и спокойно заявлял: “Миша, ты там кое-что недоделал, - или. - Миша, ты знаешь, там кого-то к телефону и мне кажется – это тебя”.

Косицкий и Вишневский окончили один и тот же институт, были распределены на вычислительный центр, в котором к тому времени уже почти 15 лет регулярно проводили по 8 часов в день. Правда, Косицкий, не переваривающий писанину, незаметный начальству, дорос лишь до старшего инженера, а хваткий Пётр Ильич возглавил лабораторию. Свои деловые отношения они дополняли дружескими: отмечали вместе праздники, дни рождения, иногда ездили в отпуск. Естественно, ожидая мужа в тот предновогодний день, Лариса, прежде всего, позвонила Вишневскому.

Стремглав растаяло несколько месяцев. Лида продолжала усиленно перекуривать. Михаил “на дармовщинку” делил с ней, наверное, половину никотина, прочие канцерогены и совместное удовольствие от общения. Затем Лиде показалось этого мало и она начала ходить вместе с инженерами обедать. Зато после работы они не встречались: Косицкий трусливо сбегал домой, предчувствуя опасную непредсказуемость дальнейшего развития событий, при столь явной предсказуемости ближайших. Лида свою “жертву” не преследовала. Лишь один раз она предложила пойти в кино, услышала в ответ трусливое бормотание и решила: “Всему своё время, всё должно созреть”.

Если честно, то она сама частенько не понимала, зачем она это делает? Надо ли ей это? Чего она хочет от этого женатого мужчины средних лет?

Подходил очередной праздник, обязательно отмечаемый в отделе - 8 марта. Возбуждённые предстоящим отдыхом, напоенные грядущей весной, мужчины и женщины отдела предвкушали любимый ритуал. Косицкий тоже с нетерпением ожидал минуты расслабления, когда в шуме, застольных звуках, тостах Карнаухова хоть на несколько мгновений освобождаешься от суеты сует будней, сливающихся в сплошную, почти не различимую ленту повседневности. Но не успели собравшиеся “проработать” и пары тостов, как Лида попросила Михаила: «Выйдем на минуточку».

-Проводи меня, пожалуйста, домой, у меня голова раскалывается, - прошептала она в коридоре голоском тяжело больной.

Большая часть пути прошла в натянутом чем-то непонятным, чреватом молчании под аккомпанемент тяжёлых вздохов Лиды, в ароматных парах кем-то провозимой селёдки. Рассматривая двух пожилых женщин, Косицкий прислушался к их разговору.

-Вы давно видели Иду Исааковну? - спросила дама в пальто отороченном серым воротником свою спутницу в зеленоватом манто и с яркой раскраской губ.

-Вы разве не знаете, что она умерла?

-Боже мой, а что такое?

-Что-то в груди, наверное, рак. Сейчас это так модно. Причём у неё был самый злой рак - самка.

-Да что вы говорите, - всплеснула руками дама с серым воротничком, широко открыв рот от удивления.

-Да, да. В своих последних открытиях учёные открыли два вида рака: рак-самец и рак-самка. Рак-самец ещё ничего, можно выжить, а рак-самка - это всё, это - страшный конец.

-Боже мой, чего только не откроют.

-Вот ещё одно открытие: лечение рака авиационным керосином. Это не только лечение, но и лучшая профилактика. Пейте по одной чайной ложечке в день.

-До еды или после?

-Во время, - почти вмешался Михаил, с трудом удержав себя от этой неделикатности.

-Это зависит от состояния вашей системы мунитета…

-Как жить-то страшно, - трагически покачала головой одна из дам.

-Какую чушь несут люди, - подумал Михаил, выходя из вагона.

-Ты слышал о раке? - спросила Лида, - До чего же люди… Моя соседка однажды выдала. Зашла ко мне за какой-то ерундой типа открывалки, и глубокомысленно, с таким серьёзным видом заявляет: “Я тут давеча думала, после прочтения целого ряда книг, как много в русском языке слов из греческого языка, а мы происходим от обезьяны”… Может быть, зайдёшь? У меня никто не кусается, тем более, что никого и нет.

Лида жила в однокомнатной квартирке, оставшейся ей после смерти бабушки в единоличное владение.

-Проходи, проходи, туфли можешь не снимать. Уже снял, возьми вон те тапочки, - проскочила она вперёд.

Косицкий попал в небольшую, почти квадратную комнатку. Её типичная обстановка принадлежала представителю зажиточного городского класса советского общества середины семидесятых годов ХХ века: сервант, книжная полка, пианино, стол, софа, телевизор, несколько стульев, на стенах портреты звёзд мирового кинематографа, Есенин. Обнаружилась, правда, и существенная особенность, отличие, очень заинтересовавшее Михаила - акварели хозяйки.

-Ерунда, не смотри даже, школьная мазня. Давай выпьем.

-А как твоя голова?

-Не на месте, -подумала Лида и улыбнулась, - Лучше. После воздуха мне всегда лучше. Там в вашей комнате уж очень душно.

Лида достала бутылку коньяка, рюмки, принесла с кухни яблоки, лимон, пирожные.

-Ты хорошо живёшь, - промямлил Косицкий, закусывая коньяк лимоном.

-Отлично. А ты ничего не понимаешь, - разглядывала Лида мир сквозь заполнившую рюмку жидкость благородного окраса, - Отлично. Я думала ты проницательнее, тоньше. Осуждать человека очень легко, особенно когда ничего о нём не знаешь.

Михаил закашлялся, может быть, поперхнулся: “Почему осуждать? Кто осуждает?”

-Какую музыку ты любишь? - встала Лида.

-Ты сама играешь?

-Немного. Когда-то я мечтала о карьере пианистки, кончила музыкальную школу, поступила в училище и сломала руку. Быть плохой учительницей музыки бездарей - зачем? Тем более пианистка во мне всё время боролась с актрисой и вот, инженер-экономист через год вылупится из оператора. Хочешь Баха? У меня много пластинок. Когда мне грустно или плохо, или хорошо я люблю слушать Баха. Наверное, я завидую ему - он смог создать такое, а все мы лишь копошимся в какой-то ерунде… Исчезающей в самый момент своего появления…

-Нет, сыграй что-нибудь сама.

-Тогда… слушай Шопена.

-Тепло от алкоголя, смущающие душу звуки, полумрак погрузили Михаила в удивительное, необыкновенное, никогда прежде не испытанное им чувство умиротворения, растворения в чём-то огромном, бесконечном, которое может быть и есть настоящее счастье, а то и намного больше…

-Отключился я, - встрепенулся он, разрушая кружева обволакивающей неги.

Лида закончила, склонила голову, устало опустила руки на колени, застыла, русые волосы матовым отливом упадали на плечи. Тишина звучала, как последний аккорд пропавшей мелодии. Косицкий с трудом встал, тяжело, медленно шагая, проделал эти полтора метра, взял Лиду за плечи и, опускаясь на колени, поцеловал её душистый затылок, прорвался сквозь золотистый водопад и припал к тёплой, пульсирующей шее.

-Потанцуем, - предложила Лида, выключила ночник, поставила тихую, западную мелодию и их тела сплелись…

-Что ты ищешь? - спросила Лида, возвращаясь в обычное состояние.

-Часы.

-Возьми такси, а то и в это раз тебе попадёт из-за меня.

-Откуда ты знаешь?

-Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять это. Остановка возле универсама. У тебя есть деньги? А то возьми мои.

-Спасибо тебе за всё, за всё, за всё, - покрывал Косицкий её руку поцелуями…

-Опять ты задержался, - встретила Михаила его противная-противная жена, показавшаяся сегодня до безобразия отталкивающей, хуже, чем всегда.

-А ты опять звонила Петру?

-Да.

-Чёрт подери, - взвыл Михаил, - Ты делаешь из меня посмешище, какого дьявола, я…

Жена уже издавала жалобные всхлипывания в комнате сына.

-Сделала из меня комнатную собачку. Сама - бревно, ни кожи, ни рожи, ни сиси, ни писи. Почему я должен мучиться всю жизнь? Где это написано? Кто велел? Нет таких правил, нет таких законов, - зло и пьяно думал он, ворочаясь в столовой на диване, - Брошу её к чёрту. Навязали на мою голову, - но тут он вспомнил сына, болезненная волна разлилась в груди, мучительно заныло в висках. Его детство изуродовала безвременная кончина отца. Потому сейчас он не мог пожертвовать почти материнской любовью к сыну, - моего Сашку я должен видеть каждый день. Без него моя жизнь превратится прямо в какую-то нелепую тень промелькивающих абсолютно напрасно дней. Но как я могу продолжать с его матерью? Кто знает, что такое любовь? Разве я виноват, что меня всё сильнее и сильнее тянет к этой молодой женщине, такой не похожей на остальных. Она как чудо упала на меня - представительница другого мира. Я ведь ещё не верю. Я просто поражён. Можно только удивляться, что она обратила своё внимание именно на меня - лысого, женатого мужчину средних лет. Восьмое чудо света, да и только. Что делать? Эх, вернуть бы время…

Косицкий забылся тяжёлым сном, оставившим утром противную отрыжку, головную боль, замешательство и муторное предчувствие. Он проспал - жена не разбудила.

На работу Михаил приехал на два часа позже: хорошо, шеф - свой человек. Не успел он сесть за рабочий стол, как вошла Лида, позвала покурить. Как загипнотизированный он встал, чтобы повиноваться, но Вишневский не выдержал: “Миша, подожди, разговор есть”.

-Он сейчас вернётся и наговоритесь, - улыбнулась Лида, как показалось Вишневскому, нагло.

-Ну, нет, - взорвался почти никогда не выходящий из себя Пётр, - Ты выйди, а у нас разговор.

Разворачиваясь и пофыркивая - так воспринял издаваемые ею звуки Пётр Ильич, Лида хлопнула дверью - и это было его восприятием происходящего.

-Н-наглая тварь. Т-ты совсем обалдел. Сядь. Подышишь смрадом в другой раз. Что ты себе думаешь? Взрослый мужик, отец семейства, увлёкся девчонкой-б. Ладно бы…

-Знаешь что, не смей, это низко, ты её не знаешь, ты не знаешь, что она за человек, это, это низко да…

-К сожалению, знаю, очень хорошо знаю. Все знают. Один ты не знаешь или не хочешь знать. Скажи мне кто твой друг: Наташенька одна чего стоит.

-Перестань, при чём здесь Наташка?

-При том, всё при том. Тебя опутала наглая девка. Ладно бы трахал её в своё удовольствие, чёрт с тобой, если подцепить не боишься, но ты потерял голову. Посмотри на себя.

-Не смей называть её девкой.

-Девочкой она уже и сама не помнит когда была. Лариса звонила мне. Плачет. Где Миша? Что с ним? Почему он так изменился? Что я могу ей сказать?

-Ты скажи ей как трахаешься с Татьяной. Может быть, и твоя жена услышит, а то больно чистый.

-Хорошо. Не ожидал. От всех ожидал, а от тебя не ожидал. Ты ведь прекрасно знаешь, я тебе жаловался. Во-первых, Татьяна - серьёзная замужняя женщина с ребёнком. Во-вторых, ты ведь прекрасно знаешь, что я по-мужски ощутил… некоторую слабость, что ли. Мне надо было проверить себя и жену, для чисто медицинских целей проверить. Так мне доктор прописал: кто виноват? Я или жена? Проверил .Ведь всё бывает. Это совсем другое дело.

-Вот не знал, что тебе на неё выписали рецепт. То, что доктор прописал. Где мне найти такого доктора? Надо же уметь так пристроиться. Ага, а получил ты её в аптеке. Принимаешь до еды или после?

-Это без разницы. Не осли. Это - совсем другое дело. Сейчас мы просто получаем дополнительные ощущения. Слегка украшаем жизнь. Никому её не отравляем. А у тебя - безумие, психоз. Это плохо кончится. Ты потеряешь жену и сына. Ладно ещё ради нормальной женщины, а то… Неужели ты думаешь, что нужен Лидке? Знаешь, сколько там побывало.

-Перестань. У нас… ничего нет, мы просто… дружим.

-Ах, вы дружите. Как замечательно и трогательно. Ещё Герцен открыл, что от дружбы между мужчиной и женщиной появляются дети.

-Тебе таких отношений не понять: ты лечишься, а Лида - умная, добрая, хорошая, не очень везучая девушка, точнее совсем невезучая.

-Девушка, - захохотал Пётр, - Таких девушек…

-Перестань, ты – пошляк. Ей трудно найти человека: она - тонкая, образованная, музыкальная, читает английские стихи в подлиннике, играет на пианино…

-Ты - слепец. Нужна тебе дополнительная баба - это твоё личное дело, но оглядись - куда ты катишься? Ещё немного и ты потеряешь человеческую семью…

-Что значит “человеческая семья”? - перебил Косицкий друга, резко вставая.

-Потом узнаешь. Мне только жаль Ларису и больше всего Сашку. Ты сам рубишь свой сук… Это твоё личное дело, чёрт с тобой, хоть с кем, мне в конце концов плевать.

-С этого бы и начал, больно много развелось заботливых.

-Что мне говорить Ларисе? Надоело врать, но и это ерунда, ты - уже давно совершеннолетний. Для меня важно, что ты совсем забросил дела. Ты целыми днями торчишь на лестнице, программисты уже капали на тебя.

-Фельд, что ли?

-Если бы только Фельд. Т-ты перестал выполнять свою работу. Мне очень неприятно говорить тебе такие вещи, но ты меня довёл. Уже болтают, что я тебе все позволяю как дружку. Так и говорят, что я тебе потворствую. Как ты будешь с Тесёмкиной - это твоё дело, я больше слова не скажу. Но я тебя очень прошу: не заставляй меня больше произносить подобные монологи по поводу работы. У тебя есть обязанности, - Вишневский встал и резко вышел.

-Почему все на меня так влияют? Почему у меня нет никакой стойкости, никакого своего мнения? - думал Михаил, тупо уставившись в чертежи, - Поговорил со мной три минуты. Я ему что-то отвечал и вот, пожалуйста, я принял почти всё, что он мне наговорил. Как легко меня уговорить. Как легко мной управлять. Почему я такой бесхребетный? Почему я такой неуверенный в себе? Другие живут по принципу: “А мне плевать, мне очень хочется”. Я же всегда прислушиваюсь и меняюсь от разговора к разговору, от уговора к уговору... Я просто слабый и ничтожный человечишко…? Может быть, я просто - трус. Я боюсь потерять работу, боюсь потерять сына, наверное, даже жену я боюсь потерять? Наверное, я просто боюсь перемен? А вдруг будет всё хорошо? У Сашки своя жизнь, ещё немного и он уйдёт из семьи, а я останусь с ней один на один. Может, я буду счастлив с Лидой? Где написано, что нам будет плохо? - Михаил вздрогнул, очумело огляделся, застыл на некоторое время.

-Эй, астронавт, - окликнул его один из сотрудников, - Да ты уже на рабочем месте грезишь, - засмеялся он, - Что только женщины не делают с человеком.

-Нет, так нельзя. Нельзя принимать скоропалительные решения. Всё это очень серьёзно. Намного серьёзнее, чем мне это сейчас показалось. Не зная броду - не суйся в воду.

Примерно неделю Косицкий держался стойко как оловянный солдатик, но натиск Лиды был неутомим. Видя, что друг и подчинённый сломлен, говорить с ним бессмысленно - не с кем - Вишневский решил надавить с другого фланга: “Чего ты хочешь от Михаила?” - поймал он Лиду один на один в коридоре в конце рабочего дня.

-Тебе-то что?

-На вопрос вопросом не отвечают.

-А ты решил сыграть роль блюстителя нравственности.

-Какую роль играешь ты? Мало тебе парней, что ты срываешь замужнего мужика?

-Во-первых, женатого, а, во-вторых, мало. Ещё вопросы есть? - Лида села в близстоящее кресло, перебросила нога на ногу и демонстративно закурила.

-Есть. В конце концов, вне работы - это ваше личное, но не таскай его так часто на перекуры, он не успевает работать.

-Я здесь при чём?

-Ну, ты даёшь.

-Но не всем, - выпалила Лида, в то же мгновение подумав, - Что я несу?

-Я в этом не уверен.

-Что! Как ты смеешь? Я… - выдала она, подумав, - Сама же и нарвалась на заслуженное.

-Сиди. Ты его зовёшь каждую минуту, стыдно просто.

-Он что, ребёнок? Взрослый мужик, не захочет, не пойдёт, - криво улыбалась Лида, думая, - Зачем я лезу в бутылку?

Пётр Ильич понял, что сейчас взорвётся, побелел, сжал кулаки, развернулся и пошёл прочь.

Лида осталась одна. Вся спесь слетела с неё в мгновение ока. Она опала, тело вдавилось в кресло. Увидь кто-либо её сейчас, то решил бы, что какое-то тяжелейшее горе гнетёт эту молодую женщину.

-Чего они все хотят от меня? Чего я сама хочу от себя? От него? Ну, на самом деле - зачем это всё? Пётр – прав…

Отношения Косицкого и Тесёмкиной, чуть не с той встречи Нового Года стали достоянием самой широкой общественности отдела, тем более, что Лида их демонстрировала, а покорного Косицкого нёс гребень волны: может быть на скалы, а может быть и на берег счастья. Вскоре их начали величать жених и невеста, а потом одна из программисток вспомнила тост Карнаухова, поцелуй и посчитала, что они уже давно муж и жена. Непрерывные насмешки и шпильки сопровождали “молодую пару”, ставшую притчей во языцех местных зубоскалов. Некоторые, из самых рьяных, даже утверждали, что своими собственными глазами видели на чёрной лестнице в самый разгар рабочего дня разнообразнейшие позы половых актов Косицкого и Тесёмкиной.

Михаил перестал ходить обедать в столовую вместе с инженерами, а был присоединён к группе Фельда, устраивающей трапезы из домашних припасов и с тех пор, если не торчал на лестнице в виде сопровождающего лица, то сидел в комнате перфораторщиц недалеко от объекта поклонения.

-Пропадёт мужик, ни за понюшку табаку пропадёт, - пожаловался Вишневский их многолетнему сослуживцу - Аркадию и попросил его провести беседу.

-Любовь - очень зла, полюбишь и самого паршивого козла - пустое дело, но я попробую, жалко парня, - вздохнул Аркадий и исполнил обещание.

Он поймал влюблённого в полутёмной комнатке инженеров и тут же взял быка за рога: “Миша, ты можешь на меня обижаться, но я тебя знаю не первый год, надеюсь, что и не последний и я хочу тебе только добра. Оставь её, Миша, пока дело не дошло до беды, оставь. Протри глаза, посмотри только, куда ты попал, куда ты влип. Речь идёт о скверной девке. С кем она только не спала…Ну, да ладно, хочешь переспать с ней - переспи, но не воспринимай её всерьёз. Есть женщины, которых абсолютно противопоказано воспринимать серьёзно. Это чудовищное преступление - воспринимать их серьёзно. Это несерьёзно воспринимать их серьёзно. Проснись! Ку-ку. Самое последнее дело - это потерять голову из-за юбки, из-за самой достойной, если есть среди них таковые, допустим. Но это совсем не тот случай”, - начал выходить из себя Аркадий, по выражению лица Косицкого, поняв что все его старания как об стенку горохом. Закурил даже, хотя два года назад бросил, положил таблетку валидола под язык.

Михаил молчал, улыбался, хмурился: “Тебя Пётр подослал?” Спросил и подумал: “Они все правы, а я… Неужели не прав? Опять меня уговорили”.

-Дело не в Петре, мне тебя жалко, чудо ты гороховое.

-У нас чисто дружеские отношения, - неуверенно начал Михаил, - Лида - лучшая девушка, встреченная мной в жизни. На пианино играет, поэтому - самая несчастная. Всяким дурам легко, а людям чувствующим, с головой, занять, или лучше сказать, найти своё место в жизни очень сложно.

-Ну, ты сам подумай, голова садовая, кроме всего прочего, девица-то перезревает, ей муж нужен (мужиков навалом, а вот в ЗАГС оттащить - это проблема), а ты про какой-то рояль талдычишь.

-Про пианино.

-Тем хуже. Разведёт она тебя с женой и сыном, но жить с ней ты не сможешь, у неё все на фейсе написано. Только ослеплённый слепец может нести такую ерунду как ты. И учти, ты нарушаешь одно из золотых правил жизни: не трахайся ни с кем с работы – это чревато.

Последняя психическая атака заставила Михаила подумать: “А на самом деле, девушка относительно в возрасте, не теряет ли она со мной время?”

Вечером он высказал Лиде свои опасения: «Понимаешь, ну, как бы это тебе сказать. Я как бы это боюсь, что ты, вроде бы теряешь со мной время».

-Я тебе надоела?

-Что ты, Б-г с тобой, но пойми, я люблю сына и без него не смогу. У тебя получается, ну… странное что ли, не совсем приятное, для тебя положение…

-Скажи проще - любовница. Тебя коробит, а мне может быть всё равно, лишь бы ты был со мной. Это - результат агитации твоих лучших друзей или, что ты тянешь, скажи просто: “Давай прекратим, ты мне надоела”.

-Ты меня не понимаешь: я разорван между тобой и сыном. Я боюсь потерять вас обоих, но, наверное...

-А если я рожу сына? - вдруг перебила его Лида.

Косицкий обалдело оглянулся. Такой простой вариант никогда не приходил ему в голову: «Так, так будет… совсем иное… я не знаю, а как Сашка?»

-Не бойся, Миша, я пошутила. Мне от тебя ничего не надо, потому что… тебе не понять… я тебя… люблю… Мне не нужна официальность. Меня всё устраивает. Пусть хоть изредка, но ты мой… Неужели нельзя быть с человеком, не требуя от него никакой другой выгоды, кроме самого общения? Почему все такие торгаши? Почему все за всем ищут и находят тайный смысл, умысел, куплю-продажу, даже где их нет. Я так не хочу.

На следующий день, секретничая с Наташей, Лида говорила: “Надоел мне мой лысый старикан хуже горькой редьки: зануда, дурак, как мужчина - дерьмо. Чего я с ним вожусь?”

-А на самом деле, чего ты с ним цацкаешься? - кивнула Наташа.

-Действительно, когда я настоящая? - подумала Лида, сделала затяжку и продолжила, - Знаешь, наверное, жалко человека. Он каждый раз валяется на коленях, упрашивает. Мне трудно так сразу порвать, тем более, в общем, мужик он неплохой: душевный, чистый какой-то, может до него я таких и не встречала. Жалко мне его, очень жалко, хотя от жалости я тоже устала… Хороший он…

-Ты чего доброго и взаправду в него втюрилась? Тебя сам чёрт не разберёт, - подвела итог Наташа.

-Я сама себя не всегда понимаю.

-Скажи лучше: никогда.

Косицкий жил меж двух огней. Он потерял сон, приобрёл раздражительность, начал срываться по любому поводу, даже на сына наорал первый раз в жизни, несправедливо, до слёз. Лариса плакала, жаловалась Петру, его жене, матери, говорила, что так жить нельзя, она уйдёт.