Встречи.
Главная страница

Короткие зарисовки. Первая страница.

-4-

Таким нехитрым образом семейная жизнь Косицкого полетела под откос. Все отношения с женой были прерваны. Отправив сына в пионерский лагерь, она ушла жить к матери.

-Это развод. Чтобы там ни было, с сыном я буду видеться. Начинать бракоразводный процесс по своей инициативе я не хочу. Если же подаст Лариса, то что делать, значит, так тому и быть, - подумал Михаил и, как обычно, ничего не предпринял.

Если бы не его мама, то распад семьи стал бы неизбежностью. Но мама поехала к невестке, много часов говорила с ней и со сватьей, а потом нагрянула к сыну.

-Я всё знаю: ты связался с девчонкой, со скверной девчонкой.

-Откуда ты знаешь? Тебе Пётр рассказал?

-Зачем мне твой Пётр? Я знаю твою жену - мать моего внука и твоего сына. Больше я знать никого не хочу. Если ты осмелишься оставить их, то знай - ко мне её, чтобы ноги её в моём доме не было. Выбирай: она или я, жена, сын. Я очень долго говорила с Ларисой и её мамой. Тебя смогут простить, если ты попросишь прощения. Ты должен его попросить! Ты виноват! Только ты.

-Почему я должен выбирать? Почему всё так связано и завязано? - мучительно думал Косицкий, - Потому что многожёнство запрещено. Не было печали - нажил себе. Ну, на самом деле, только из-за ребёнка нельзя жить с нелюбимой женщиной. Хорошо бы только нелюбимой…

Единственная отрицательная черта Лиды, замечаемая Косицким, выводившая его из себя, черта с которой он пытался бороться всеми доступными ему средствами, но безуспешно - были частые выпивки, нередко обильные. К этой привязанности Лида тоже была приобщена своей лучшей подругой Наташей, игравшей сверх того роль её основной собутыльницы.

Михаил давно, ещё до начала романа с Лидой, разделял общее мнение коллектива о Наташе: женщина лёгкого поведения. За всё же преподанное Наташей, по мнению Михаила, Лиде, он её почти возненавидел. Поэтому на день рождения Наташи идти не хотел. Лида очень долго уговаривала его “уважить подругу” и смогла уломать, лишь клятвенно пообещав вести себя там очень сдержанно.

В большой, вызывающе шумной молодёжной компании, кроме новорождённой и Лиды, Михаил знакомых не нашёл. Сборище ему не понравилось: наглые салаги, с порога начали говорить ему “ты”, что полбеды, может быть даже не так плохо - можно было бы подумать, что нет разницы в возрасте, но они немедленно окрестили его “дед”.

-Дед, подкинь в стакан, - ухмылялся рыжий очкастый наглец, протягивая Косицкому фужер.

-Я вам не дед, - раздражённо бросил покрасневший Михаил.

-Правильно, - кивнул уже успевший набраться парень, - Ты мне дедушка, дедуля, дедулька, старикан, старик Хотабыч, дед Пихто, старая перечница.

-Идите вы к чёрту, пусть там нальют из сортирного толчка, - рявкнул Михаил и выскочил из комнаты.

-Хе-хе-хе, - зазвучало в след, - старый хрыч бешеный какой-то. Надо его в Кащенко сдать, чтобы ему сделали укол в жопу от бешенства, а то он всех перекусает и тоже сделает бешеными.

Лида перехватила и обняла его в дверях: “Мишенька, светик мой, мышка моя, ну, не будь таким дутиком, котик. Шутят ребята”.

-Шутят! Иди ты к своим шутникам, а я ухожу.

-Мишенька, это просто неприлично. Ну, даю тебе честное пионерское, что никто тебе больше словечка не скажет, никто тебя не обидит. Ну, ради меня, ещё чуть-чуть. Я тебя умоляю, - она капризно надула губки. - Ну, хочешь на колени перед тобой стану и буду стоять, пока ты не останешься.

Косицкий еле успел подхватить грузноватое тело подруги: “Ты что, ну ладно”.

Действительно, больше с ним не фамильярничали, его просто не замечали, как пустое место. Михаил считал, что молодые люди говорили глупые, похабные тосты, просто глупости, идиотство, над которым по-скотски ржали, много пили.

-Нажрались свиньи, - с раздражением думал он, ругая себя последними словами, что согласился прийти сюда.

Лида тоже вливала в себя рюмку за рюмкой.

-Кончай, - шептал ей Михаил, - Давай пойдём. Ты ведь обещала. Прекрати, ты и так уже пьяна.

-Мишунька, ещё чуть-чуть, чуточку, сегодня такой день, - отвечала с пьяным ржаньем Лида.

-Сегодня мой день, - промычала подошедшая сзади Наташа, обняла Косицкого плечи, развернула лицом к себе и обслюнявила его губы.

-Не смей, Наташка, заревную, а в ревности я страшна, - успев заглотнуть ещё одну рюмку, закривлялась Лида.

-Я что, я так, я по-дружески, - отошла хозяйка.

-Знаем мы таких друзей, - погасила ухмылку на своём лоснящемся лице Лида.

-Дансинг, гёрлицы, - заорал рыжий и без лишних слов потащил Лиду, которая позволила совершить с собой такое действие пусть и, не выказав явного удовольствия, но и без всякого видимого противления. Увидев, как бесцеремонно взяли Лиду, и как охотно она это позволила, Михаил скрипнул зубами, прошептал: “Хватит” и вышел в коридор.

Лида догнала его на улице: “Разве можно меня так бросать?” - пьяным голосом закривлялась она.

-Разве можно надо мной так издеваться? - подстроился ей в тон Косицкий.

-Ну, почему ты меня бросил? - схватила она его за рукав.

-Ты сама себя бросила и тебе хорошо, - раздражённо и с такой силой вырвал Михаил свою руку, что Лиду качнуло, она врезалась в ближайшую стенку, без крепости которой ей пришлось бы узнать прочность асфальта. Михаил понял, что переборщил, испугался: “Что с тобой? Извини, я не хотел, я…”

-Ты совсем озверел, - злобно прошипела Лида. - Ну, и вали.

Разрыв с Лидой позволил Михаилу с чистой совестью восстановить отношения с женой. Прося прощение, он думал: “Видно судьба навсегда привязала меня к этой женщине. К ней я приговорён пожизненно. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит”.

Быт начал входить в прежнее русло: как успокаивается после падения случайного камня, зарастающее, превращающееся в болото озеро. Михаил скрипнул зубами, и вновь трясина заведённого порядка поглотила его.

После примирения Косицкие на удивление неплохо отдохнули в Крыму. Михаил к своему изумлению, может быть, просто не было выбора, нашёл что-то хорошее в жене, даже чисто внешне. “Не такая уж она противная, может быть даже симпатичной, иногда. Что человеку надо? Работа, на которой нескучно проводить время и которая даёт хотя бы возможность существования, квартира, жена, ребёнок. Остаётся n раз расписаться в платёжной ведомости и тихо ждать пенсии. К чему вся эта «суета сует и томление духа»? - иногда философствовал про себя Михаил, жарясь на пляже, - А плюнь ты на всё, радуйся жизни, пока можешь. Она дана первый и последний раз. Какого чёрта суетиться и дёргаться. И так сколько-то нам всем осталось?”

Отдохнув, поправившись морально и физически на 4 кг, забыв былое, безо всяких дум Косицкий с удовольствием шествовал на работу, по рассеянности толкнув в дверях их фирмы Тесёмкину.

-Так ты меня совсем с лица земли сметёшь, - ласково-жалкой улыбкой ответила на его силовой приём Лида - она похудела, побледнела и похорошела. Воцарилось несколько мгновений неловкой тишины.

-Как твои дела, Миша? - произнесла Лида тихим покорным голосом.

-Ничего. А твои?

-Отлично. Я бросила институт, опять завалила экзамен в театральный, сижу перед дисплеем, цифирьки по-прежнему совершенно для меня отвратительные.

Косицкий пожимал плечами, покашливал, переступал с ноги на ногу.

-Ты сегодня первый день? - почему-то покраснела Лида.

-Да.

-Иди, Миша, а то опоздаешь.

Дня через три совершенно случайно, так подстроила Лида, они вместе вышли с работы.

-Ты не очень спешишь? Давай пройдёмся к метро пешком. Погода хорошая.

-Ну, если… до метро… только.

На редкость жаркий день середины августа затихал тёплым вечером. Косицкий с радостью увидел пропитанные солнцем розовые облака, первую желтизну скорого падения преждевременно постаревших листьев и проговорил: “Ещё одно лето закончилось”.

-Как я ненавижу зиму, - захолонула Лида, - Всё голое, холодное, гадкое… бррр. Пойдут дожди, потом снег. Уехать бы в Среднюю Азию, в самое жаркое место - ты способен прощать? - выпалила она на одном дыхании.

Остановившийся рядом с ней Михаил пожал плечами: “Смотря как, то есть, смотря что”.

-Меня ты можешь простить?

-Мне не за что тебя прощать, да и зачем тебе моё прощение?

-Миша, мне скоро 30. Похоже, все мечты молодости пошли прахом, жизнь не вышла. Миша, я одинока, я совсем одна. Когда мама вышла замуж, меня срочно отселили к бабушке. Мне тогда было не полных 11 лет. Сейчас у мамы муж, сын, а я - совсем-совсем взрослая. Отец тоже женился и я даже не знаю, где он живёт. До меня никому нет дела. После смерти бабушки я прихожу в пустую квартиру, а все вещи неживые, даже пианино мёртвое. Знаешь, есть вещи живые и есть мёртвые. Я это всегда чувствую. Я вхожу в любой дом и по вещам вижу, что там происходит. Все мои вещи мёртвые. Иногда я играю на пианино, иногда слушаю пластинки, иногда звоню маме - она нисходит, чтобы поговорить со мной. Но после 11 вечера надо соблюдать тишину - на меня уже жаловались в ЖЭК за нарушение правил социалистического общежития, поэтому я сижу одна, без света, как на кладбище. Я покурю, я выпью вина - никто мне не даёт тепла, а от вина, оно меня греет, я засыпаю согретая. Годы уходят, больше всего я боюсь одинокой старости. Я тебя очень прошу, умоляю, здесь я этого сказать не могу, поехали ко мне.

Опять дорога прошла в молчании. Когда они вышли из вагона метро, по платформе шествовало трое юношей кавказского происхождения, что достоверно подтверждала их смуглость, усики и огромные, плоские “аэродромные” кепки, которые кроме кавказцев никто не носит. Самый маленький и тощенький из молодых людей вдруг карикатурно подпрыгнул, сделал каратистское движение руками, сопровождаемое писком “кхе” и от усердия был развернут вращательным моментом. Почему-то не сорванный с фуражки ценник взлетел по дуге над тонкой шейкой, завис на крае головного убора и снова упал вниз, покачиваясь на ниточке. Его приятели, шедшие чуть сзади, ничего не говорили отчаянному каратисту о торговом знаке.

Косицкий и Лида не смогли сдержать улыбок. “Чего только не увидишь и не услышишь в метро”, - покачала головой Лида.

Несколько мгновений спустя они сидели в комнате Лиды в полумраке сгущающихся теней.

-Посидим без света. Посмотри и послушай, какова одинокая жизнь. Ты ведь с детства до женитьбы жил с мамой. Потом она с рук на руки передала тебя жене под расписку брачного свидетельства в книге актов гражданских состояний… А мои родители разбежались, они не оставили в своей жизни места для меня. Как я плакала после ухода папы… А когда мама сослала меня к бабушке - ни одна слезинка не упала…

Лида достала из серванта начатую бутылку вина: “Хочешь?”.

-Нет.

-А я выпью. Вино лечит мою депрессию. У меня бывают периоды, когда я ничего не хочу, абсолютно ничего Я могу целыми днями лежать в кровати без всяких желаний, только мерзкая боль в груди. Ещё один живой труп на этом кладбище жизни. Последний провал в ГИТИС вверг меня в самую жесточайшую депрессию. Я пошла к знакомому психиатру. Он выписал мне Феназепам (успокаивающее) и Амитриптилин (антидепрессант). От Феназепама я сплю, а потом чешусь - у меня почти на все лекарства аллергия. Амитриптилин опустошает: остаётся нытьё в груди, почти боль, но на всё плевать. Правда, лежать уже не хочу, а потом - опять сыпь и зуд. Давали ещё какие-то лекарства. Я не запомнила их названий. Пустое. Вино позволяет жить, иногда - выжить. Сначала папа приходил, водил меня в зоопарк, в театр юного зрителя, а потом женился. Нет, он до сих пор мне позванивает, даже деньги даёт. Он - хороший, только у него своих проблем полным-полно. Я даже не знаю, где он живёт. У мамы тоже жизнь не самая весёлая, второй муж совсем не сахар. Больше всего я боюсь одинокой старости, - Лида допила рюмку, наполнила её вновь, выпила, закурила, опять выпила…

Михаил неожиданно почувствовал тягостное нарастающее беспокойство.

-Мне от тебя ничего не надо… - Лида замолчала, поправила волосы, встала, подошла к окну, отодвинула занавеску и прижала лоб к стеклу. Противная тишина наполнила комнату, - Только сделай мне ребёнка, - зазвучал шёпот издалека, как будто бы говорила не Лида, а кто-то другой, в то время, как она изучала что-то очень важное в смешанных тонах умирающего вечера, - Он будет не твой, а только мой. Эх, если бы я знала, где искусственно осеменяют женщин, я бы не просила. Но я не знаю. Я даже не знаю где спросить. Не писать же в “Комсомолку” или в “Юность” Галке Галкиной: “Узнай, пожалуйста, где осеменяют или … помоги мне выжить”.

Совершенно обескураженный, Михаил тупо молчал. Где-то далеко-далеко, в самом укромном уголке подсознания сверкнуло и прорвалось в сознание самодовольное чувство самоуважения и даже какой-то радости. Но практически он не мог себе представить ни своего положения - отец внебрачного ребёнка, ни Лиду, вдруг вышедшую на работу - а все увидели и всё поняли. Каково будет самому ребёнку? Безотцовщина или с отцом на час, если он сможет уделять этот час. Как он разорвёт себя между Сашкой и этим планируемым сейчас существом? Как? В таком случае разрыв с женой неминуем. Значит, час будет у Сашки?

Михаил поёжился, покашлял: “Лида, я думаю, ну ты… как-то не совсем видимо представляешь, что такое ребёнок. Сейчас ты, как бы это сказать, видишь всё в одном цвете, аспекте что ли, а жизнь - суровая штука, зарабатываю я немного…

-Ты меня не понял: не жениться я тебя прошу на мне, не записывать на себя ребёнка, никакой материальной помощи, только сам ребёнок. Я не дева Мария, я не могу от Святого Духа, если такой вообще существует… Чтобы ты не стеснялся, я уйду с этой работы.

-Записывай не записывай - ребёнок будет мой. Я буду знать. Я не знаю, как мне быть. У меня уже есть ребёнок. Я его очень люблю. И из-за этого… я боюсь его потерять. Что ни говори - это огромный, огромная моральная ответственность и долг. Лида, ты ещё молода, встретишь человека, а с ребёнком всё станет намного сложнее…

-Молода? Скоро 29, считай для ровного счета 30. Я - неудачница. Видно не в добрый час меня сделали. Наверное, злые созвездия сияли над моей колыбелью.

Лида не рассказала Михаилу, что последний приступ депрессии усугубился гинекологическим заболеванием. После психиатрического лечения улучшившего её настроение Лида пошла и к гинекологу.

Пожилая, грубоватая врач назначила лечение и бросила: “Мой тебе совет: роди как можно скорее. Уже сейчас ты, милочка, - пожилая первородящая. Пора тебе. Что значит от кого? Не с твоей внешностью, милочка, задавать такие дурацкие вопросы”.

Жгут одиночества захлестнул Лиду, она поняла, что опять летит в депрессию, из которой по-настоящему так и не вышла. В этот момент Лида решила родить. Но от кого? От неизвестного она не хотела… Опять судьба вела её к Косицкому. “Это предначертано. Я должна родить от него. Так я хоть буду уверена в отце ребёнка. Он ещё не старик, не пьяница, не больной”, - говорила Лида лучшей подруге.

-Чёрт тебя разберёт: то надоел он тебе, почти противен, трахаешься из чистой жалости, то хочешь заполучить от него ребёнка. Ты уж реши, что-нибудь.

-Мне нужен ребёнок, - лихорадочно выпалила Лида.

-Дитя - это прекрасно, но, хлопот полон рот. Ты сдохнешь от одних пелёнок - помощи тебе ждать не приходится ни от кого.

-Ты ничего не понимаешь - мне необходимо хоть одно моё, родное существо. Я смертельно боюсь одинокой старости.

-Откуда ты знаешь? Старости? Родишь, намучаешься, ночей не доспишь, а потом он как засадит тебя в дом престарелых. Будет тебе коллективная старость. Парень-хулиган или девка-проститутка. Попоёшь тогда. Одинокая старость?! Каждый умирает в одиночку, будь у него хоть 20 детей и 30 внуков. Кайфуй сейчас, пока можешь. Люди – бляди, жизнь бардак. Не ищи приключений на свою жопу.

-Ты ничего не понимаешь.

-Где уж мне. Но уж если ты решилась, знаешь что, не будь совсем дурой, жени его на себе. Мать-одиночка почётное занятие, но пусть другие. Роди и жени. Это я ещё могу понять. Хоть какой-то смысл.

-Может быть, ты и права, - покачала головой Лида, - Поживём -увидим. Сначала надо родить.

-Роди. Жена его сама бросит, и куда он голубчик денется.

Косицкий отказывался. Почувствовав, что разрывается на мелкие кусочки последняя соломинка тянущая её к жизни, Лида упала на софу и застыла. Нет, она не плакала, не стонала, она молчала, уткнув лицо в подушку: ни мысли, ни желания, почти полная потеря представления о времени и пространстве.

Михаил стоял рядом. Такого исхода он не ожидал. “Может быть я не прав? Чёрт с ним, мне-то что? Всё падёт на неё. Может быть ей, действительно, станет легче. Почему не помочь человеку, особенно если требуется такая услуга? - подумал он и прошептал, - Я… согласен.”

Услышала Лида эти слова или восприняла их каким-то другим способом, но первое, что она почувствовала - была сырость на подушке: “Спасибо, Миша. Большое спасибо. Только не сейчас. Сейчас я должна побыть одна…”

После ухода Косицкого она лежала в полузабытье, не зная времени, почти не понимая, что происходит. Внезапно она встала, подошла к бару, налила стакан коньяка и выпила его залпом.

В дверь позвонили.

-Неужели вернулся? - засуетилась Лида, - А я уже того, надо закусить. Всё равно, сейчас нельзя после выпивки, а то ещё чего доброго - дети карнавала. Она как в лихорадке побежала на кухню, схватила кусок чёрного хлеба и, жуя, помчалась к двери.

Нет, на пороге стоял сосед с третьего этажа - развязный, прыщеватый блондин лет 30 уже давно и нагло добивавшийся Лиды. Он предпринял множество попыток, но было в нём что-то вызывающее у Лиды неприязнь до отвращения. В таких случаях она всё же бывала неумолима. Но сегодня, после разговора с Михаилом, стакана коньяка, радостного возбуждения, связавшего звонок в дверь с его возвращением, сменившегося немедленно непонятной обидой на Михаила: “Почему не вернулся? - перешедшей в злость, - Не пришёл. Бросил”, - она неожиданно для себя выпалила, - Проходи”.

Не хватало ещё забеременеть от этого идиота, - думала Лида утром, брезгливо смывая с себя остатки ночных забав, - Нет, этого не может быть. Это было бы совсем нелепо, безжалостно. Судьба этого не допустит. Должна же быть и ко мне хоть какая-то жалость на небе. Всё, сейчас кроме Михаила, никого. Чего меня вчера чёрт попутал? Дура всё же я – дура. Связалась с этим гадом.

Испытывая необычное взаимное смущение, они смогли встретиться только через неделю.

Через несколько дней после их свидания Косицкий почувствовал рези при мочеиспускании. По совету более опытного приятеля он посетил кожно-венерологический диспансер.

-Где это, молодой человек, вы изволили подцепить гонорейку? - фыркнул немолодой, циничный врач.

-Что?! Что?! - остолбенел Косицкий.

-Триперок-с, значит, - как показалось Михаилу убийственно-издевательски проговорил и с презрением посмотрел на него пожилой, усатый венеролог.

От ужаса, стыда, ощущения пропитывающей насквозь грязи, мерзости Михаил на несколько мгновений потерял дар речи.

-А теперь я вынужден выяснить у вас некоторые пикантные подробности: где и с кем? Такова наша служба - почти детективы. Мы обязаны раскрывать контакты. Это есть один из главных показателей нашей работы – раскрываемость контактов.

Недолго думая, Михаил обвинил во всем жену, которую вдруг, впервые в жизни, даже захотел избить, но внезапно - острая боль насквозь пронзила его… и он обомлел - Лида!

Михаил взял больничный - он не мог ходить на работу, боялся встретить там Лиду, чтобы не выпалить что-либо, а то чего доброго и не сделать, пока он не был абсолютно уверен в том, кто же виноват.

Прошло немного времени и врач, после осмотра супругов Косицких и получения результатов анализов указал Михаилу истинного виновника их семейной болезни и его личную вину перед женой, которой вместе с ним теперь предстояло пройти полный курс лечения.

Таких ударов судьбы Михаил ещё не переносил.

-Ты, ты, - дрожа, дёргаясь, заикаясь, краснея, белея, покрываясь горячим потом, холодея, пытался он высказать всё побледневшей Лиде, стоя на пороге её квартиры, - Ты - больная трипером, ты меня, я - жену, ты…

На мгновение Лида побледнела, разинула рот, казалось вот-вот упадёт в обморок, казалось её губы прошептали: “За что же это, Господи? За что”. Но в этот момент пооткрывали двери любопытствующие соседи.

-Нет, это ты во всем виноват, старый идиот, - завизжала Лида надрывным разнузданно-дурным голосом неудавшейся актрисы, - Из-за тебя я, ты, ты, ты, ты навёл на меня венеролога, - и пушечным выстрелом захлопнулась дверь перед носом несостоявшегося отца её ребёнка.

-Радуйся, старый дурак, - ободрял Михаила Вишневский, - Ты даже представить себе не можешь, что было бы роди она от тебя. Бычок - производитель. Носитель ценного генофонда. Видите ли, о маленькой услуге попросили его. Пустячок, а приятно. С тобой не соскучишься. Но везёт тебе, дураку, твоё счастье. Тебя Б-г милует, всего-то ты - “лейтенант” - так фарца всякая зовёт заболевших гонореей, а не “полковник” - это, как сам понимаешь, сифилитик. Не бить ей морду ты должен, а благодарить за науку, за то, что обошёлся так дёшево: ни тебе ребёнка, ни тебе знатной болезни, ерунда, в общем - “то ли два пера, толи три пера”. Небольшой курс пенициллина и жизнь продолжается полная радостей. Да и жена тебя простила. Ценить надо таких женщин…