Встречи.
Главная страница

Дневник одной практики. Первая страница

-7-

29 мая. Четверг

Иногда, из-за отсутствия иной возможности, используется ненормативная лексика.

Потеплело. Яблони и вишни в цвету. Подсохла грязь. Навсегда проходит весна 1980 года.

Чердакова несколько лет посещает кружок при кафедре отоларингологии, поэтому со второго дня практики она самостоятельно сидит на приёме, почти полностью освободив от лечебных дел заместителя главного врача Голикова. Я взялся лечить иголками несколько человек, кроме Лосевой. Одна из них - Рубцова Мария Ивановна - полная женщина 52 лет, из которых 20 болеет бронхиальной астмой, проводя в больницах по 5-6 месяцев в году. В этот заход она почти безрезультатно лежит с февраля. Каждое утро дежурные медсестры докладывают на конференциях: “У Рубцовой за ночь было два (часто 3) приступа купировавшихся капельницей”. Одна из сестёр сообщает по-домашнему: “У тёти Маши Рубцовой был такой кашель...” Только чрезмерный энтузиазм, может быть даже авантюризм, позволили мне взяться за лечение Рубцовой. Через несколько дней после начала курса число приступов сократилось, протекать они стали легче. На каждой конференции я с замиранием сердца жду, что скажет дежурная медсестра. Потом испытываю: удовлетворение, тайную радость, если Рубцовой лучше или разочарование в противном случае; я пытаюсь скрывать эти чувства, но они прорываются на моем вроде бы невозмутимом лице. Цыганов регулярно заходит в акушерско-гинекологическое отделение. Кроме того, равняясь на передовиков, Воблова и я решили походить на терапевтические приёмы, а Комарова - на хирургические.

С 12 часов начинает терапевтический приём Муртуз Искандерович Мамедов. Хотя он считает себя хирургом, но наследников разновидности цирюльного дела в ЦРБ избыток, поэтому Муртузу смогли выделить по хирургии только полставки, обязав оставшиеся часы заниматься терапией.

Наш приход не вызвал в Мамедове никаких эмоций. Муртуз Искандерович освободил для нас свой стол, минут 20 посидел в дальнем углу кабинета, буркнул что-то невразумительное, а затем исчез, растворившись в мерцающей глубине больничного двора. Если бы не пожилая, опытная медсестра, то нам пришлось бы совсем туго.

Число диагнозов, которыми оперирует врач ЦРБ, не превосходит количества пальцев на 2 руках. На первом месте, вне всякой конкуренции, проходит универсальное “ОРЗ” (острое респираторное заболевание). Затем идут бронхиты, пневмонии, гастриты, язвенные болезни желудка и 12-перстной кишки, гипертоническая болезнь, ишемическая болезнь, нефрит, 3-4 разновидности злокачественных опухолей, невроз и несколько более редких - таков расхожий перечень болезней, годных для подавляющего большинства пациентов. Основное правило лечения - применять не самые необходимые при данном заболевании лекарства, а имеющиеся в местной аптеке, что завезли. Если терапевтический больной нуждается в госпитализации, то довольно часто его кладут не в терапию, почти всегда заполненную на 101%, а в инфекционное отделение, места в котором обычно есть, а затем, по мере освобождения коек, переводят по профилю. Трудные или непонятные больные, особенно если сам человек проявляет достаточную настойчивость, получают направление на консультацию в Тамбов.

Цикл акушерство - действительно сплошное сачкование. Самое большее на час мы заходим в родильное или гинекологическое отделение, пробегаем по палатам, оставляем следы в историях родов или болезней и свободны на все 4 стороны. Зато “терапевты” загружены больше всех, причём занятость их связана в основном с порядками отделения. Заведует терапией - Борис Иванович Егоров - полный брюнет с кареглазым взглядом через линзы очков. Иван Иванович поведал, что Егоров бросил Москву со всеми её удобствами, женился на докторе из ЦРБ, завёл ребёнка и никуда уезжать не собирается. Нам всем, после окончания института, главврач советует поступить так же. Борис Иванович - достойный пример для подражания: недели по две не заполняет историй болезни. Его заразительному примеру с большим удовольствием следуют остальные врачи отделения, тем более, что один из них сам главврач - человек, разумеется, чрезвычайно занятый, а две женщины-врачи имеют дочерей в 10 классе - до работы ли им, когда экзамены надо сдавать за школу, а потом и в институт поступать. Накопив гору дел, доктора садятся писать всё оптом, иной раз за давно умерших и за выписанных. Студентов ждали, предвкушая, что на них можно спихнуть почти всю бумажную работу, обязав, задним числом оформить груду историй болезни, в том числе на больных, которых они в глаза не видели. Кроме того, сезон отпусков забрал одного из докторов. Иван Иванович - главврач и этим всё сказано о его работе в отделении, а Борис Иванович обычно гостит в отделении самое большее часа три. Последние 4 дня Егоров исчез; сегодня выяснилось - в отпуск. От практической работы в отделении студентов никто не освобождал, тем более, что если не считать полставки Иван Ивановича, которые и на самом деле считать не стоит, то остался единственный врач - Мария Ивановна Лебедева - невысокая полная женщина лет 50.

“Терапевты” освобождаются позже всех. Это само по себе очень злит Скороходова, но ещё сильнее он бесится от того, что следующим подгруппам будет намного легче: именно они расчищают “авгиевы конюшни”, то есть, дорогу вслед идущим. Мысль об этом острым ножом режет на мелкие кусочки сердце Павла, заставляя всё время пилить Цыганова: “Тоже мне, великий акушер-гинеколог выискался, один лишний день пожалел. Гуляли бы сейчас в своё удовольствие, а то пашем как лошади для других, чтобы они потом над нами посмеивались. И тут ухитрился лучше всех устроиться - взял себе палаты Лебедевой. Вырубить, гада, как мамонта”.

В больнице я договорился с Раисой провести вечер вместе. На исходе 5-го часа мы обсуждали вечную проблему: “Что делать?” Шумной толпой ввалились трудяги-терапевты, задержавшиеся на вызове: реанимировали умирающую бабушку. Цыганов делал ей закрытый массаж сердца. Часа три провозились со старушкой, но “от смерти в садах лекарств нет” написано много сотен лет тому назад в Салернском кодексе здоровья, и с тех пор ничего в принципе не изменилось.

Цыганов наелся, подобрел и предложил пойти на речку. Не успел я рта раскрыть, как Раиса согласилась. С удивлением взглянув на неё, я отказался.

Оставшись один, я разозлился: договаривались-договаривались и нате вам. Зачем я трачу на неё своё время? По сути дела она мне абсолютно не нужна, точнее нужна только для секс целей: партнёр на практику. Я ей не вру: мы равноправные стороны. В конце концов, почему она должна выполнять мои желания, даже если мы договаривались? Мало ли кто чего хочет. Мы все абсолютно независимые и свободные персоны. Каждый человек имеет свои собственные желания, они-то интересуют его, прежде всего. Но мадам Воблова раздражает меня всё сильнее и сильнее: мне надоели её фокусы, капризы, курение, пьянка. Зачем мне связываться с ней? Не хочет она участвовать в этой игре - это её внутреннее дело. В любом случае внешние отношения должны остаться без изменений, лучше сказать, на уровне идиотских разговоров, которые мы ведём в тёплой компании с Комаровой. Лучше буду больше читать.

Ужинали поздно. Только вернувшись с речки, Раиса поставила варить гречневую кашу, а затем затеяла жарить блинчики.

После чая само собой получилось, что мы вышли погулять по затихшей, чёрной траве гостиничного двора: из-за режима гостиницы - отбой с закрытием двери в 23-00 - за ворота уходить нельзя.

Дежурная тётя Дуся, как всегда навеселе, выпустила нас с условием вернуться по первому её требованию, иначе она закроет входную дверь, вынудив нарушителей заночевать на улице.

Мои попытки говорить нормальным человеческим голосом на немаразматические темы мгновенно были пресечены Раисой. Пришлось перейти на привычную стезю.

Надышавшись умиротворяющим воздухом, напоенным ароматами цветущей весны, мы беззаботно расстались, поскрипывая предательскими досками сонной гостиницы.

Цыганов ещё не спал. Пытаясь не потревожить спящего Скороходова, мы вдруг шёпотом вспомнили недавний разговор о Боге.

-Удивительно её слушать, необычно, я не думал, что в наше время люди способны искренне верить… Но, по-моему, ерунда какая-то, дикость, нелепость, примитив: «Христос искупил все грехи человеческие смертию своею», - процитировал Цыганов Спешкину, стараясь подражать её голосу, - Даже в дьявола верит.

-Кстати, Бог без дьявола почти не имеет смысла, как и без ада - необходимо ведь хоть как-то оправдать несоответствия между гнусной реальностью и теорией божественной любви и заставить творить добро, хотя бы под страхом вечных мук. Не очень, однако, помогает, - присел я на кровати.

-Бог - богом, чёрт - чёртом, - проговорил Пётр, - Но что мы можем предложить гражданке Спешкиной в обмен на Бога, то есть взамен рая, как обиталища вечного и одновременно награды за добродетель?

-А ведь, действительно, ничего, - удивился я, - Кроме того, что скоро, ох как скоро она, извиняюсь, помрёт, исчезнет раз и навсегда, а тело её сгниёт или сгорит, а до того, не исключено, над ним поработает патологоанатом. И это всё, финиш, финита ля комедия. Никаких иллюзий, только кусок гниющего, смердящего мяса или кучка пепла. Тяжело, гадко нам-материалистам-атеистам-надомникам.

-Да, абсолютная бессмысленность, - приподнял над кроватью своё обширное тело Цыганов.

-Что мы можем предложить вместо рая, хоть как-нибудь оправдывающее весь окружающий мараз? Никаких надежд, никаких длительных планов, никаких иллюзий, если мы законченные материалисты. Несколько вдохов-выдохов, пара трапез-дефекаций, считанное число половых актов и отыгрался хуй на скрипке. Всё буднично, сумрачно, тленно. За что ухватиться? На что опереться? А выговорите: ”Бог”, - потянулся я.

-Не пора ли вам, того, помолиться на сон грядущий, - сердито зашипел всё-таки разбуженный нами Скороходов.

возврат к началу.