Встречи.
Главная страница

Дневник одной практики. Первая страница

-23-

16 июня. Понедельник

Иногда, из-за отсутствия иной возможности, используется ненормативная лексика.

Воблова встала в полшестого, чтобы успеть погладить постиранные ею вчера халаты, в том числе и мой. Меня она разбудила без четверти 6. В исходе 5 часа я зашёл в 9 комнату, где обнаружил как бы полного сонной неги Корина на кровати Комаровой, в то время как Лизавета Михайловна занимала спальное место лучшей подруги.

Потом мне объяснили, что Корин провёл ночь в комнате Конева, но там разбито стекло и дует из щелей, поэтому в 6 часов утра продрогший стоматолог прибежал греться в номере 9. Когда я вошёл, Александр Петрович испугался, сделал вид, что спит мёртвым сном и так естественно сыграл эту роль, что действительно отключился, впав в праведное забытьё невинного младенца.

На речке тишина. Слепок русла - белый пар лениво струился ввысь и растворялся в золотой волне, водопадом ниспадающей вниз. Тень высокого берега волнистой, лохматой границей делила росистую траву на сверкающую россыпь режущих глаз алмазов и тёмно-тусклый сырой покров, ползущий по склону вверх к теплу и свету.

Почти во время каждой групповой трапезы происходит диалог подобного типа. Раиса что-нибудь предлагает мне, например, молоко. “Спасибо, я не хочу”. “А тебе никто и не даёт”. “А я это знаю, потому не хочу”. “А тебе никто и не предлагает…” “Хоти не хоти, - подключается Комарова, - всё равно всё крысан схавал, а хотеть - это у нас бесплатно, так что успей похавать остатки от крысана, пока он их не умял. Хавает наше животное квантум сатис”. Сегодня сыграли вариант с “хаваньем” халвы.

На пятиминутке присутствовала, в лучшем случае, половина врачей - ни Леонтьева, ни Голикова, ни Локтева, а Муртуз сидел, опустив голову, осторожно положив на колено правую руку с перевязанным большим пальцем.

Последний день хирургии. Из-за “прожарки” больных в отделении раз-два и обчёлся. Я записывал дневники, а Раиса в это время рассказывала о “туалетном эпизоде”: “Вчера вечером ты слегка отключился, и я попросила нашего Цыгана проводить меня в туалет. Он остался ждать меня за углом гостиницы. Когда я вышла, то вдруг из-за яблони вынырнули две тени. Я до смерти испугалась, чуть не крикнула Петрушке “Спасай!” как глянь, а это - Александр Петрович с моей Лизочкой. Корин мне, не отходя от кассы, предлагает: “Пошли побалдеем - в клубе вечер”. Ну, мне как-то не до того, сам понимаешь. “Я не одна, - говорю, - Со мной кавалер, преданно ждущий возле гостиницы…” А Корин совсем пьяный, перебивает, кричит: “Пошли. Брось ты это пузо. Пошли на танцы - гулять так, гулять”. Ну, я опять - отказ: спать, мол, очень хочу и всё такое прочее, но минут 15 мы проболтали. Я уже думала, что Петро слинял, а он преданным пажем торчит на углу. По перекошенному от злости фейсу и свирепому сопению борова я сей же миг просекла, что он всё слышал. Не смогла я придумать ничего как сказать: “Петруша, друг мой, ты знаешь, солнышко моё, а у меня жуткий запор: сижу, сижу, очень хочу, но не могу, хоть тресни, что делать?” “Это ты не по адресу, я могу тебе только сделать аборт в порядке общей очереди”, - буркнул мой сокол ясный и улетел в своё гнёздышко”.

-Теперь-то я понимаю, почему он был такой злой как пёс и даже хотел бить Корину морду.

-Ну, да?

-Точно. Хорошо я отсоветовал. Кстати, твоя лучшая подруга Лизавета Михайловна маленько с круга сошла: сегодня утром высказала желание остаться в хирургическом отделении, а не идти на терапию. Я выяснил - в терапии 34 человека, то есть с ней на одного придётся по 8-9, а без неё, естественно, по 11-12. Для моего ослабленного п.г.т. организма это слишком шикарно. Полагаю, для твоего - тоже. Ты передай, пожалуйста, гражданке Комаровой, что без неё мы будем очень сильно скучать.

-Всех спросили, а тебя забыли спросить, - почему-то раздражённо ответила Воблова.

-Если меня забыли спросить, а точнее не хотят спрашивать, то извольте, мадам, взять себе всех её больных; тогда, как говорит досточтимая Лизаветта Михайловна: “Леге артис, что по-сербо-хорватски означает: “Квантум сатис”, - я не возражаю.

Этот аргумент подействовал: Раиса недовольно, но все же буркнула: “Ладно”.

Кроме крана в ординаторской всё стихло.

Молчание было прервано жалобным поскуливанием Раисы: “Ох, как ломит поясницу. Неужели радикулит?”

Вспомнив, что только вчера, в который уж раз, она давала обет воздержания от аутоинтоксикации никотином и алкоголем, а сегодня задымила с самого утра, я не смог удержаться: “Это потому что ты бросила пить и курить одновременно - абстинентный синдром развивается, никуда не денешься”.

В этот момент заявилась Мусина: «Я принесла вам самую большую сенсацию последних дней - явление народу незабвенного шефа Дмитрий Петровича Мухина. Он только что появился в посёлке, но уже успел собрать о нас всевозможные сплетни. С минуты на минуту заявится в больницу”.

Хотя делать было абсолютно нечего, но мы решили встретить шефа на боевом посту. Зря прождали два часа. Плюнули и ушли домой.

Войдя в номер, я застал окончание ещё одного столкновения Цыганова со Скороходовым. Павел гневно обвинял Петра не в чем-нибудь там, а : “… в очень большом количестве всяческих грамот. Со всех мест, отовсюду ты привозишь документально подтверждённые свидетельства бурной ударной деятельности…”

-Ты мне просто завидуешь, - равнодушно и вместе с тем с какой-то насмешливостью почёсывал Цыганов свой обильный живот.

-Да, гори они огнём, буду я завидовать такому дерьму, - суетливо задёргался на кровати Павел, - Надо просто на виду быть, особливо у начальства: не пыльно, не похудеешь и под занавес очередную грамотку домой привезёшь...

На последнем слове Скороходова без стука отворилась дверь, и в комнату вошёл Дмитрий Петрович Мухин. Есть избитая фраза: “не успел ещё замереть стук закрывшейся двери”, и на самом деле, не успел ещё замереть стук закрывшейся двери, как руководитель практики немедленно начал выкладывать собранные о нас сведения. Узнал же он о нас всё, даже чего не было на самом деле, не прикладывая, при этом, к сбору урожая ни малейших усилий: лавина информации бурным потоком захлестнула его органы чувств и сразу же, минуя кратковременную память, записалась в долговременной: «Так что, девчонки-мальчишки, совершенно незнакомые люди, случайные прохожие узнавали, кто я есть, подходили, останавливали меня и спешно докладывали абсолютно все, что знают о вас…»

-Как на духу. Капали всё, что слышали, знали или думали, что знают, - пробурчал я.

-Вот они, какие пироги-то получаются. Ты что-то сказал, Андрюша?

Да, что вы, - покачал я головой.

-Так вот, про Чердакову мне сообщили, что она - груба, регулярно пьёт, поёт блатные песни, а однажды в пьяном состоянии разбила пустой бутылкой окно в гостинице...

-И выколола горелой спичкой глаза предрике, - вставил я.

Мухин рассмеялся: “И не говорите. Сообщили мне так же, что соседкам Чердаковой по комнате лень выносить помои во двор, поэтому они выливают их прямо из своего окна на белые “Жигули” армян…

-А в пятницу просто, но со вкусом измазали их тёплым калом, - опять ввернул я, подумав, - При всём моём отношении ко всей честной “16 комнате” и к Чердаковой, в частности, но уж такое. Из-за язвенной болезни желудка Альбина спиртного в рот не берёт, да и помои из окна!? Богатейшая, однако, фантазия у мещан п.г.т. – посёлка городского типа.

-Вы все купили по паре резиновых сапог, а Павел свои менял два раза. Девушки из 16 комнаты закупили в магазине все бусы. Вы берёте в больничной столовой 8 литров молока, питаетесь в гостинице. Один раз ходили в кино. Андрей бегает поутру на речку босяком…

-И купается там голым, - добавил я про себе, но Мухин замолчал. Какой-то источник сведений подкачал, даже местные обыватели могут кое-что прошляпить.

-А по вечерам вы играете в карты? Пулю пишите? - погладил старший преподаватель свой выпирающий животик. Опять прокол - видно в окна комнаты 2 этажа ещё никто не заглядывал.

-Что вы, что вы, Дмитрий Петрович, - демонстративно развёл я руки в стороны, - Так, очень редко, если только в дурачка перекинемся.

-Не может быть, - впервые удивился нашему поведению старший товарищ. - Как же вы по вечерам-то не скучаете без преферанса?

-Некогда скучать-то, - потряс я головой и вытянул вперёд губы, - Дневники пишем: “ни дня без строчки” - как это там по латыни, прости Господи: “Nulla dies sine linea”.

-Ну и ну, - пожал плечами Мухин, - В картишки не перекидываются, пулю не пишут? Что за молодёжь нынче пошла? - а потом обрадовался, - Ну, что, девчонки-мальчишки, зачёт скоро, дневники, значит, пишите?

На этот раз я промолчал, так как, на самом дел, хотел сегодня взять тетрадь Мусиной, чтобы переписать оставшиеся дни по акушерству и списать хирургию, но Цыганов, у которого в фирменном альбоме цветёт девственная чистота, на правах старосты, немедленно прореагировал: “Пишем, пишем. Я лично у всех проверяю дневники один раз в три дня”. «Хорошая, однако, школа. Врёт, не моргая», - подумал я.

-Молодцы, молодцы, девчонки-мальчишки. За билетами придётся поехать в Мичуринск тебе, Петя. Самое ранее вы можете выехать 27, но так как практика у вас кончается 28, то во всех документах должна стоять цифра 28. Раньше уехать нельзя. Прошёл слух, что в этом году Гринберг будет делать объезд точек Тамбовской области именно в последние дни - ему стало известно, что в прошлом году кто-то рано уехал.

-А кто такой Гринберг? - полюбопытствовал я.

-Начальство надо знать не только в лицо, но и по фамилиям, Это ведь ваш декан по производственному обучению, - просветил меня Мухин.

Как и в день приезда, руководитель практики раздумывал: остаться переночевать у нас или уже сегодня отбыть в Мичуринск. Голиков передал Дмитрий Петровичу, что Иван Иванович, уехавший на день в Тамбов, хотел бы встретиться и переговорить с ним: интересует главврача список студентов на фирменной бумаге института с печатью. “Никогда этого не было и никогда не будет. Пусть главный врач не фантазирует, - объяснил нам Мухин, - Глупости какие-то, зачем ему эта бумага? Перебьётся. Для оплаты? Ему и так оплатят. Глупости. Совершенно не нужно мне ради этого торчать здесь. Единственная задержка - это оформление документов. Если поставить все печати сегодня, то можно уезжать - меня ведь другие группы тоже ждут - не дождутся”. Все вдруг захотели, чтобы Мухин побыстрее убрался и все начали предлагать ему остаться. Цыганов со столь не свойственной ему обычно рысью помчал в больницу ставить печати на документах Мухина, что Дмитрий Петрович даже крикнул ему вдогонку: “Ради Бога, Петя, осторожней, смотри, не упади”.

Болеющему Скороходову мучительно жаждущему осмотра специалиста, ассистент кафедры терапии отрезал: “Ну, вижу, вижу, приболел ты немножко. Осторожней надо, ребятки. Понятно, конечно, дело молодое - прогулки, луна, скамейка, но берегите себя, берегите. Аускультировать тебя не буду - свой фонендоскоп я забыл, а другими не могу: ничего не слышу. Ну, да и так видно - бронхит. Попробуй олитетрин (антибиотик)”, - и, развернувшись, ушёл в 9 комнату.

-Дмитрий Петрович, - засияла Воблова, - Давайте с нами обедать. Можем угостить вас щавелевым борщом из местного щавеля, сами собирали.

Мухин настороженно-подозрительно заглянул в кастрюлю с зеленоватой жидкостью и, ковыряя в зубах, промычал: “М-да, спасибо однако. Я только что уже того, в ресторане отобедать успел. Должен вам заметить, очень приличная солянка”.

Не успела минутная стрелка прочертить четверть круга, как влетел запыхавшийся, весь в поту Цыганов и, сияя лицом и всем своим дебелым телом, отдал Мухину документы. Наш добрый дядя помахал всем ручкой и навсегда отъехал в Мичуринск.

После скоропостижного и благополучного отбытия любимого шефа, я позвал Воблову на речку.

-Я плохо себя чувствую, друг мой.

Одному идти не хотелось. Делать нечего. Я лёг на кровать. Вскоре все обитатели 11 комнаты последовали моему заразительному примеру, решив спокойно поболтать под усыпляющий шелест зашуршавшего дождя. Но не тут-то было. Вошла Воблова в плаще и в сапогах, о покупке их и разузнал Мухин: “Пошли купаться”, - приказала она.

-Присядь на минуточку, козочка, давай обсудим, - предложил я, занимая более удобное место на скрипучих пружинах.

Раиса недовольно хмыкнула, но плюхнулась на стул в середине комнаты.

-Купание под дождём, что может быть лучше, - в несвойственной для него игривой манере подал голос Скороходов.

-Лучше всего идти в плавках и босяком, чтобы не запачкать грязью сапоги, - устремил я взгляд в потолок.

-Ты идёшь или нет? - в сердцах проговорила Воблова.

-Итить или не итить - вот в чём квещн, - глубокомысленно, подражая Гамлету Смоктуновского, прохрюкнул я.

-Совсем ты лютиков наелся, - ещё сердитее выпалила Раиса.

-Лютики-цветочки, у меня в садочке, милая, любимая, не дождусь я ночки, - пропел я, - Да, нет, я наелся гашиша и накурился опиума, поэтому я хочу сейчас же отмыться в целебной купели Лесного Воронежа. Кстати, а что зинкают по этому поводу сербы и зачуток хорваты? Где наша любимая всем славянским народом Лизочка? Неужели уже подмывается во врачующих водах вместе с гением локальной стоматологии, - закричал я, окончательно раздухарившись.

-А идите вы к чёрту! - вскрикнула Раиса, вскочила. - Что вы из меня Петрушку делаете?

-Меня уже давным-давно сделали, - очень серьёзно заметил Цыганов.

-Идиоты, - рявкнула Раиса, вымещая свои чувства на бессловесной двери.

-Не петрушку делаем, а кинзу, - закричал я вдогонку и когда стихли звуки, постарался сделать печальное лицо и сказал очень весело, - Довели девушку, звери.

-Довели, - смежил и на этот раз умаявшиеся вежды Павел.

-Отчалила от вас лютики есть, - сказал я, тоже закрыл глаза, но тут же передумал, вскочил и пошёл в 9 комнату.

Естественно, что дверь мне не открыли, вынудив вести беседу вслепую: “Раиса Анатольевна, а не пройтись ли нам с вами для целей искупаться-с?”

-Иди ты к чёрту.

-Ну, почему же-с так грубо. Водичка - сущий мёд. Берега-сахар, а то и кисельные. Получите-с огромное количество, может быть даже кучку удовольствий, квантум сатис он же леге артис, что сербо-хорваты...

-Не пойду.

-А вас никто и не приглашает, - ответил я, выпустив бумеранг одной из любимых в последние дни присказок Вобловой.

Дождь перестал. На речку отправились чисто мужской компанией. Мутная, тёплая, последождевая вода притягивала, ласкала. После неё никто не хотел окунаться в холодный океан воздуха, но, подгоняемые голодом, мы были вынуждены вытащить тела в привычную стихию.

Обсуждали проблему выбора подруги жизни. Меня вдруг потянуло на рассуждения и утверждения: “…иметь дело с дамами типа Комарова-Воблова просто опасно. Во-первых, из-за постоянно грозящей опасности контактов с районным кожно-венерологическим диспансером. Во-вторых, обязательна, утечка информации. Такие женщины способны сказать что угодно кому угодно из одной любви к искусству, а уж если им нужно, то в ход пойдёт всё. Со всех точек зрения - это будет ситуация "выстрела в спину, которого, как известно “не ожидает никто”.

Мои напарники понимающе молчали.

За окнами стемнело. Скороходов сел играть в шашки со Спешкиной. Цыганов и я вздумали чистить картошку на ужин. Потом я продолжил переписку дневника Мусиной.

Не смотря ни на что, день завершили вечером смеха и отдыха в комнате номер 9. Дарил музыку магнитофон Конева. Воблова показывала карточные фокусы и веселила шуточными розыгрышами. Цыганов удивил всех знанием множества оригинальных загадок. Устав от умственного труда, перешли к физическому, устроив пляски до упаду.

В один прекрасный момент Воблова в обнимку с Комаровой завалились на кровать Мусиной, зашушукали, громко хохоча и подбрасывая ножки. Вдруг они чуть притихли, но оживлённый блеск глаз, злые взгляды Комаровой на Петра мне очень не понравились. Отдельные доносившиеся слова Раисы окончательно подтвердили моё предположение: Воблова передаёт Комаровой намерение Цыганова в отношении Корина, которое я ей сдуру сболтнул.

И так, финиш уже на горизонте. Завтра мы последний раз меняемся отделениями. “16 комната” идёт на заслуженный, по их мнению, отдых под названием “акушерство”. Цыганов и К берутся за хирургию, а оставшиеся бедолаги входят в трудный мир терапии, от которого, правда, пытается улизнуть Комарова.

По слухам главный врач держит в сейфе билеты для зачёта. Не хочется верить в подобный исход, но морально необходимо подготовиться к самому худшему.

Перед сном я опять думал о своих отношениях с Раисой. Главным в жизни, после удовольствий, она считает общение. И, действительно, чем-чем, а уж этим она занимается всерьёз, постоянно и со всей душой. Раиса общается не только налево и направо, но вперёд, назад, вверх, вниз, во всех возможных и невозможных направлениях: Павла щекочет за усы, меня иной раз гладит по спине, к Цыганову прижимается, с армянами кокетничает. Несмотря на моё несерьёзное (исключительно на время практики) отношение - эта “общительность” раздражает меня до тошноты. Всё получилось само собой, без всяких обязывающих слов с моей стороны, ибо произносить их, не чувствуя истинности, абсолютной правды внутри я не могу, даже при самом сильном сексуальном возбуждении. А так мы равны: я ничего не говорю, ничего не обещаю, мы с пользой проводим свободное время, никто не должен обижаться и требовать лишнего от другого. Почему бы на практике не повеселиться, по принципу: “молодые и здоровые”? Не заниматься же этим после климакса.

Но насколько я смотрел в воду, когда говорил об опасности таких женщин - и это подтвердилось: Раиса разболтала Комаровой… Хотя, почему я дал волю языку?

возврат к началу.