Встречи.
Главная страница

Дневник одной практики. Первая страница

-21-

14 июля. Суббота

Иногда, из-за отсутствия иной возможности, используется ненормативная лексика.

Солнечно, но прохладно. Я бежал на речку босяком: прочитал в журнале “Физкультура и спорт” об огромной пользе такого бега.

На планёрке главврач объявил: “Завтра день медика. Все собираются в 10 часов утра на торжественную часть, которая в случае хорошей погоды, автоматически перейдёт в банкет или точнее в пикник на природе”.

Немедленно вспыхнул базар по поводу организации “неторжественной” части (кого интересовала первая). Перебивая друг друга, заглушая всех, так что каждый мог слышать лишь себя и, в лучшем случае, соседа, доктора выясняли, кто, что должен делать, как и почему; почему он (она), а не кто-то другой, который всегда отлынивает? Позволив стихии побушевать минут пять, чтобы всё выплеснулось, главврач заорал: “Тишина! Всем молчать!” И когда, страсти стихли, точнее, были загашены грубой силой, Иван Иванович продолжил: “Я понимаю, как близко к сердцу вы принимаете это мероприятие, но сохраните хотя бы треть вашей горячности для дела. Пора приступать к работе. Все свободны, кроме студентов”.

Когда в кабинете главврача остались лишь Голиков и студенты, Иван Иванович вытянул губы трубочкой, а потом хлопнул себя по лысине: “Вчера я был в исполкоме, где мне сказали, что студентами недовольны. Я понимаю, конечно, молодость, желание много гулять, поздно приходить, выпивать, танцевать, но всем, в том числе и студентам необходимо соблюдать правила социалистического общежития”.

-Иван Иванович, скажите, пожалуйста, конкретно, в чём нас обвиняют? - попросила Комарова.

-Вы сами должны знать кто, в чём грешен, тем более - это стекло, с которыми на сегодняшний момент у нас обстоят дела не столь блестяще.

Цыганов сразу же взялся горячо объяснять: “Стекло разбилось случайно: было открыто окно, вошла дежурная, потребовала его закрыть. После приёма Альбина Чердакова лежала на кровати. Она была очень уставшая и потому решила встать попозже, - героиня рассказа томно потупила губки и закатила глазки, - Подул ветер, окно хлопнуло, стекло - вдребезги. Ну, надо же войти в положение”. Альбина жалобно вздохнула.

Иван Иванович в положение вошёл: “Ладно, я обещаю посодействовать вставлению стекла в оконную раму. Вы только имейте в виду на будущее - без большого блата или высокого начальства эту проблему не решить: стёкол в Староюрьево, действительно, нет”.

После конференции Воблова в отделение не пошла: мучали сонливость и плохое самочувствие. Вчера её позднее возвращение засекли проснувшиеся Спешкина и Комарова, проявившие здоровое любопытство.

В отделении работы немного. На терапевтическом приёме сидел недолго - короткий день. После бессонной ночи я тоже устал. В гостинице только прилёг, как немедленно задремал. Разбудил меня с огромнейшим шумом ввалившийся в комнату злой как чёрт Скороходов. Не переводя дыхание, он зачастил: “Этот, гад, отказался идти!”

-Кто? Куда? - покинул я сладкий мiр грёз ради этой юдоли печали, склок и дрязг.

-На больничную кухню завезли кур и печень. Я зашёл к Петру в гинекологию и сказал, чтобы он, как староста, спустился в подвал взять кур и печёнку, а этот гад категорически отказался. Занят, он видите ли необычайно. Тоже мне, академик паршивый, мастер филигранных абортов. Я ему всё это там высказал, пусть знает, гад ползучий, что он из себя представляет, - слова ярости видимо на время иссякли, но Павел продолжал свирепо шипеть как давно выкипевший чайник, который забыли выключить, ещё немного и начнёт плавиться.

-Пётр просто обижен на тебя за постфилософский комментарий.

-Я, действительно, не люблю подобной болтовни, а Цыганов любитель точить лясы и, кроме того, там было за что. Но в данный момент он перенёс отношение ко мне на всех остальных. За это его надо просто вырубить как мамонта. Взять печёнку и не давать ему, пусть лопнет, гад, от зависти и захлебнётся слюнями.

-Пожелание настоящего эскулапа, Практически клятва Гиппократа, - подумал я.

Так как здоровье Павла оставляло желать много лучшего, а тут ещё психический стресс такой силы, то, выплеснув передо мной всю скопившуюся желчь, он принял антибиотик и почти трупом упал на кровать.

Естественно, что за мясом пошли Воблова, как главный консультант и я в амплуа подсобного рабочего. Кур уже разобрали. Свиной печёнки взяли 2 кг. Выполнив свой общественный долг, я опять прилёг расслабиться и мгновенно отключился.

Вздрогнув, я в ту же секунду открыл глаза, опять вырванный из сказочного царства неги и грёз резким ударом ноги распахнувшей двери нашей комнаты. Ворвавшееся смерчем существо в халате Комаровой схватило с подоконника банку с кислым молоком, рвануло назад, оглушив окрестности п.г.т. – посёлка городского типа - безжалостным топотом, и на самом пороге завизжало: “Вы что здесь, совсем обалдели? Что мы сюда готовить для вас приехали?”

-Не приведи, Господи, - привстал я, тряся головой и бормоча, - Только гулять, и лучше всего с местным зубодралом.

-Он ещё бурчит чего-то, то им не так, это не так. Обалдели совсем. Совесть иметь надо…

За последние два дня во мне резко выросла неприязнь к Комаровой и потому я не смог не сказать: “Лизочка, моя, золотце ты наше, друг ты мой ненаглядный, всё, что готовишь ты я ем с огромнейшим удовольствием, так как это не просто вкусно, но восхитительно. Я себе так пальчики облизываю, что уже почти всю кожу слизал во многих местах до самого апоневроза и того дальше, оголились косточки…

-Я вообще не готовлю, - ещё сильнее взвилась Комарова. Это была первая и последняя правдивая фраза во всем её монологе, а может быть и за последнее время: она здесь палец о палец не ударила. Ну, разве возможно что-либо совместить с такой бурной половой жизнью во все стороны. «Хватит меня подкалывать - умный больно...»

-Если бы…

Вопль её достиг мощности пожарной или милицейской сирены мчащейся на самый срочный вызов: “Н-е-е-т”, - и она была выброшена вон могучей внутренней силой.

-В чём дело, Паша? - приподнялся я на кровати, поняв, что отдохнуть мне не дадут.

-Я заходил в 9 комнату, когда они жарили печень и посоветовал им сделать к ней подливку. Вместо того, чтобы послушаться, эта дура, в общем, на это, как и следовало ожидать, последовал бурный взрыв Мусиной. Она закричала, что если я хочу, то могу готовить сам. Я согласился, обещал взяться за дело после того как Мусина кончит жарить. В ожидании я сел к столу и начал вытирать тарелку бинтом. За это я получил замечание от Вобловой. Она мне говорит: “Иди вниз в умывальник, а не переводи бинты зря”. Я плюнул и ушёл. Недавний припадок Комаровой не что иное, как накрутка Мусиной. В чём-чём, но в этом Пётр совершенно прав, в своём отношении к ней - совершеннейшая поганка.

Я же подумал, что главное - это очередные половые затруднения нашей сексуальной Лизочки – неужто Корин не может довести её до требуемого оргазма?

Павел встал: “Не сделают они, дуры, подливки, нет, не сделают”, - и вышел.

Я вновь решил нырнуть в сладкие мгновения отдохновения. Куда там: зашла Воблова: “Почему ты обидел Лизочку?”

-Лизочку-козочку, пеструшку-норушку…, - я пересказал Вобловой курьёзный диалог с Комаровой, вырвавший меня из одного из самых прекрасных снов.

-Это всё он муть развёл, - кивнула Раиса на пустую, но ещё хранящую тепло кровать Скороходова, - Привёрся и повёл: “Жарьте 10 минут на одной стороне, 10 - на другой”. Я ему говорю: “Знаешь, что Павлушенька, жарь сам, друг мой”. “Хорошо, говорит, - но скажите мне как это делать”. Ну, как тебе это нравится? Потом взял бинты и давай ими тереть тарелку. Я его послала.

Цыганов и Спешкина часов до 6 просидели в родильном отделении - рожала женщина 22 лет с патологической беременностью, первичной и вторичной родовой слабостью: схваток не было совсем. Купцова лезла из кожи вон: роженица её родственница по мужу. Но старания успеха не принесли - родилась мёртвая девочка.

-За что её Бог, Света? - спросил я.

-Не знаю. Он за что-то наказывает её родителей.

-Оригинальное объяснение, только удовлетворяющее ли и правильное ли?

В 9 комнате Конев играл с Вобловой в шахматы. Раиса долго, нудно думала, много раз перехаживала, не мудрено, что Михаил проиграл. Я сменил побеждённого доктора, поставив условие: взялся за фигуру - ходи, никаких перехаживаний, всё должно быть как в жизни: как бы ясно не осознал неправильность, дикость, нелепость прошлого переделать ничего невозможно… На этот раз Воблова проиграла, обиделась: “Больше я никогда не сяду играть с тобой не только в шахматы, но и в дурака”.

-Ему только роль камня на шее Му-му играть, - подала голос, разумеется, Комарова, - Не горюй, Раичка моя, лучше сними гадешники и по фейсу, и по фейсу квантум сатис, чтобы неповадно было…

-Лучше леге артис, - ввернул я.

В этот момент вошли Александр Петрович Конев с педиатром Павловым. Они искали желающих половить ночью рыбу для завтрашней ухи. Среди студентов любителей ночного лова не нашлось. Павлов ушёл, а Корин, разумеется, остался, достал бутылку вина, которую и распил с подругами. Заблестев глазками, барышни разыграли сценку.

-Кто стучится в дверь ко мне? - завиляла Комарова задом.

-Это я, твой соседка, - закатила посоловевшие глазки Воблова.

-А зачем ты мне нужна?

Я подозреваю, что в более интимном кругу или после большего возлияния последняя фраза звучит чуть иначе.

-Пошли погуляем с мужиком в серебрянке, - встала Воблова.

-А не цапнут нас Петры? - Комарова продемонстрировала как работают “Петры” – Петровка 28, совершив хватательные движения верхними конечностями.

-А мы продадим серебряный пиджачок и махнём на ю`га, - присвистнула Воблова.

Дамы заржали.

В окно заглянули сумерки: “Спокойной ночи”.

возврат к началу.