Встречи.
Главная страница

Дневник одной практики. Первая страница

-19-

12 июня. Четверг.
День свёклы.

Иногда, из-за отсутствия иной возможности, используется ненормативная лексика.

С помощью привезённого из Москвы будильника Воблова встала в 3 часа ночи, чтобы приготовить завтрак. Остальных она с большим трудом смогла разбудить лишь около половины пятого.

Памятуя вчерашнюю речь главного врача, завтракали, обжигаясь и поторапливая друг друга, потом всю дорогу бежали, но смогли попасть на больничный двор только в 5-1О. Никто уже не надеялся увидеть даже оседающую пыль от исчезнувших вдали машин, но вид густой толпы рядом с терапевтическим корпусом влил в души целебный бальзам успокоения.

Скамеечку возле тёмно-красной стены облепили по-рабочему одетые, вооружённые собственными тяпками (у кого они, разумеется, есть) врачи, медсёстры, санитарки. Увидев студентов, как всегда оживлённо весёлая гинеколог Купцова немедленно затараторила: “Я обещаю достать вам несколько тяпок, чтобы вы поработали хотя бы по очереди и смогли вкусить почём фунт крестьянского хлеба (он же лиха). Так что будьте готовы”.

Мне не оставалось ничего другого, как взять под козырёк: “Всегда готовы! И, прежде всего, готовы на вдохновенно-ударную прополку свёклы, стирающую последние случайно уцелевшие грани между физическим и умственным трудом”.

Купцова не обратила на мой небольшой монолог никакого внимания. Сама Ольга Петровна, родившаяся в Староюрьево, проживающая в своём доме, окружённом большим участком, видимо уже сполна насытилась всей прелестью сельхозработ, отчего явилась с голыми руками, объясняя всем: “Мой инвентарь сломан, а у соседей найти не удалось”.

-Какая несчастная, - зло пробормотал Скороходов.

В 5-30 прибыли два больничных “рафика” и, забрав человек 20 во главе с Иван Ивановичем, что составило меньше половины страждущих искоренять сорняки, уехали счастливым авангардом. По тоскующим несчастным оставшимся искрой пробежал слух - грузовая машина уже вышла и прибудет с минуты на минуту.

Утро не прониклось трудовым порывом служащих, выдавшись облачным, ветреным и прохладным настолько, что все бегали утепляться. Окончательно продрогнув, решив, будь что будет, около 6 часов утра, мы пошли в гостиницу за тёплыми вещами. Скороходов в больницу уже не вернулся - болезнь не только не проходит, но как считает Павел, даже усиливается: к бронхиту присоединился синусит и с сегодняшнего утра страдалец начал принимать антибиотики.

Согласно поступившим из весьма компетентных источников сведениям грузовая машина, на которой оставленная половина медиков жаждала попасть в Мезенецкий район для доблестного труда на свекольном поле, действительно вышла из гаража, но по дороге сломалась всерьёз и надолго.

-Неведомо кем выпущенный слушок, мокрой тряпкой пытается загасить трудовой порыв и энтузиазм масс, скользит по рядам и гадко нашёптывает, что никому точно неизвестно где расположен больничный участок, неизвестно взошла ли на этом неведомом участке свёкла, согласно разнарядке райкома, поджидающая прополки, - напыщенно, с пафосом продекламировал я.

-У тебя жар, друг мой, - косо взглянула на меня Раиса.

-Не жар, но огонь. И, конечно же, как злой, чуждый ветер иногда способен закрыть мутными облаками солнце, но вечное светило всегда воссияет вновь так и энтузиазм масс иной раз может иссякнуть, но всегда будет восстановлен для новых великих свершений и никто его не загадит, извините, не затушит…

-И не пил вроде спозаранку, - теперь уже не выдержала Комарова.

-Сербы и зачуток хорваты подобного себе никогда не позволяют квантум сатис, мать их, леге артис, - не унимался я.

Устав, от пустой и бестолковой толкотни возле терапевтического корпуса - присесть негде - к 8 часам утра мы пошли в гостиницу, захватив Веру Петрову, чей жених Муртуз уехал на одном из «рафиков», забыв оставить единственный ключ от квартиры. После весёлого двухчасового чаепития с московским вареньем самые пламенные энтузиасты, а именно: Комарова, Воблова, Петрова и я двинули в “сторону моря” - а вдруг уедем? .

Но не тут-то было. Что такое не везёт: минут за 15 до нашего появления, прихватив самых стойких или случайно вышедших во двор медиков, грузовая машина унеслась в далёкий Мезенецкий район.

В разрыв туч смотрело солнце, в бесконечной щедрости рассыпая потоки горячих лучей, выплавивших волю в единое желание - искупаться. Я с удивлением узнал, что все дамы в купальниках. Боевая готовность номер 1 позволила им прямо из больницы идти на речку, а я опять потопал в гостиницу за плавками.

На лестнице я увидел Спешкину и вспомнил: “Света, зачем ты сказала Комаровой, что я лечу её от алкоголизма?” Спешкина покраснела, потупила глаза: “Извини, пожалуйста, я не подумала, я...”

Воблова, Комарова и Петрова исчезли. Всласть поплавав, я пришёл в гостиницу, скрипнув ансамблем весёлых пружин, занял своё главное рабочее место, и, шутя, спросил у Цыганова: “Петя, что было раньше: яйцо или курица?” Не обратив внимания на мой же ответ: “Раньше было всё”, к моему удивлению, Пётр очень серьёзно начал развивать строго научный тезис: «Ты зря смеёшься – это, действительно, основной вопрос философии. Как ты на него ответишь, так всё и развернётся».

Понемногу я тоже по-настоящему втянулся в обсуждение: «Это - вечная проблема “основного вопроса философии”. Но я всё-таки сомневаюсь в абсолютной очевидности постулата о первичности материи над духом…»

-Ты - идеалист, неужели ты можешь допустить, что мир – это лишь твоё представление?

-Я могу, почему бы нет? Может быть, хочу этого…

-Это полное непонимание современной науки…

-Ты так героически защищаешь каждую буковку недавно пройденного учебника философии, что я понимаю: недаром тебе поставили «отл», - усмехнулся я, прекрасно помня, что Пётр схлопотал удовлетворительно.

Цыганов меня не поправил: «Истинна…

Не оценив нашего гигантского желания помудрствовать, Скороходов привстал на кровати и прервал Цыганова: “Пётр, пошли лучше в дурака поиграем в 16 комнате”.

Отгоняя надоедливую муху, Цыганов категорически отказался, буркнув: «У меня плохое самочувствии - утром в ожидании машины продуло…» но тут же с жаром продолжил спор, тем более, что наши философские точки зрения по всем остальным вопросам тоже оказались прямо противоположными.

В отличие от вылетевшей в открытую форточку мухи, Павел застыл в неподвижности мумии.

Так и не выработав соглашения по чисто философским проблемам, мы перешли к неизвестным вопросам эволюции, от которых прямая дорожка вывела разговор к Богу: так есть Что-то, или Кто-то, или Нечто или нет? Реально ли Его существование?

-Глупости всё, сказки для маленьких детей, - безапелляционно проговорил Пётр.

-Но эти истории, наверное, украшают жизнь. Они придают ей хоть какой-то смысл. Так, во всяком случае, считает Достоевский.

-Но они подрывают основы порядочности, - неожиданно бросил Пётр.

-Внезапный и не совсем ожиданный переход. Это ещё почему?

-Вся порядочность связывается только со страхом наказания от боженьки.

-Может быть, это так и есть? На что ещё опираться?

-Могу тебе процитировать моего соседа по квартире: “Порядочный человек - это тот, кто не будет делать другому непорядочные вещи, если в этом нет нужды”.

-По нужде значит можно, а по большой и вообще говорить нечего, - пробормотал я, начиная уставать: беседа заняла почти 4 часа. В попытке завершить диалог, я, как бы, между прочим, заметил: «Павлу очень тяжело выносить нашу болтовню». Скороходов стоически бодрствовал на кровати, приподняв верхнюю часть туловища подложенной под лопатки подушкой и сложив на груди руки. Он не только не сделал ни одного замечания, но даже малейшая тень попытки не промелькнула на его аскетически худом лице, не раздула понуро глядящие вниз усы, не сменила скрещенье рук и ног на противоположное.

-Да, нет, ничего, - необычайно резко и гортанно ответил Павел, - Довольно интересно послушать: ты некоторые своеобразные вещи говоришь. Пётр, конечно же, как обычно несёт полное идиотство”.

От неожиданности я даже замычал, потом оторопел. Я почувствовал себя крайне неприятно, нелепо, искал способ как-то смягчить прозвучавшее, но ничего в голову не лезло.

Пётр прореагировал на замечание удивительно спокойно и, только когда мы вдвоём шли на речку, сказал: “Это была просто месть Павла за мой отказ идти играть в карты”.

Вода ещё теплее и грязнее. Некоторые кувшинки раскрыли коробочки, распластав их по поверхности воды. В подарок Вобловой я сорвал три длинных, гибких стебля, увенчанных жёлто-белыми головками. Раиса была тронута вниманием и томно проблеяла: «Если бы не утренняя простуда, которая уже перешла в сильный кашель, то ночью мы пошли бы на речку».

Выяснили, что, отправив меня в гостиницу за плавками, барышни не пошли на речку, а поехали в Мезенцкий район на попутной машине - охота всегда пуще неволи. Но в первом часу дня на больничном поле уже никто не работал. Поэтому они совершили омовение в ближайшем озере и вернулись в Староюрьево на другой попутке. Здесь дамы пошли в гости к Петровой, от которой вернулись в гостиницу после захода солнца, разумеется, навеселе. Комарова немедленно переоделась и ушла. Воблова выпила горячего чаю и легла спать, но была разбужена около 11 часов, когда в 9 комнату ввалились Виктор Славин с другом детства Володей, о котором я уже несколько раз слышал, но ещё не имел счастья видеть. Хорош тип: жилистый, крепкий, грубо сбитый парень с пьяно-наглым выражением на топорно сделанном лице. Вёл себя Володя не шумно, не дерзко, в присутствии дам не произнёс ни одного грубого слова, но олицетворял лицом, движениями, позами удивительное высокомерие.

Виктор непрерывно шутил, как то и положено человеку слегка навеселе в гостях у прекрасной половины рода человеческого. Сильно пьяный Володя надменно ухмылялся и в основном молчал. Друзья ушли по требованию тёти Дуси, устроившей ближе к полуночи обход подотчётной территории. Раньше подобных мероприятий она не совершала.

Скороходов тоже смог отвести душу, проиграв в карты с Чердаковой и К до глубокой ночи.

возврат к началу.