Дневник одной практики. Первая страница |
Дневник одной практики
-13-4 июля. Среда.
Иногда, из-за отсутствия иной возможности, используется ненормативная лексика. То прекращаясь, то превращаясь в ливень, холодный дождь заменял пыль грязью. Лишь к полудню, обдав тела теплом, а души надеждой, воссияло светило. На конференции дежурный врач доложил, что утром умер больной 25 лет несколько дней назад получивший травму позвоночника в автокатастрофе. Два года назад его старшая сестра погибла при таких же обстоятельствах, в таком же возрасте. Таким образом, пожилые родители остались без детей, так как их последний ребёнок умер в родах. Раиса побледнела и одеревенела, как всегда, когда слышит о смерти и уж тем более видит её. -Как она прошла все анатомии, топографички (топографическая анатомия) и прочее? - рассматривал я её лицо, - Но что это? Судьба? Какая глупость. Хотя, что и есть-то кроме глупости и судьбы, а точнее - нет между ними никакой разницы. Как Спешкина объяснила бы это? Исчезло самое сачковое время - цикл акушерства, наступили хирургические будни. Я мог спуститься со второго этажа родильного отделения на первый и попасть в первое хирургическое отделение, но выбрал другой корпус, чтобы проходить хирургию во втором гнойном отделении. Я совершил этот переход, так как, во-первых, Фирсова пустила слух, что с Вадимом Анатольевичем Леонтьевым (его вотчина первое хирургическое отделение) лучше не сталкиваться. И, во-вторых, как хирург Муртуз обитает в гнойном отделении, а по терапевтическим приёмам я уж знал, что Мамедов ни во что не вмешивается: не помогает, не мешает, а предоставляет студентам полную свободу, чтобы самому заняться своими делами вне больничных стен. Именно такие начальники милы мне. Моя напарница Мусина вчера сказала, что ей всё равно где проходить следующий цикл. Сегодня я был очень удивлён, увидев в тёмном коридоре гнойного отделения вместо Люды Воблову. 2 хирургическое отделение занимает первый этаж последнего тёмно-красного, двухэтажного строения. Оно состоит из двух мужских палат, одной женской, в которой 7 коек отданы гинекологическим больным, и нескольких кроватей в коридоре. Одна из мужских палат - большая, светлая, имеет два окна. 7 пар железных кроватей, уткнувшись лбами в противоположные стены, оставляют между спинками узенький проход. 4 койки посередине соединены боками в единое целое, грозя лежащим на них больным, при неосторожном движении во сне, столкновением носами и прочими выпирающими частями тела. Вторая палата меньшая, тёмная, без окон, но с двумя дверями - проход из коридора в первую палату, в котором поставили 4 койки, и тускло осветили мигающей лампочкой, свисающей с высокого старинного потолка на длинном извитом шнуре. Небольшая ординаторская, хотя имеет окно, но тоже всего лишь проход из коридора в маленькую тупиковую комнатку-перевязочную. Около 10 часов утра Воблова устроилась в ординаторской на обшмыганном развалюшке-диване и затеяла попытки увидеть себя в блеклой поверхности старого зеркала, которая отражала кусочек стены рядом и обшарпанную дверь в перевязочную. Любопытные истории болезней высовывали обтрёпанные уголки и прочие части из приоткрытого ящика видавшего виды стола напротив дивана. Поломанный кран в углу педантично отсчитывал капли, отмеряя отпущенное нам всем время. -Раиса в зазеркалье. Хотя все мы там же, - подумал я. Дежурная сестра - полноватая, лет 35 - Вера Устиновна - поведала студентам: “Муртуз-то, кроме должностей терапевта и хирурга подрабатывает инфекционистом, поэтому заходит к нам довольно редко. Сегодня, наверное, и вовсе не придёт. Ну, да ничего, мы, чай привычные, да от него-то и толку чуть”. -И швец, и жнец, и на дуде игрец, - потянулся я, жалобно, но звучно скрипнув шатающимся стулом и про себя добавив, - Толку и чути нет. Чтобы не терять времени даром мы начали знакомство с больными: я взял мужскую палату, Раиса - женскую. Сверх бумажных дел я принял участие в перевязках, очень быстро осознав, как мало я вынес из 3 институтских занятий по дисмургии (наука о перевязках). Хорошо, что опытная Вера Устиновна работала на высшем уровне, предоставив мне полную возможность помогать и учиться. В большой палате возле двери лежал худой, кучерявый брюнет 35 лет, которому больше 30 не дашь - Сергей Пустынников. 2 месяца назад, напившись, он решил на ходу сесть в поезд, схватился за поручни, не удержался и оставил ноги на рельсах. Культи бёдер продолжали гноиться. Пустыннкова перевязывали в палате. Вера Устиновна принесла на лотке все необходимое, быстро промыла раны перекисью водорода, вставила в гноящийся карман тампоны с гипертоническим раствором, засыпала сверху сухим антибиотиком из флакона, хранящегося в тумбочке пациента - достали родственники в Москве, - смазала вокруг раны клеолом (клей) и аккуратно заклеила марлей. Чётко, быстро, красиво. Лишь на мгновение, представив себя на месте инвалида, я замер, скованный ледяным холодом в спине и занывшей в груди тоской. На первой странице истории болезни Пустынникова отбит штамп “Выписан за нарушение режима”. -Неделю назад вечером Сергей напился, буянил, пытался повеситься, - обратила внимание на мой интерес Вера Устиновна, - На следующий день его решили выписать, но сначала не смогли найти машину, чтобы отвезти домой - калека, всё-таки, а потом, пожалели и оставили. Вы ведь сами видели: его раны и до сих пор не прекращают гноиться. Койку возле окна занимал ученик 10 класса. Месяц назад он проводил учения в стрельбе из пугача собственного производства и стал жертвой испытаний на полигоне - приусадебном участке: оружие разорвалось в руках, оставив в теле своего создателя 3 осколка. Один Леонтьев извлёк, а два оставшихся загноились. Сосед “мастера оружейника” - высокий человек в начале 4-го десятка после очередного обмывания получки решил помочь жене заготовкой дров и отрубил себе большой палец левой руки. Остальные места были заполнены больными с гнойными осложнениями после различных травм. В тёмной палате пребывал невысокий, лысый 49-летний Истомин. 3 недели назад он попал в отделение с гнойной раной ноги. Лечение оказалось эффективным, Истомина уже хотели выписать, но 4 дня назад неожиданно подскочила температура, появился кашель, резкая слабость. Лосева выслушала хрипы: махровая пневмония по учебнику. Рука Кати ещё 4 дня назад записала направление на рентген грудной клетки и консультацию терапевта для перевода в терапию. Но никто не спешил: и до сего дня всё было без изменений, только Муртуз назначил уколы пенициллина два раза в день. -Вот идиотство, - не выдержал я, - Назначает уколы пенициллина 2 раза в день, когда в любом справочнике написано, что меньше 6 раз их делать совершенно бессмысленно, тем более пневмония развилась через день после отмены этого же самого пенициллина. -Чего ты хочешь, друг мой, мы не на кафедре факультетской терапии, а в ЦРБ. Будь проще, организуй лучше мужику рентген и перевод в терапию иначе он совсем зачахнет в этом чулане, - спокойно и рассудительно проговорила Раиса. Я попытался выполнить рекомендации Лосевой вместе с советом Вобловой, но рентгенолог Пе-Пе Локтев работу уже закончил, а единственный оставшийся терапевт Мария Ивановна Лебедева спешила на приём в поликлинику, поэтому смогла лишь пообещать зайти завтра. В женской палате лежала больная 61 года по паспорту, но по виду совсем дряхлая старуха, проживающая одна в своём доме. В феврале она отморозила ноги, но к медицинским работникам не пошла. Через несколько месяцев пальцы ног самоампутировались, а бабушка продолжала игнорировать этот факт и все лечебные учреждения пока в апреле не приехала в гости её дочь и не отвела мать, уже еле ходящую на изуродованных, гноящихся культяпках, в больницу. Для Марии Васильевны - женщины в форме шара - нашли место только в коридоре рядом с дверью в ординаторскую. Марии Васильевне делали уколы магнезии от повышенного давления и получился обширнейший ягодичный абсцесс размером под стать хозяйке, который вскрыл всё тот же Леонтьев. Закончив перевязки, Вера Устиновна присела к столу, налила чай себе и нам: “Берите, берите, вместе с печеньем. Та старушка, которую реанимировали ваши ребята - Пётр и девочки - это была моя мама. Как свою маму спасали, - растроганно завздыхала она, - Все для неё сделали, но от смерти не спасёшь, уж если написано на роду, то, что не делай. Да и пожила мама неплохо - 83 день рождения успела отпраздновать”. Вера Устиновна ошиблась - Муртуз прибыл в отделение в начале 4: пришёл за трёхлитровой банкой маринованных помидор, которую ему принесла санитарка. Раиса не удержалась: “Муртуз Ибрагимович, что будет, если я попрошу у вас один помидорчик?” Муртуз угостил всех: “Бэрытэ, бэрытэ”. Мы взяли. “Хорошие помидоры”, - вздохнула Воблова. “Бэрыте эщэ”. Мы взяли… Кончилось тем, что с истинно кавказской щедростью Муртуз отдал нам всю банку, не обратив ни малейшего внимания на наши еле слышные возражения - вроде бы неудобно. “Э, да что нэудобно - это штаны чэрэз голову одэват”. Освободившись от вкусного груза, Муртуз неожиданно расслабился в свободной беседе: “Осэну собыраюс распысатся со стоматологом Верой Петровой, - я вспомнил крепкую, мощноногую брюнетку с пышной гривой над бешеными глазами на выкате, - Пока мы жывэм в квартырэ уэхавшых в Москву на усовэршэнствованыэ стоматологов”. -Вы уже привыкли к Староюрьево, домой не очень тянет? - полюбопытствовал я. -Чэловэк ко всэму прывыкаэт, - махнул рукой Муртуз. -Даже к Староюрьево, - качнул я головой, а Муртуз засмеялся. Густеющие сумерки застали игру в дурака в женской комнате: Цыганов-Скороходов против Воблова-Мусина. Пётр суетился, вытирая со всех мест обильный пот. Скороходов психовал и рычал на Спешкину: “Ты мне мешаешь думать своими идиотскими шуточками. Немедленно прекрати эти кретинские выходки”. Как обычно перед сном Света лёжа читала Евангелие. Изредка, правда, она отвлекалась от богоугодного дела ради насмешливого замечания, по-моему, не всегда полностью соответствующего духу смирения и покорности. Любой неверный, с точки зрения Скороходова, шаг Цыганова вызывал со стороны Павла поток обвинений в абсолютном непонимании игры, в полном неумении играть. Девицы ехидно хихикали, бросая колкие словечки, выигрывая партию за партией. Матч завершился полным разгромом мужской сборной со счётом 4:0. Когда, продолжая выяснять стратегию и тактику игры в дурака, молодые люди покидали поле брани, Воблова бросила им в след: “Друзья мои, потренируйтесь ночью, лучше в тряпичные и квантум сатис, чтобы вышло леге артис. Мы ждём вас завтра на матч-реванш”. Как и следовало ожидать: единственным, традиционным ответом прозвучал хлопок дверью. К полночи гостиница затихла. В ожидании Раисы, я развалился на диване напротив телевизора. Она подошла, шепнула: “Жди”, и ушла к себе в номер. Я задремал, но был разбужен: “Дрыхнешь, сурок”. -Нет, медитирую. Давай вместе. Мы обнялись. Вдруг я совершил открытие, наполнившее грудь дурящей дымкой, оболванивающего сладострастия: цветной халатик скрывал одну лишь бархатистую, тёплую, обещающую кожу. -Чё ты, чё ты, чё, - делала Раиса вид, что сопротивляется, а затем оттолкнувшись, пропела шёпотом. - Я хочу тебя. Мы молча встали, ушли в тёмный угол за телевизором, стоя, удовлетворили насущную физиологическую потребность и вернулись на исходную позицию. Утомлённый трудовым днём и технически трудным, особенно без специальной подготовки, способом, лишь коснувшись дивана, от сонливости и усталости я отключился. -Ишь ты, отвалился как пиявка. Насосался и отвалился, - обиделась Раиса. Сонливость как рукой сняло: сравнение с пиявкой меня так развесилило, что я захохотал и долго не мог остановиться. -Тебе смешно, так смейся, тоже мне. -Я этим и занимаюсь. Как пиявка. Ха-ха-ха.
Дневник одной практики. Первая страница следующая страница возврат к началу. |