Встречи.
Главная страница

Дневник одной практики. Первая страница

-12-

3 июня. Вторник.

Иногда, из-за отсутствия иной возможности, используется ненормативная лексика.

Утро награда. Утро искупление. Исчезла грязь, пыль, холод минувших дней. Ласковое, бархатное солнце. Тёплое, спокойное небо. Сладкий дурман ветерка. Россыпь алмазных слезинок на зелёном ковре. Умиротворение сельской тишины, не разрушаемое, а лишь усиливаемое случайным криком петуха или тявканьем собаки. Единое сияние щемящего, опьяняющего пира мгновений, творящих вечность.

Неделю назад Комарова узнала у стоматолога Петровой о соревновании санитарных дружин района, на которое требуются судьи. Мгновенно смекнув, что провести день на природе намного приятнее, чем в душных палатах, Лиза попросила ответственного за судейство - рентгенолога Петра Петровича Локтева, которого врачи между собой зовут “Пэ-Пэ”, взять студентов судить один из этапов соревнования. У Локтева осталось только 6 свободных вакансий. Прекрасно понимая, что поехать захотят все (ну, кто добровольно откажется от такого отдыха), Лиза волевым решением записала судьями Комарову, Воблову, Цыганова, Спешкину, Скороходова и Костровского, никому об этом не сказав, кроме Раисы, естественно. Лишь сегодня утром, когда для возмущения уже не оставалось времени, все узнали о сделанном Комаровой выборе. Чердакова ответила истерикой с бурным потоком слёз. Фирсова - злобной руганью, попросту площадной бранью, включающей вполголоса произносимые нецензурные выражения: «Чего ещё ждать от этой бляди». Свинёва - злобным шипением: ещё немного - вцепится в неприятельское лицо и выцарапает глаза. Лосева - трагическим молчанием. Мусина - жалобной складкой рта, по которой пробежала жирная слезинка, выпавшая из обиженных больших глаз. Но поезд ушёл. Я только подумал: “Как отреагировали бы выбранные, проделай оставшиеся с ними подобный номер?”

Планировали выехать в 8 часов утра, но, конечно же, ещё в полдевятого сидели на утренней конференции. Только в 9-30 зелёный санитарный Рафик оставил наполняющийся суетой больничный двор. Вместе со студентами ехали главный хирург района Вадим Анатольевич Леонтьев, девица неопределённого возраста в джинсовом костюме и полная женщина средних лет. Последняя, как потом выяснил Цыганов, была медсестрой терроризирующей всё Староюрьево сплетнями и анонимками, за что её все боялись, но, пытаясь задобрить, везде брали и внешне очень уважали.

Место проведения соревнования называется Каншин сад.

-До революции здесь стояла усадьба генерала Каншина, окружённая большим фруктовым садом, - выглянул в окошко Леонтьев и покачал головой.

-Затем промчались годы, стёрли барский дом в прах, обратили плодоносящий сад в бесплодные заросли, местами вырубленные, - подумал я.

Окружённая небольшими деревьями и сиренью, покрытая шелковистой травой, почти прямоугольная полянка дышала чистотой, покоем, умиротворением, особенно волнующими в сравнении с грязью и пылью посёлка городского типа. Даже идиотские колышки, обвешанные верёвками, красными флажками, плакатиками с надписями: “1 - этап”, “2 - этап”, “3 - этап”, “4 - этап” не могли нарушить безмолвно-ликующее торжество утренней поляны.

Нам выделили 3 этап - “зону ядерного поражения”, устроенную в одном из углов поляны, обшитом волнистой строчкой кустов белой сирени.

Предполагали начать соревнование в 10 часов утра, но когда в начале 11 колёса Рафика примяли зелень поля предстоящей брани, в наличии имелся только один санитарный отряд из Староюрьево. Бравые бабы в белых кофтах, чёрных юбках, пилотках, чёрных сапогах, распевая удалые солдатские песни, лихо затаптывали нежную, ещё напоенную росой траву, который раз отрабатывая строевую подготовку.

-И что творят в жару такую? - вздохнула Воблова, вытирая пот со лба.

-Зато как легко будет в бою, - сорвал я травинку.

В ожидании начальства и других отрядов публика разбрелась по кустам, прячась в тени от всё энергичнее приступающего к своим обязанностям солнца. Мы всей честной компанией бродили по одичавшему за долгие годы бесхозности бывшему генеральскому саду, пока не вышли на заболоченный луг, жадно и смачно чавкающий под ногами.

-Куда ты завёл нас, проклятый старик? - продекламировала Комарова.

-Я знаю все стёжки, я шёл напрямик, - ответила Воблова.

Узенькая тропинка рассекала звонко хлюпающие водой кочки и обрывалась тоненькой, заросшей кувшинками и ряской речушки, на противоположном берегу которой рядом с небольшим домиком играли дети.

Цыганов и я искупались, а потом тихо балдели, щурясь на раскалявшееся солнце. Спешкина потянулась и предложила: “Давайте перейдём на другую сторону, побродим там”. На что Скороходов желчно бросил: “Вы так медленно чешетесь, собираетесь ещё идти на тот берег - наверное, уверены, что без вас не начнут”.

Такой уверенности не оказалось ни у кого. Вняв мудрому замечанию, мы вернулись на поляну, где, как и следовало ожидать, всё пребывало в позиции близкой к исходной.

Неграмотное солнце, не догадываясь о задержке столько важного мероприятия в жизни сандружин Староюрьевского района Тамбовской области, поднималось всё выше, жгло всё сильнее.

В 11 часов прибыли ещё не все отряды, что полбеды. Самое главное, отсутствовало начальство, явившее свой драгоценнейший лик точно в полдень: из подкатившего с шиком газика вышли председатель исполкома (на местном наречии “предрика” - сначала мы думали, что речь идёт о фамилии), военком и наш старый знакомый Иван Иванович.

В 12-30, на самом солнцепёке, начали долгожданное торжественное построение 5 отрядов и одного санпоста. Кучка начальства перед фронтом участников породила речи о грандиозном значении мероприятия, пожелала победы сильнейшему и открыла действо проверкой строевой подготовки.

Несчастные женщины (абсолютно преобладающая часть соревнующихся) вместе с несколькими мужчинами, проигнорировав всё усиливающуюся жару, запаковались в чёрные комбинезоны с капюшонами, вооружились полной выкладкой (сумки, аптечки, противогазы) и замаршировали.

Рентгенолог Пётр Петрович Локтев - популярно объяснил нашу задачу, а затем раздал бланки, которые каждый судья должен заполнить на судимое им звено, и книжечки с описанием правил соревнования и программированным контролем усвоенного теоретического материала. Вооружённые знаниями, мы смело двинули в очаг атомного поражения, который мирно представляли колышки с красными тряпочками.

В тени кустов расстелили огромный брезент, на холодящей поверхности которого все сладко растянулись. Жарко. Как приятно лежать в холодке, ощущать лёгкий, тёплый ветерок, листать дурацкие книжечки, вырезать из них задачи для вручения экзаменуемым (выбирали попроще, те на которые сами знали ответы). При этом жевать печенье и посматривать в даль на чёрные колоны, не только поражающие военкома лихим гвардейским шагом, но и изрыгающие при этом бодрящие марши.

Блеснув чеканной поступью, санитары напяливали на себя противогазы, хватали носилки, укладывали на них поражённых, роль которых, к их счастью, исполняли многочисленные дети лет 5-7 и со всех ног мчались в очаг термоядерного удара, что вынуждало судей приступать к исполнению своих прямых обязанностей.

6 студентов разбрелись по 5 колышкам (Спешкина + Скороходов заняли один), номер которого соответствовал номеру подбегающего отряда. Тяжело дыша после физической нагрузки, звеньевая хватает бумажку с задачей, окружается рядовыми бойцами для коллективного поиска ответа и вся стайка возбуждённо жужжит. Потные женщины средних лет, оторванные в такую жару от дел и семей, отвечают на вопросы дурацкими, заискивающими голосами (было видно, что они зубрили ответы по этим же книжечкам). Но случались, и не редко, проколы: или забыли ответы, или не поняли вопросы, или кто его знает. Иные ответы просто восхищали. На вопрос: “Что делать с обожжёнными 2 степени?” одна из звеньевых ответила: “Положить в тень, не вынося из зоны поражения и протереть пузыри спиртом”. Другая дружинница предложила поражённому электрическим током с остановкой сердца: “Натереть виски уксусом и дать понюхать нашатырь”. Кроме теории мы должны были проверять некоторые практические навыки по неотложной терапии. Если устно женщины были способны выдавить из себя хоть что-то, то делать руками не могли абсолютно ничего, или такое творили… Я попытался показать им закрытый массаж сердца, искусственное дыхание рот в рот - навыки, которые могут пригодиться каждому в обыденной жизни намного больше, чем в зоне атомного удара, но после первых попыток понял, что это абсолютная потеря времени.

Не сняв ни одного очка ни с одного звена, я очень быстро отпускал уставших, потных женщин, тем более в ожидании очередных санитаров, судья имеет право восстанавливать растраченные силы на брезенте.

Зато Цыганов экзаменовал так долго, с таким огромным удовольствием безжалостно снимая штрафные очки, что последующие запуганные отряды пытались его избежать, но тщетно: судей не избирают - их дарует судьба. Правда, возникли сомнения: всегда ли Цыганов столь же прав, как и строг. Так, например, срезая очки за вынос пострадавшего из очага атомного поражения головой вперёд, Пётр считал, что инструкция учит нас делать это только вперёд ногами. Потому во время очередного перерыва вспыхнул учёный спор Цыганова с Комаровой и Скороходовым, доказывающими прямо противоположное. Приложив изрядные усилия и настойчивость, они вроде бы даже доказали Петру, что вперёд ногами несут только покойников, а ещё живых несут головой вперёд, но Цыганов продолжал наказывать соревнующихся за такую переноску дабы соблюсти справедливость в отношении пострадавших звеньев. Ну, на самом деле, не бежать же ему за ними вслед, возвращать очки и терять престиж.

Не зная правил переноски поражённых и мёртвых и выноса их из зоны атомного удара, во время учёной дискуссии я скромно молчал: от меня соревнующиеся уходили, как им заблагорассудится.

Балаган тянулся около 2 часов. Затем подвели итоги, которые как выяснилось, были известны заранее: 1 место занял Староюрьевский совхоз как наиболее приближенное и любимое чадо начальства.

Отдав сполна долг делу гражданской обороны района, судьи, участники и зрители принялись за главное дело, оправдывающее всё мероприятие, ради которого собственно все и отправились “в такую рань, в такую даль и в жару такую”. Множество людей формально объединённых обязательной единой деятельностью в мгновение ока расщепились на независимые, спаянные особыми законами группировки, немедленно занявшиеся одним неформальным, общим делом. Попросту говоря, публика разбилась на кучки, захватившие тенистые места под кустами. Появились бутылки, зазвенели стаканы, застучали закусывающие рты, зазвучали песни под баян. В дальнем от нашего “стола” конце поляны развернул свою бурную деятельность прибывший на мероприятие на грузовой машине передвижной буфет.

Мы попали в компанию начальства, устроившуюся на большом брезенте в бывшей зоне атомного поражения. В центре “стола” играющего одновременно роль стульев, засверкали две бутылки шампанского, много-много водки, сало, консервы, апельсины, яблоки, грибы, лук и так далее и тому подобное, и всего-то вволю и в достатке, ешь – не хочу, гуляй - не хочу, живи - не хочу. Участники пира заняли места по краям брезента: кто сидя, кто полусидя, а кто и лёжа.

Говорили, что Иван Иванович много пьёт, но сегодня он выпил лишь стакан шампанского и уехал. В отличие от главврача рентгенолог Локтев, хирург Леонтьев, эпидемиолог Лазарев - красномордый, плотный человек лет 38 и заместитель начальника староюрьевской милиции - мужчина возле 35 с русыми, зачёсанными назад волосами и застывшим взглядом водянистых глаз - почти без передышки глушили водку стаканами. Эпидемиолог по очереди с милиционером рассказывали похабные, глупые, не смешные до идиотизма анекдоты. Прилично окосев, рентгенолог Пэ-Пэ завалился на правый бок и, с трудом ворочая языком, стал доказывать будущим докторам преимущества своей специальности: “Скажу я вам, значит, мои дорогие, что рентгенолог, значит, меньше работает, сами понимаете плюс, значит, независимость, штука полезная и приятная, значит, раньше выходишь на пенсию, значит, и самое приятное - совершенно безвредно, значит, - в подтверждение последнего положения, Пэ-Пэ сально осклабился и прихрюкнул, - Один мой знакомый рентгенолог, значит, 65 лет все ещё бегает за девочками и с большим успехом, значит”.

Мне не оставалось ничего другого как вставить: «Так значит - это даже полезно, немедленно специализируюсь по рентгенологии, - и подумать, - Местная кличка его «Пе-Пе» и это очень правильно».

-И не пожалеешь никогда, значит, - смачно икнул Пе-Пе, заглотнул полный стакан и уткнулся носом в успокаивающий брезент.

Милиционеру вдруг захотелось выпить со студентами. Недолго думая, он профессионально втиснул своё зажиревшее, в форменном обмундировании тело между лежащими на животах Скороходовым и Цыгановым и налил три стакана водки под завязку. Не оценив всей выпавшей на его долю чести, Скороходов пить категорически отказался. Ответственный работник увд упёрся в дерзкого, неблагодарного студента своим убивающим преступность взглядом, который обязан не выдерживать ни один подследственный, но Павел смотрел невозмутимо, а затем равнодушно отставил стакан. В ответ облечённый властью страж общественного порядка смерил презренного испепеляющим взором и повернулся к недостойному Скороходову грузным, в казённом имуществе задом, испачканным землёй, опавшими листьями, чем-то бурым (сел на помидор), а светлым начальственным ликом - к Цыганову. Последний не заставил себя ждать и доли секунды, а в сей же миг, преданно чокнувшись с руководящим работником районного масштаба, выкушал стакан водки местного разлива, а затем повторил ту же процедуру, с тем же удовольствием, в том же объёме ещё два раза, чем окончательно спас пошатнувшуюся в глубинке честь столичного студенчества. В свою очередь, расчувствовавшееся лицо при кормиле районного правления разрешило Цыганову за преданность, за уважение к старшим, к начальству и самое главное к власти в его достойном представителе ловить рыбу в Лесном Воронеже, да не как-нибудь там удочкой (на это и разрешения не требуется), а запрещённым способом - бреднем. “Нам - начальству закон не писан”, - гордо поведала отвечающая за поддержание общественного порядка персона. А после следующей рюмки, совсем размякнув, страж закона подарил Цыганову последний номер журнала “Советская милиция”, который, как с гордостью говорил потом Пётр, в широкую продажу не поступает. Под занавес, когда Павел отошёл в сторону, староста группы сделал голос доверительным, а выражение лица ещё более преданным и приятным: “Позвольте мне попросить прощения за скверного мальчишку-Скороходова и объяснить его чудовищный по неблагодарности проступок младыми годами и усталостью от усиленной умственной работы по судейству на самом солнцепёке”.

-Замётано, бля, - прихрюкнул просиявший милиционер, отечески похлопав Цыганова по необъятному заду.

Количество водки и закуски стремительно убывало, а скука с той же скоростью, если не быстрее, нарастала. К счастью, в тщетной надежде смыть последствия дел человеческих, ударив ветром, природа ощетинилась грозными тучами. При виде надвигающегося буйства природы, празднующие успешное завершение соревнования сангрупп побросали огрызки, остатки, пустые бутылки под деревья (хозяйственная Воблова много продуктов перехватила для нас), изуродовав целые кусты, нарвали букеты белой сирени, сели в машины и были таковы…

Конечно, последствия мероприятия невозможно сопоставить с настоящим полем боя, изуродованным даже обычным оружием, что уж говорить про атомное, но полянка Каншина сада надолго запомнит этот жаркий летний день.

Машина ещё выруливала на просёлочную дорогу, когда, снимая накопившееся напряжение, пароксизмом грозы взорвался дождь.

В Рафике расположились по интересам. Рядом с шофёром-парнем лет 19 весьма привлекательной наружности устроилась Комарова. Спешкина прикорнула к застывшему Скороходову. Цыганов дремал, сложив могучие лапы на горке животища. Глаза Вобловой сверкали, провозглашая, что хозяйка их поработала напряжённо. Сбиваясь в специфическую, столь характерную для неё именно в таких состояниях улыбку, губы вызывающе бесстыдно добавляли, что не позволили рту пропустить ни одной возможной капли обжигающей жидкости.

Выпуская папиросный дым в окошко, Раиса спросила: "Ты мной не доволен? За что? Хотя чего я спрашиваю - известно за что". "А тебе не всё равно?" – придав голосу равнодушие, я поудобнее устраивался на жёстком сидении. "Нет не всё равно. Это - последняя. Всё. С сегодняшнего дня не пью и не курю". Я только покачал головой, вспомнив несколько подобных заявлений. "Вот сейчас докурю последнюю папироску, - в Староюрьево наши нежные создания непрерывно смолят “Беломорканал”, - и всё -завяжу”.

За последней всегда следует первая, делая этот процесс близким к бесконечному. Я не люблю курящих женщин из чистой физиологии: табачное дымоглотание оставляет в их организмах гнуснейший запах никотинового перегара, от которого меня тошнит. Кажется Толстой сравнивал проститутку с тухлой водой: мужчина пользуется и тем, и другой когда жажда сильнее отвращения.

Я обернулся к санитарному врачу. В конце трудового дня лицо его стало ещё краснее. Сосредоточенно посапывая, он недовольно ворчал, отпуская, мягко говоря, нелестные замечания в адрес всего районного начальства, самое невинное из которых было: “все они, попросту, воры и бабы их, попросту, проститутки”. Заметив первые домики, приветствовал их фразой: "Ну, вот, попросту, приехали в п.г.т., но это не «посёлок городского типа», а поганый городишко Староюрьево”.

А в п.г.т. освежающая прохлада, лужи и очередное превращение пыли в грязь говорили, что преследуемые ветерком, убегающие в дальнюю даль тучки провели здесь время недаром.

Рафик разгрузили на больничном дворе, откуда все, исключая Комарову, пошли в гостиницу. Воблова под ручку со Спешкиной шествовали впереди. Глядя им вслед, я вдруг испытал щемящее возбуждение и немедленно попросил ребят часа 2 погулять где-нибудь вне номера. В коридоре я шепнул Раисе, что жду её у нас.

-Сейчас приду, - томно проблеяла она, скрываясь за дверью №9.

Прошло нуднейших минут 30, а я всё ещё пребывал в гордом одиночестве. Не вытерпев, я побежал в комнату наискосок.

Раиса вместе с выполняющим мою просьбу Павлом мирно сидели на её кровати, склонив лбы над шахматной доской. Не проронив ни звука, я вернулся к себе, лёг на кровать и взял в руки “Справочник терапевта”.

Через несколько минут без стука вошла Воблова, села ко мне на кровать, обняла, прижалась: “Что с тобой? За что ты злишься на меня? Я играю в шахматы…”

-Ну, и играй, - перебил я её, - А у меня другие дела.

-Ах, другие дела, - взвизгнула она, выскакивая и говоря, - До свидания, - сотрясающим стены хлопком двери.

-Совсем обалдела. Не хочешь - скажи: “Иди ты к чёрту со своими глупостями, а я буду играть в шахматы”. Ясно и понятно, а она ещё и злится.

Почитав минут 30 учёную книгу, я сладко заснул, поскрипывая музыкальными пружинами кроватной сетки.

возврат к началу.