Встречи.
Главная страница

Дневник одной практики. Первая страница

-11-

2 июня. Понедельник.

Иногда, из-за отсутствия иной возможности, используется ненормативная лексика.

Утром угрожающе пошёл дождь, но вдруг, резко передумав, уступил место жаркому летнему дню.

Уже до утренней конференции все знали о вчерашнем приключении. Возле главного корпуса больницы перед погружением в холодок кабинета Иван Ивановича несколько докторов нежились на солнышке.

-Ну, как мотобол? - приветствуя нас, усмехнулся сын гор Муртуз.

Александр Петрович Корин подошёл и твёрдо пообещал: “Я с кем надо переговорю, чтобы впредь оградить вас от любых эксцессов”.

-А вы говорите “любофь”, - прошептал я возле Раисы.

-Друг мой…

-Не суди, хоть и очень хочется, а если нельзя, но очень хочется, то - можно. - ввернул я.

Все было бы совсем прекрасно, если бы наша практика не завершалась таким событием как сдача дневников, подписанных всеми завотделениями, главврачом и руководителем практики. Сначала я думал, что верный заветам старших товарищей, буду писать каждый день в двух дневниках, но “суждены нам благие порывы”. Если для себя писать весело и интересно, то стоит лишь подумать об официальных записях, как непреодолимая лень обволакивает сонливостью, ручка выпадает из рук, и доешь себе слово начать завтра. Так я тянул до вчерашнего дня, а сегодня взял дневник Мусиной и сел за деревянный стол, вкопанный в землю перед входом в хирургическое отделение с твёрдым намерением создать под моим именем абсолютную копию этого шедевра. Не исключено, я так увлёкся содержанием, что в нескольких местах не сменил окончаний женского рода на мужской; всё рано никто читать сие не будет. Я должен предоставить деканату по производственному обучению некоторое число определённым образом испачканных тетрадных листов с подписями должностных лиц и печатями, удостоверяющими, что написан этот опус не дома, а именно в означенном на титульном листе месте. После каждого лета, по самым скромным подсчётам, в деканате сваливается не меньше 2 тысяч подобных тетрадей, и это не захватывающий детектив. Только очень серьёзные проблемы личности преподавателя могут заставить его углубиться в содержание правильно оформленного отчёта. Но в таком случае спасения нет и быть не может, чтобы не написал.

Дневник Мусиной не баловал разнообразием записей. Кроме перечисления беременных, рожениц и гинекологических больных каждый день отмечен дежурной фразой: “Сделала обход, записала дневники”.

Когда, скрипя сердцем, может быть даже громче чем ручкой, я трудолюбиво покрывал бумагу синенькими значками, на скамейку подсел тощий, весь покрытый морщинами, седой человек лет 70.

-А что вас беспокоит? - с радостью отложил я ручку в сторону – нашлась-таки уважительная причина не писать.

-Всё болит, всё тело болит, руки болят, ноги, голова, сердце. Лет-то мне только 57, а всё потому что тяжёлую жизнь мы прошли, ужасную. После войны вкалывали за 100 грамм хлеба в день. Я работал механизатором. Летом ещё ничего, а зимой часто ремонтировали технику даже на 30 градусном морозе. Это не то что сейчас, носом крутят, выбирают - это я хочу, а это нет. Нас не спрашивали, отправляли на лесозаготовки в Коми АССР только так. Тогда кто не хотел ехать - получал год тюрьмы. За опоздание на работу на 5 минут судили. Уйти с работы человек не имел права. Вот как жили. Сейчас всё иначе. Сейчас жить стало хорошо. Одного не пойму: почему люди начали так много пить?

-Неужели раньше меньше пили?

-Не сопоставимо, сравнить нельзя. Особенно молодёжь. Сейчас много молодёжи нигде не работает, а пьёт на деньги родителей. Совсем распустились. Я бы каждый год проводил перепись населения: проверял, кто, где работает, чтобы неработающих посылать на самые тяжёлые работы, а не хочешь - в тюрьму.

Во время монолога измождённое, землистое лицо сторонника закручивания гаек оставалось совершенно бесстрастным. Докурив папироску, он открыл рот, очевидно, что с лучшей целью порадовать белый свет ещё одним рацпредложением по усовершенствованию мира – сделать его идеальным, но в это момент его позвали.

Заглянув на несколько минут в родильное отделение, я пошёл на терапевтический приём. Воблова уже сидела за столом Муртуза.

Понедельник - день тяжёлый и многолюдный. К терапевтам записано человек по 40. Возле кабинета хирурга, с которым принимает Лизавета Михайловна Комарова не то, что яблоку, горошине упасть негде. Прибежав что-то спросить у Вобловой, Лиза затараторила: “Мы уже приняли 50 человек, осталось почти столько же. Да, кстати, главный хирург района - Леонтьев знает ещё меньше меня”.

Более-менее с терапевтическим приёмом я уже освоился. К Муртузу с вопросами не обращаюсь, даже если они есть, смысла в этом нет. Доктор Муртуз предоставил нам полную возможность делать всё, что мы считаем нужным, сбегая с приёма под любым предлогом, а то и просто, уходя молча по-английски.

Из приятных новостей следует отметить, что я приобрёл новую, очень выгодную клиентку: санитарку из 1 хирургического отделения - невысокую толстенную женщину лет 45. Я лечу её от радикулита. Сегодня благодарная пациентка принесла своему спасителю (мне то есть) 3 литра сливок и 2 книжки. Молодой специалист (я значит) сначала робко возразил, но под напором категорических требований больной взял всё, а сливки даже с очень большим удовольствием. В местных магазинах о них давно забыли, а медработника снабжает любыми молочными продуктами жена сына, работающая на староюрьевском молокозаводе, и, разумеется, там же подворовывающая.

Скороходов уже тоже недоволен больничными обедами: очень жирно и противно. Теперь в больнице обедают только Мусина, Цыганов и “16 комната”.

На сон грядущий Воблова дала мне почитать письмо друга: “…очень хорошего человека”. Любовник на 5 листах подробно описывал свои болячки: геморрой, желчекаменная болезнь, варикозное расширение вен, запор. Его список хвороб показался ему недостаточным, и он сообщил о болячках своих родственников: простатит - у отца, гипертония - у матери, бесплодие - у жены. Изложение густо пересыпалось полностью написанными нецензурными словами и выражениями: я попытался сосчитать, сколько раз использовалось слово «блядь», но дойдя до 13, перестал, сбившись со счёту.

-Зачем она дала мне эту муру? - добравшись до конца, подумал я и заснул, еле успев отложить эпистолярный труд “хорошего человека” на стол.

возврат к началу.