Встречи.
Главная страница

Лесосибирск-82. Записки врача стройотряда. Первая страница

-96-

В отделении суета большой выписки, так как в пятницу начинается ремонт. Сочиняя выписки, я опять сидел лицом к лицу, напротив Лены, занимающейся тем же делом.

Она поправила волосы и опять заговорила об отце: «Ещё директором ЛДК папа решил украсить столовую: “Есть нечего, так пусть хоть красиво будет”. Он видел в Москве работу какого-то умельца из Горького - деда 70 лет. Папа выписал ему командировку и тот соорудил окно выдачи в виде русской печи, на которой лежит задом к залу огромная баба. В цехе древесно-волокнистых плит по образу финнов папа поставил аквариум. Кто приносил рыб, тому он платил…»

-Издевается что ли? – подумал я и прошептал, - Ты счастлива с ним?

-Илья, не береди душу, - лишь по губам прочитал я ответ.

-Значит, нет, - шептал я подаваясь вперёд, да только преграда между нами была непроходимая.

Заведующая Людмила Васильевна считает, что обязана быть в курсе всего, старается услышать всё, никогда не закрывает дверь своей комнатки, чтобы, не дай Бог, не пропустить какой шорох. Простые врачи сидят во второй, чуть большей комнате со шкафом, трельяжем и двумя письменными столами, лицо в лицо.

-Вы случаем не отдыхаете, а то я работу дам? – подала завотделением голос из своего закутка, видимо встревоженная наступившей тишиной: слух подводил, а микрофон ещё поставлен не был.

-Нет, мы работаем в поте лица, можете проверить, - ответил я.

-Мы совмещаем, - сказала Лена.

-Кстати, я буду вам век благодарен за форму выписки, которую вы мне дали, - перебросил я шар заведующей.

-Посмотрим, посмотрим, - кажется, не поняла она моей интонации.

-Сделаю всё, что хотите.

-Времени мало осталось - спешите делать добро, - звучал голос Галины Васильевны.

-Из-за всех сил, если не успею - из Москвы чего-нибудь вышлю. Как поётся в одной песне:
“Мол, сочтёмся когда-нибудь дружбою,
Мол, пришлёшь нам, что будет ненужное”,
- процитировал я Галича, только будучи уверен, что никто из моих собеседниц его не знает и потому донести на меня не сможет.

-Посмотрим.

-Всё, за исключением кремлёвских звёзд и елей.

Хотя и не хотелось, но я пошёл делать обход. Несмотря на предстоящий ремонт, больные продолжают поступать. Я принял нового больного. Это был 76-летний татарин с иссиня-чёрными волосами без намёка на седину или лысину, но физическая развалина: пневмония, со всеми видами хрипов, что не мешало ему курить по две пачки в день. По-русски он говорил настолько плохо, что я позвал одну из медсестёр-татарку, чтобы переводила.

Около часа дня пришёл молодой человек Лены, сел на мой стул и начал читать “Лезвие бритвы” Ефремова.

Неожиданно я осознал, что моё предположение совершенно верно: он не нравится Лене. На любимого человека так не смотрят. Мне даже показалось, что она была недовольна его приходом, или я хотел этого, выдавая желаемое за действительное. Зачем он пришёл? Неужели, чтобы помешать мне ещё раз проводить Лену?

Я шёл на обед в лагерь и думал о Лене. Интересно, она ведёт себя со мной, как будто бы ничего не произошло, я не объяснялся ей в любви, она не отвергла меня. Так, два врача работающие в одном отделении мило болтают, чтобы скрасить время. Странно. Кто поймёт женщин. Входя в столовую, я нос к носу столкнулся с главным инженером Ребровым. Мы даже не кивнули друг другу. Я вспомнил его выражение лица во время последнего разговора. Будь у него яд, подсыпал бы как пить дать. У, взглянул, как крыса. Интеллигентный, всегда в галстучке. Больше всех, если не единственный, заботится о студентах.

Пятая бригада обедает в лагере – им до объекта 10 минут ходьбы. Бригадир Павлов, забрасывая в себя плохо сваренный рис и не бритую курицу, горячился, возмущался: «Нам не дали машины для асфальта. Как же начальник участка молчал на планёрке. Осталось-то всего. За что он деньги получает?»

Князь равнодушно жевал, бесстрастно поглядывая на болеющего за производство подчинённого. Отставил тарелку, пососал палец и посмотрел на меня: «Нам надо съездить в ОРС, чтобы ты расписался по ТБ, иначе не оформляют».

-Мы тебя оформим через ОРС. Акция почти незаконная: если узнают сверху, то могут быть у всех неприятности. Это возможность аферы, так как эти 2000 рублей можно вообще нигде не оприходовать, - почему-то разоткровенничался со мной в дороге Князь.

-Так ты и сделаешь. Я даже не представляю, сколько же они украли и ещё украдут денег. В том числе и моих. Но что можно сделать? Написать донос и потом таскаться на допросы или анонимку, чтобы избежать этого. Понятно, что ни того, ни другого не сделаю, – думал я.

-Ты не можешь пользоваться властью. Не научился ещё. Нельзя давать сесть себе на голову. Демократия – это конец всего. Если их всех не заставлять, то ничего не будет. Всё рухнет. Всё, и работа, и государство, - искренне говорил Оболенский.

Неожиданно меня пронзила мысль: «Он - прав».

Двухэтажное, покрытое блестящей конусовидной плиткой здание ОРСа внутри заботливо отделано деревом; солидный офис, только в коридоре стоит удушающий запах сортиров. Знакомые всё люди: встретил выписанного сегодня высокого толстого шофёра Алисова. 28 июля он попал в аварию. Из-за посттравматической плевропневмонии, пролечили 8 дней пенициллином. Выписали только из-за ремонта; он ещё бы полежал дней 5-7. С открытым больничным отправили под контроль участкового терапевта и стоматолога: после травмы на лице образовались кроме шрамов плотные, почти не рассасывающиеся валики под глазами и вокруг рта.

-У тебя везде свои люди, - обратил внимание Князь на радость выказанную недавним пациентом в отношении меня, - Это хорошо. Такие связи необходимо использовать. Нам всегда нужны хорошие отношения. На них-то всё и строится. Демократия, точнее болтовня всё рушит, а связи всё создают.

Мы побегали по этажам из кабинета в кабинет, всего-то требовалось собрать четыре подписи, но везде люди, везде бумаги, везде кипучая работа.

-Боб Дзюба не сделал этого за четыре дня, а я сразу же, - как всегда гордо, когда хвалит себя, продекламировал Князь, усаживаясь в автобус.

Поехали на ХСУ.

Оболенский любит слушателей, никогда не упустит возможности. Не была исключением и эта поездка: «Самое главное, это знать главные звенья. В любой цепи обязаны существовать такие. Если ухватиться за них, то вся цепочка вытягивается и ты хозяин положения».

-Что мне это напоминает? – пытался вспомнить я,- Ба, да это же из какой-то работы Ленина. Знает классику член партии, замсекретаря комитета комсомола по оргработе.

-Командир должен выяснить рычаги управления, и если он сделает это правильно, то дальше не должен делать ничего, - только сидеть и смотреть, как всё вертится, - в который уже раз выдавал свою золотую мечту Князь. При подъезде к ХСУ он проворчал: “Сачкуют, стоят, поэтому и работа не идёт”.

-И командир не может отдыхать, - подумал я, - Должен лишь воровать бедолага.

Бригадир Борзенков сидел в бытовке и с умным видом смотрел в чертежи.

-Хуйня, - встретил он нас, - То света не было, сейчас кран сломался. Хуета совсем. Проблем хуева туча, а времени – хуй.

Я вышел. В длинных траншеях работали бойцы. В одной уже почти все стаканы залиты бетоном. Здоровяк Пухов отбойным молотком выбивал распалубку. Невдалеке группа бойцов делала щиты для новой опалубки. Я вспомнил, как кто-то заметил, что Борзенков старается, как можно больше руководить, и как можно меньше пахать самому.

-Чего у тебя мужики-то стоят, - недовольно проговорил Князь, - А часы вы в этом году совсем не режете.

-Стоят только, когда нет работы, - огрызнулся Борзенков.

-Если бы, - буркнул Князь, и мы поехали дальше.

Когда автобус вырвался на бетонку, разрезающую массив тайги, пошёл сильный грибной дождь, но не смог помешать шофёру Афиногенычу. Он съехал на обочину, заглушил мотор и углубился в лес.

-Придётся ждать, - посмотрел Князь вслед водителя, - Деловой мужик. У него тут недалеко делянка, где он вяжет берёзовые веники для продажи. Зарабатывает на всём. Один раз он при мне продал подсевшей бабке веник за 50 копеек. Сколько таких веников он наделает. Зимой, разумеется, поднимает цену раза в три, а то и больше.

-Фирма веников не вяжет. И деньги за проезд ему дают все случайные пассажиры, - кивнул я на небольшую железную кассу, установленную на моторе, и подумал – Всё по Реброву. Ах, да Афиногеныч с продажного Запада. Правда, даже Ребров не рискнёт искать в нём хоть что-нибудь еврейское. Однако кто знает. Враг ведь хитёр и опасен.

Минут через 40 Афиногеныч вернулся с полным мешком веников, и мы продолжили путь.

Князь поехал к болеющему главному инженеру ОРСа домой, чтобы тот подписал наряды.

Живёт главный инженер в бичграде на улице Пионерской. Образуют её старые, двухэтажные деревянные зелёно-белые, серо-зелёные строения с всё той же сибирской полосой посередине – между первым и вторым этажами. Рядом частные одноэтажные, чёрно-бревенчатые, иные совсем дремучие, с зеленью на крыше дома. Во дворе инженерских хором выделяется своей опрятностью и ухоженностью помойка – полу-разбитый, полупустой деревянный ящик, гора мусора возле него больше, чем в нём. Охраняют, уж не помойку ли, две будки, возле которых на цепях тоскливо сидят две тощие, облезлые маленькие собачки. За забором торчат беспорядочные ряды железных, в основном покрашенных в серо-стальной цвет гаражей. Вдруг притянул взгляд двухэтажный обитый жёлтым квадратиком дом с оригинальной лестницей, с торца ведущей на второй этаж на застеклённую веранду. Оказалось “Профилакторий”. Запахи близкого ужина чрезвычайно соблазнительно будоражили обоняние. Возле глухого забора крутилась маленькая рыженькая весёлая собачка. Неожиданно она резко срывается и со злобным лаем бросается на меня, за ней вторая маленькая, тощая, но такая же злая.

-Пшли, кыш, - отхожу я спиной, замахиваясь на собак, думая, что укусы совсем ни к чему.

От забора отделяется старуха: “Пошла, Рыжая, ишь гадина!”

Возвращается довольный Князь: «То, что я сделал сегодня Боб Дзюба не смог и за месяц», - искренняя радость звучит в его голосе. Мы едем к вологодкам.

-К пассии, - думаю я.

Не прошла и минута, как автобус въезжает на улицу Юбилейная, образованную деревянными, одноэтажными, припёртыми боками друг к другу бараками, напротив которых агит- и спортплощадки, окружают народный суд.

В нашу сторону по деревянному тротуару идут девушки в форме.

-Твои, наверное, - поворачивается Афиногеныч в сторону Князя.

-Чёрт их знает, не разберёшь, - пожимает Князь плечами.

-Хотя и русские, - совершенно серьёзно говорит Афиногеныч.

-Да, славяне, - соглашается Князь, - Я теперь всех и делю на славян и чурок. Славяне свои, с ними можно договориться, а чурки, они и есть чурки. С чурками говорить не о чем.

-Док, одна из вологодок заболела. Посмотри её, пожалуйста, - только сейчас раскрывает Князь цель моего визита.

-Оп чём речь, - киваю я головой, вспоминаю точно такой же разговор и думаю, - Интересно, евреев он причисляет к чуркам?

На веранде общежития чисто. Зато в комнате девушек мух целая орда, почти как у нас на кухне. Больная - круглолицая, веснушчатая, рыжеватая. «Да, что же вы так-то обеспокоились, - говорит она с типичным вологодским произношением, - Уже почти всё прошло, слабость только. Вчерась была высокая температура. Какая не знаю, потому что градусника у нас нету. Тут возле нас живут студенты техникумов - тоже работают на ЛДК-2, девчонки вчера заняли у них таблетку аспирина. Сегодня полегчало малость».

Князь уединяется с командиршей. Я спрашиваю девушку: «Вы учитесь в Вологде?»

-Да, нет, наше училище рядом с Вологдой в городке по имени Сокол. Вы о нём, наверное, никогда и не слыхивали,

-Что верно, то верно. А как работается-то?

-Тяжело. Работаем мы по 7 часов, но устаём очень. Мы складываем доски в пакеты. Один пакет стоит 40 копеек, а доски знаете какие тяжёлые. За простои, а они совсем не редкость, не платят ни копейки. Начальник ихний нам всё время говорит: “За простои платить не буду. Вы работайте лучше”. За первый месяц получили по 70 рублей. Разве это деньги? Многим девочкам на них потом год прожить надо, не у всех родители помогают, а стипендия-то, сами знаете, какая маленькая. Сейчас, наверное, ещё меньше получим. Обидно. Доски эти идут на экспорт. Буржуи за них золотом платят. Дали бы нам-то чуть больше, тоже ведь люди, небось. Правда, другим отрядам ещё хуже – они складывают не чистые, а чем-то пропитанные доски. Вот эта-то пропитка разъедает кожу. И деньги не получают, и мучаются, и ещё, не дай Бог, заболеют чем.

-Когда вы уезжаете?

-25 на поезде. Ехать нам четверо суток до Данилова – это городок в Ярославской области, а там ещё пересадка. Спасибо вам, что пришли, не бросили. Всё так приятно, что и о тебе хоть кто-то заботится.

Князь занял своё место рядом с мотором и заговорил: «Никто из наших мужиков и половины не сделал бы, что успел я. После обеда я послал Некрасова с Еланским по объектам. Всё равно комиссару делать нечего. Хотя есть чего - справки подписывать, но он ничего не делает и не сделает. Душа-комиссар, слова поперёк не скажет. Для командира это очень важно. У меня ведь сердчишко-то побаливает. Сколько я его надорвал за эти годы. Потому и приятно, когда комиссар как Некрасов, совершенно пустое место, но своего мнения не имеет и слова поперёк не скажет, - удовлетворённо посасывал палец Князь.

-Еланский ко всему цеплялся. В цехе на ЛМПЗ сказал, чтобы прекратили работу и организовали всё по ТБ. “А иди ты на хуй”, - заорал на него один из работяг. Параша, докер. Местная власть с трудом смогла навести порядок. Пускают, куда попало всяких урюков, - рассказывал вернувшийся с ответственного задания Некрасов.

-Чего с работяги взять, кроме цепей пролетариата, - согласился я.

-Док, почему нам двойка? - подошёл Козленко.

-Все вопросы к …

-Оболенскому. Мы понимаем, нужны нарядники.

Приблизившиеся Земцов и Петропавловский многозначительно закивали головами.

возврат к началу.