Встречи.
Главная страница

Лесосибирск-82. Записки врача стройотряда. Первая страница

-73-

Не успела закрыться за анестезиологом дверь, как заведующая Людмила Васильевна из своей комнатки закричала: “Ни ему, ни его жене, вы видели её - такая экспансивная брюнетка заведующая первым теротделением - верить ни на грош нельзя”.

Лена повела головой в сторону начальницы, а я подумал: “Уши на макуша и всё подслуша” - она всегда сидит с открытой дверью и всё контролирует, а эту пару очень не любит”.

Сделав быстрый обход моих больных, я пошёл в лагерь обедать.

Мойка - всё течёт. От мух на кухне темно в глазах. Князь не хочет, чтобы я позвонил санитарному врачу Полонскому в СЭС и попросил о помощи: осталось всего-то две недели, не исключено, что он о нас уже забыл.

-Совсем сожрут мухи, - подала голос Шевченко.

Я тоже думаю, что не надо втягивать СЭС, - сказала шеф-повар Сосунова.

-Что ты предлагаешь? – я резко выбросил кулак, сжав его, но муха оказалась проворней.

Шевченко прыснула: «Всех не переловите»

-Взять у Хеза травилку и вечером всё побрызгать, если вы говорите, что липучек не продают, - не обратила внимания на моё поведение шеф-повар.

Дневальный Этьемнез открыл мне военную тайну: “По поручению командира я прошёл по всем кладовкам и собрал 2 большие сумки пустых бутылок из-под водки и вина”.

После обеда штаб, повара и комиссар МГПИ закусывали неизвестно откуда появившимся арбузом. Меня не угостили и потому, не солоно хлебавши, я вернулся в отделение.

-Сегодня замечательный день, - остановил я Лену в коридоре, так как не хотел, чтобы всё слышащая заведующая смаковала подробности нашего разговора.

Она кивнула.

-Может быть, погуляем по берегу.

Лена поправила причёску, взглянула на меня, посмотрела за окно, как будто бы убеждаясь в достоинствах дня, и прошептала: «Хорошо».

Жарко. На бревне рядом с берегом великой реки сидят трое молодых мужчин, пьют водку и закусывают помидором. Допив, один из них разбивает стеклотару о гальку в мелкую крошку. Подальше от воды, в кустах лежит навзничь мужчина средних лет, перекинув безжизненные ноги через упавшее бревно. Рядом с ним шатаем внутренней неустойчивостью брюнет примерно тех же лет, икая, бубнит: “Вставай, бля, пойдём на хуй”.

-Как это всё отвратительно, - отводит Лена взор в сторону.

-Какой у неё необычайный голос: мягкий, нежный, бархатный, - думаю я.

-Только не приглашайте меня в «Лиман». Вообще, никуда не приглашайте меня в Лесосибирске.

-Хорошо, приглашаю, - кивнув, на мгновение замираю, так как уже не хочу говорить «вас», но ещё не смею сказать «тебя», - В «Узбекистан».

-Республику? – улыбается Лена.

-Республику тоже, но это чуть позже. Сейчас я имел в виду ресторан в Москве.

-Вы любите Москву?

-Да.

-Вы знаете, я была там всего один раз, когда мне было 11 лет. Я почти ничего не помню. Только мавзолей Ленина. Да, и то, потому что мы туда так долго стояли. Вам нравится здесь?

Несмотря на все гнусности Князя, я получаю удовольствие от этой жизни. И в отличие от большинства бойцов, в Москву ещё не хочу.

-Кто такой князь?

-Так зовут командира. Его фамилия Оболенский и он утверждает, что является партийным потомком князей Оболенских. Очень специфический тип, негодяй-романтик. Хотя, я не всегда уверен, негодяй ли он? В своём пространстве времени он чувствует свою полную правоту.

-Это счастье – чувствовать полную правоту в своём, как вы там сказали, пространстве времени.

-Кто-то заметил: «Жизнь – это небольшой эксперимент в пространстве времени».

-А мне здесь уже надоело. Я хочу уехать куда-нибудь в Европу. Лет с 12, наверное, после нашей поездки в Москву, я мечтаю жить в Европе.

-Конечно, одно дело провести в Лесосибирске полтора жарких месяца и совсем другое дело жить здесь в дождь, холод, слякоть, снег… из-за дня в день, месяцы, годы.

Лена слегка покачивает головой.

-Зато ваша заведующая Людмила Васильевна нигде, кроме как «в центре России», себя не представляет и никогда не представит, - я вспоминаю одно из её высказываний.

-Наверное. Вы женаты?

-Да.

-У вас есть дети?

-Мальчик.

-Вы его любите?

Обаяние дня испарялось с каждым её вопросом и моим ответом: «Да».

Мы идём по высокому берегу Енисея. Высокие деревья творят приятную тень, но уже начинает сказываться прохлада приближающегося вечера. Метрах в 50 от тропинки, параллельно ей тянется улица в один ряд домой, вместо второго – остатки леса. Разрывая её, перпендикулярами к берегу убегают вдаль ряды улиц.

-Наш дом недалеко от вашей конторы, - разрывает молчание Елена, - Вон, за тем поворотом мы разойдёмся.

-А завтра? – я чувствую, как пересохло во рту и забилось сердце.

-Посмотрим.

Тяжёлое чувство сковало меня. Тоска затопила грудь и противно зашевелилась за грудиной. Ни разу в Лесосибирске, не помню вообще когда, я возвращался домой в таком настроении.

Завхоз Александр Иванович Безбородов, он же Хез, написал командиру ССО МАИ “Шушенское-82” М. В. Оболенскому объяснительную записку: ”2 августа, по приказу командира, я покупал возле кафе “Восток” для рабочих СУКЭПСа пиво. Там присутствовали комиссар зонального штаба и врач зонального штаба, которые пили пиво (слова “пили пиво” подчёркнуты жирной чертой). На их вопрос: “Для кого пиво?” я ответил: “Приказ командира”.

На самом же деле господин Хез на персональном «лимузине» с личным шофёром Серёжей подъехал к кафе под весьма-весьма большой банкой. Чичтую правду говорит Хез: “Вижу какие-то мужик и баба пьют пиво. Какое моё дело, мало ли кто чем занимается. В общем, не узнал я зональный штаб”.

Небрежно бросив рядом с зональным начальством свою планшетку, Хез выгрузил из машины 2 ящика пустых бутылок, в основном из под водки, и загрузил 2 ящика пива. Зональный врач спросил: “Вам не много?”

-Нет, а тебе какого надо?

-Я - зональный врач, а вы – завхоз МАИ.

Хез говорит: “Тут-то я и узнал эту фланцовку-комиссаршу и его тоже, они ведь бывали у нас. Понял, что врать глупо, сказал: “Да. Это распоряжение командира”, и уехал.

Комиссарша и зональный врач доложили обо всём на зональном штабе. “А вы, почему пили пиво?” - не выдержал комиссар Некрасов - представитель МАИ на заседании. “Зональному штабу можно пить пиво”, - ответила зональная комиссарша.

В дополнение к фактам Хез раскрыл мне своё кредо: “Я считаю, что в отряде пить необходимо. Раз поехал в отряд, то пить надо. В Москве я выпиваю очень редко. Штаб всегда пил и пил много. Тем более у меня такая должность - в любой момент могу оттянуться. Если неделю не выпьешь, то уже хочется, думаешь: “Давно что-то не пили”.

Мастер Дзюба почти всегда в лагере: он или спит (много, очень много спит мастер) или сидит в штабе с бумажками. Сейчас он уже выспался и корпит над очередным нарядом.

Некрасов весь день готовился к встрече начальства, а именно, повесил в комиссарской плакат: “Слава ленинскому комсомолу” и очень устал. Потому, бросив молодой, утомлённый трудами организм на кровать, комиссар вещает: “Ох, докер, если бы ты знал, какой у нас вчера мандраж был перед концертом. Особенно он усилился во время выступления МГПИ, когда у них пошла военная кафедра - наша миниатюра, и кспешные песни. У ребят вытянулись лица. Я собрал всех в кружок и как шаман начал: “МАИ - лучше всех! МАИ - молодцы!” На сцене дрожали руки. Я - единственный ведущий агитбригад, который начал с поздравления всем строителям и всем участникам фестиваля. За 5 лет отрядов у меня это был первый день строителя, когда я не был пьяным в жопу, только утром выпил стакан водки. После дискотеки на берегу Енисея у меня был обморок”.

В Лесосибирск пришла баржа. У отряда забрали кран, оставив шестую бригаду без работы. Бригадир их Борзенков весь день проторчал в лагере, ссылаясь на невыносимую зубную боль, но идти к стоматологу отказался.

Не было цемента, и третья бригада просидела почти весь день, только в полседьмого вечера пришла первая машина и бригада смогла залить 18 кубов на Пионерской.

Дзюба всё-таки сам записал наряд Трошину за опоздание с отбоем. Я извинился перед Алексеем: “Из-за меня тебе наряд вкатили”.

-Это всё мура. Я его отрабатывать не буду. Меня взяли в час пятнадцать, а может быть у меня бессонница. Пусть покажут мне в уставе, что я должен заниматься хозяйственной деятельностью за мелкие нарушения. Хотят - пусть выговор объявляют. Пусть делают, что хотят. Всё равно я отрабатывать не буду. Ты, знаешь, что в воскресенье произошла ещё одна неприятность. В два часа дня Лещенко собрал группу бегунов для участия в эстафете. До 4 часов дня ничего не было, но только они ушли в лагерь, как организаторы соревнования провели забег.

-Теперь-то мне стало понятно возмущение Оболенского зональным штабом. Я слышал, как он рычал: «Это козни “грязных” альтаировцев, которым потакают их земляки из зонального штаба».

Только я подумал о Князе, как услышал его. Никогда ещё при мне Оболенский так не повышал голос, как он орал на оставшегося в лагере Дроздова: “Я думал ты мне друг, а ты - говно, ты днём спишь, пьяница”.

В это время ко мне подошла Вишневская и со слезами на глазах заговорила об облаянном Дроздове: “Он - зверь, не умный, не порядочный, страшный зверь. Почему-то он меня очень не любит”.

-Странно, недели три назад казалось иначе, правда, потом Дроздов остановил свой взор на Бреховой, - подумал я и спросил, - Что случилось?

-Ещё бригадиром он относился ко всем наплевательски, - продолжала Вишневская, - Всех разошлёт, а сам ляжет спать, ещё бы ночами-то… Но и сейчас в шестой бригаде тоже ничего не делает, сидит почти целыми днями. В воскресенье его бывшая бригада поддавала, а его не позвали. Он ужасно обиделся, ходил по всем комнатам выяснял отношения. Ольга Лукаш и я пошли пить чай в первую бригаду. Ольга говорит: “Везде ходим на халяву, вот хорошо”. Вдруг открылась дверь и в одних плавках, с этими палками, ну, как они?

-Нунчаки.

-Ну, да, с ними самыми в руках вваливается Дроздов. Ольга не разобралась в его состоянии и засмеялась: “Вот, ещё один хомячить пришёл”. Дрозд почему-то не разглядел, подумал, что это я сказала, осатанел как чёрт и внезапно набросился на меня с диким матом. Ребята едва успели его схватить и оттащить. Я даже дала ему пощёчину. Пока ребята его держали, мы убежали к себе в комнату. Там искали ключ, чтобы закрыться изнутри, но не успели - он освободился и ввалился к нам. Три девочки повисли на нём - еле-еле отстояли меня. Потом мы легли спать. Опять дверь нараспашку - влетает Дрозд. Брехова ему говорит: “Да она уже спит”. В этот момент вошёл проводящий отбой Лешенко. Брехова попросила у него несколько минут, чтобы поговорить с Дроздовым. Лещенко ей разрешил. Ей удалось его утихомирить. А сегодня Брехова уже защищает Дрозда: “Он обижен, был пьян…” Какое моё дело, что он обижен, тем более, что не я его обидела. Кроме того, алкогольное опьянение даже отягчающее вину обстоятельство.

-Да, ты и законы знаешь, - подумал я.

Сегодня утром Дроздов пришёл, как ни в чем, не бывало: “Я вроде бы вчера чего-то делал? Ничего не помню. Извини”. “Нужны мне твои извинения. Иди отсюда”. “Ну, и ладно”. Я его боюсь. Он меня убьёт. Если не здесь, то в институте.

-Не бери в голову, Маша. На счёт института не знаю, думаю, что тоже ерунда, а здесь ничего не бойся. Если будет ещё хотя бы один, даже самый маленький намёк, немедленно скажи мне.

-Спасибо большое. Мне бы отряд пережить. В институте мы с ним на разных курсах: я на третий перешла, а он - на второй. Мы контактируем только в профбюро…

-Какой отсюда вывод? Хочешь жить - бросай общественную работу…

Вишневская рассмеялась и стала намного симпатичнее, чем обычно.

Возможно, с целью умиротворения весь вечер Брехова фланирует в обнимочку с Дроздовым. Что-то подозрительно мне в атлетически сложенном крепыше среднего роста с крупно-волнистыми русыми волосами. Дроздов не внушает мне симпатию с первого взгляда возле общежития в Москве, когда он с каким-то длинным парнем распили бутылку водки. Чем дальше, тем меньше он мне нравится: что-то фальшивое, опасное, неумное излучается из него. Я не верю ни одному его слову. Сомневаюсь, чтобы Бреховой эти прогулки сулили хоть что-нибудь хорошее.

Пришла тощая, рыжая девица журналистка из “Красноярского комсомольца”. Она специально задержалась в Лесосибирске, чтобы присутствовать на комсомольском собрании по поводу завхоза Безбородова. Узнав, что собрание уже “проведено”, очень расстроилась: “Ах, как жаль, как жаль. Я так хотела узнать моральный климат отряда. Сама я этим поступком крайне возмущена и считаю, что наказание очень уж мягкое”. Посетовав ещё некоторое время из-за полной невозможности выяснить “моральный климат”, журналистка перешла к рецензии на вчерашний концерт: “Вы знаете, мне сидеть было скучно и стыдно. У “Альтаира” - дешёвая плохо выполненная агитка. На кого рассчитанная? Хотели получить 1 место за идейность и цельность? А где ваш командир?”

-Отсутствует, - гордо заявил журналистке комиссар Некрасов и, подбоченясь, поучал, - Мы твёрдо знаем, так оно и есть, что наш отряд - самый лучший. Мы поговорили с мужиками из МГПИ. Не исключено, что по производству они даже чуть обгоняют нас, но остальные отряды ни в коей мере не могут с нами тягаться. Ни в чём!

-Тоже мне красноярское говно, - презрительно скривился Князь когда журналистка ушла и комиссар докладывал ему о разговоре, - Каждая дрянная фланцовка будет ещё здесь тявкать. Ничтожество.

Я вспомнил замечание зональной Марины о презрительном отношении москвича Оболенского к красноярцам. Марина права - это чувствуется, особенно женщинами.

Оболенский поехал в Нижнеенисейск в инфекционную больницу к коллеге по власти - Поповой. На обратном пути встретил командира зоны Ослоновича с начальником штаба Мариной и был вынужден посадить их в автобус. Милая беседа о жизни завершилась в штабе отряда просьбой Ослоновича предоставить финансовые документы.

-В МАИ внутри-институтские правила намного строже общесоюзных, - парировал Князь.

-Ничего, всё-таки вы покажите их нам, - настаивал командир зонального штаба.

Скорчившись, командир линейного отряда предоставил своему начальнику страниц 150-200 плохой ротакопии строгих маёвских инструкций. Ослонович с умным лицом и пустыми глазами полистал стопку бумаги и промямлил: “Она ведь всё равно основана на общих нормативных положениях”.

-Да, да только намного строже, - совсем уж внушительно заявил Князь.

-Покажите, пожалуйста, конкретные акты.

С каменным лицом Оболенский выложил на стол кипу филькиных грамот. Скульптуроподобными статистами сидели члены финансовой комиссии отряда: вызванная с кухни казначей Шевченко и, затребованные с объектов бригад - Петров и Кузьмин из первой бригады.

возврат к началу.