Встречи.
Главная страница

Лесосибирск-82. Записки врача стройотряда. Первая страница

-41-

24 июля. Суббота.

С каждым днём вставать всё труднее: не хватает быстрого сна. Непрерывно вижу сновидения, и стоит только прикорнуть днём, как поток образов захлёстывает мозг.

Бойцы кимарили на солнышке вокруг курилки.

-Мужики, пора на линейку, - приблизился к ним Лещенко.

Долг построению отдали только первая, третья и пятая бригады. Вторая и шестая променяли его на завтрак: сегодня они должны уехать первыми, чтобы по дороге завести девушек.

Князь сообщил собравшимся о числе, дне недели, месяце, годе, в котором на данный момент мы оказались. Затем заявил: “Доктор, слегка стесняется, поэтому я лично изложу акт СЭС в части санстояния комнат”.

Пшённую кашу варили и на девушек из Вологды, но когда автобус Афиногеныча растаял в дали Привокзальной улицы, вдруг выяснили, что гости уехали голодными. Несмотря на бурное возмущение Князя, так и не смогли выяснить, почему это произошло и кто конкретно виноват.

Я еду работать с третьей бригадой “Эх-ма” Дроздова.

Возле ответвления от основной ветки железной дороги висит большой, масляными красками написанный плакат-щит: “Строительство ж-д ведёт бригада номер один ССО МАИ Шушенское-82. Бригадир Алексей Гурский. Комиссар Андрей Трусов”.

Я вспомнил, как Князь говаривал: “Я на свою ответственность взял Трусова, несмотря на его давление, а он ещё выступает”.

Первая бригада во главе с новым бригадиром пошла налево, а третья, усиленная Вишневской и мной, прямо в ворота Лесосибирского мачтопропиточного завода. На трубе проходящей метрах в 2,5 над землёй прибит ещё один щит: “Строительство дороги ведёт бригада номер три ССО Шушенское-82. Бригадир Сергей Дроздов. Комсорг Петропавловский”. На всю глухую стенку бытовки красной краской выведено: “Бригада номер 3. Эх-ма”.

Всех ребят, кроме молчаливого брюнета Сизова, которому дали в помощники меня, отправили в сторону ж-д. Наше задание разбивать распалубку с залитого вчера бетона. Барышни прикорнули было в бытовке возле стола, чтобы набрать норму сна, но Дроздов отправил их засыпать бетон опилками и поливать сверху водой.

Опалубку с застывшего бетона снимают для экономии досок, для красоты, чтобы работы было побольше.

Кувалду унесли. Большой лом потерян. Отбивать и отковыривать тяжёлые бруски и доски маленьким ломиком и топориком не так-то легко.

Пустынен завод. В субботу все кадровые рабочие и служащие заслуженно отдыхают. Тишина. Только ветер порхает через кучи мусора, железяк, застывших машин, с огромным трудом взбирается на могучий навал брёвен, ощетинившихся круговой обороной немыми стволами. Невдалеке заводская столовая - очень симпатичная по экстерьеру и, как говорят бойцы, по содержанию. Первые метров 40 дороги, отлитой вчера бригадой Дроздова, - начало 11-километровой трассы, которая должна прорезать территорию всего завода.

Девушки - работники ещё те. Не успел Дроздов исчезнуть за административными корпусами, как они побросали лопаты и плюхнулись на брёвнышки. Потом время от времени они вставали, видно замерзали, и начинали лениво ковырять груду опилок.

В исходе 11 часа ко мне подошёл отрядный фотограф Фарбовский. Невезучий дорогостроитель, как обычно, чуть заикаясь, поведал о болях в животе.

Только Фарбовский снял рубашку и с трудом уместил своё длинное, костлявое тело на узенькой скамеечке вдоль стенки бытовки, как вошла Злобина.

-Зайди, пожалуйста, минут через 10, - попросил я.

-Я не могу - у нас расписание: я буду 30 минут спать, - ответила юная бойцыца, зашла в закуток и застыла во исполнение строго режима труда и отдыха.

-Это у меня проявление хронического гепатита, - помогал мне в диагностике Фарбовский, объясняя своё состояние.

-Откуда ты знаешь?

-Мне этот диагноз поставили в Боткинской. Причём основной симптом, хотя казалось бы и неожиданно, это колющая боль под левой лопаткой.

-Где это тебе сказали?

-В Боткинской. Они специально подчёркивали - именно колющая боль под левой лопаткой.

-Я такого симптома при гепатитах не знаю, во всяком случае - единственного и определяющего диагноз.

-Я что, я не специалист, мне так сказали, - прикрылся Фарбовский авторитетом неизвестных докторов из прославленной больницы.

По моему мнению, Фарбовский практически здоров, но я понимаю, что работать он не намерен: “Как ты смотришь на возможность отъезда?”

-Я хотел уехать три дня назад, когда отправили Гурского, но это была бы политическая акция.

-Сейчас по состоянию здоровья?

-Я уже думал об этом. У меня обострение от двух вещей: от ношения тяжестей и от нерегулярности питания, - как всегда медленно, степенно, чуть заикаясь, говорит Фарбовский, растягивая слова, - Но только как это будет организовано? Денег у меня нет.

-Я сегодня переговорю с Оболенским и передам тебе.

-Спасибо.

30 минут Злобиной ещё не истекли - Света кайфует. Остальные девушки делают вид, что носят опилки, то есть сидят на них. Брехова небрежно предложила мне: “Поливайте их водой”.

Я не обратил на неё внимания и продолжил разборку распалубки.

Вышел на свет Божий Фарбовский. Он сладко прищурился, защищая орган зрения от яркого солнца, и робко спросил: “Может быть, до машины мне что-нибудь поделать?”

-Ни в коем случае, - подумал я и чуть усмехнулся, - Да, ладно, отдыхай.

-Я не могу так сидеть, - гордо ответил он.

Ну, тогда поноси с девочками опилки.

Фарбовский отнёс с Бреховой одни носилки опилок и подошёл к нам: “Это очень легко. Я лучше вам помогу”.

После переноски первого же маленького брусочка, героический фотограф трагически закачал головой: “Нет, это, действительно, тяжело. У меня опять закололо в месте схождения рёбер и под левой лопаткой”.

-Таинственный гепатит разбушевался, - подумал я и улыбнулся, - Говорил я тебе: “Отдыхай”.

-Ты - прав, - с этими грустными словами фотограф уныло побрёл в бытовку.

-Что с ним? - спросила Лукаш.

-Болеет человек.

-А чем?

-Вот любопытная, - подумал я и сказал, - Есть болезть.

Мы донесли последние бруски, и пошли к железной дороге. Фарбовский узрел наше удаление в мутное оконце вагончика и побрёл следом.

От ворот ЛМПЗ через изуродованную просекой берёзовую рощицу мы вышли на открытую площадь, по которой тянется насыпь будущей ж-д. Вдали за забором виден склад лесоматериалов: кипы досок, подъёмники, стрелы и перекладины подъёмных кранов.

Третья бригада под руководством Дроздова и Лещенко принимает бетон, одновременно устанавливая опалубку для большой площадки перпендикулярной насыпи железной дороги.

Метрах в 300 по направлению к леску, в окружении куч щепок, досок, опилок спиной к берёзкам стоит вагончик первой бригады.

Бетон возят всего две машины. Поэтому после установки опалубки под следующую порцию бетона делать нечего и наступают большие паузы.

Чтобы я не замёрз, Дроздов поставил меня подсыпать гравий под опалубку. Инженер по ТБ Лещенко и боец Петров таскали виброрейку, разглаживая бетон. Остальные ходили просто так.

Очередная машина. Когда сила тяжести полностью делала своё дело по очистке поднятого кузова, в него лез инженер по технике безопасности и сбрасывал остающийся, загустевший бетон лопатой. Скребок с длинной ручкой, специально созданный для освобождения кузова с земли, тихо лежал рядом с досками, меланхолично посматривая, как инженер по ТБ нарушает те правила, за соблюдение которых он вроде бы несёт ответственность.

Замбригадира Петров - тощий, слегка сутулый, с фигурой осы, мутными глазками за стёклами, длинными волосами, витилиго - неподвластная солнцу, обесцвеченная кожа вокруг рта и на кистях. Петров подшутил над Фарбовским: “Виброрейка брызгает. Для её нормальной работы нужен груз. Стань на неё, пока мы её тащим. Хотя это был приказ чужого замбригадира, отрядный фотограф Фарбовский покорно повиновался. Одни еле сдерживали смех, а другие ржали без зазрения совести. Даже узкоглазый зануда Кузнецов и тот смеялся над бедолагой и фотографировал его нелепую фигуру, с трудом балансирующую в нелепой позе на движущейся виброрейке.

-В прошлом году один парень так всё время и проработал, - делая над собой неимоверные усилия, чтобы не закатиться пароксизмом смеха прямо в лицо пока ничего не понявшему Фарбовскому, вещал бывалый Петров.

Во время перерыва я пошёл к путеукладчикам. Трусов и Гуреев делали юстировку. Митусов с Телешовым и Брюханов с Лобановым вбивали костыли; отличался гигант Митусов – вбивал костыль за три удара.

Брюханов был в маске закрывающей лицо от солнца и в очках-сетке. Он опять жаловался и ругал: “Всё здесь плохо; на Курейке всё было хорошо. Будь мы шабашниками, уже получили бы до хрена”.

В это время всё тот же Фарбовский принёс из столовой варёные яйца и хлеб.

-Хорошо бы руки помыть, - задумчиво помечтал я.

-Что ты, Илья, здесь полчаса пилить. Оботрём. Зараза к заразе не пристанет, - ответил мне Брюханов.

-Лишь бы мне работы не прибавилось… Ладно, Андрей, что конкретно плохо сейчас и было хорошо на Курейке? - оставил я санитарные требования.

-Всё. Кафе проходили весело. На день Нептуна так все перемазались, я бороду себе прицепил. Что здесь происходит? Вчера Хез пугал. Если будут резать ему КТУ, то он поговорит с каждым по одиночке. На Курейке завхоз доставал всё. Так кормили, что я даже поправился на 4 килограмма. Здесь мы все похудели. Уж лучше бы шабашничали, - опять сполз на круги своя Брюханов.

-Зато у шабашников стенгазет нет, - улыбнулся я.

-На хуй они нужны. Что мы маленькие, что ли? Слава Богу, сейчас такой ерундой даже школьники не занимаются, - не поняв меня, очень серьёзно ответил Митусов.

Подошёл Андрей Трусов: “Лещенко передаёт, что вы очень долго сидите”.

-А кто такой Лещенко? - фыркнул Брюханов.

-Инженер по ТБ, - ответил Трусов.

-Так пусть он идёт на хуй или подойдёт сюда…

Но все встали и продолжили работу.

Вместо бетона пришёл автобус Афиногеныча с обедом. Место бачков на обратном пути заняли Фарбовский и я.

По дороге в лагерь Фарбовский опять начал рассказывать о диагностике гепатита в боткинской больнице по симптому острой боли под левой лопаткой.

Мне было не только лень спорить, но даже говорить, тем более я понимал насколько всё бессмысленно. Поэтому я потянулся и, не открывая глаз, пробормотал: “Всё это не имеет никакого значения, так как ты всё равно досрочно поедешь в Москву”.

возврат к началу.