Встречи.
Главная страница

Дневник одной практики. Первая страница

-33-

20 июля. Вторник.

Ненормативная лексика используется только при отсутствии иной возможности. Всё изменено, включая имена, отчества, фамилии.

Сырая и холодная ночь. Пасмурное и прохладное утро. Часов с 11 пошёл дождь, и всё идёт, идёт, идёт куда-то, разводя грязь, творя лужи, напоминая о грустной осени, которая так скоро грядёт и смоет все воспоминания о лете.

Утром фотограф и хронический больной первой бригады Фарбовский зашёл на кухню в рабочей одежде

-О, Фарбовский едет на работу! Это случайность! Это - совершенная случайность! - тихо, но так тихо, чтобы все, в том числе и адресат, услышали сказанное и интонации в его голосе, продекламировал самоуверенно-самовлюблённый Макс Козленко.

Фарбовский молча взял тарелку с кашей и сел на место. Я заметил, что очень многие бойцы его не переваривают.

Воду пустили только в 10 часов утра, поэтому грязь на кухне во время завтрака была необычайная. Не знаю, чем и как помыли тарелки, но чистых кружек для чая не было.

Поглощая завтрак, Князь возмущённо цедил сквозь редкие, сгнившие зубы и кашу: “Вчера вторая бригада Кикаева встретила меня не доблестным трудом, а сидячей голодной демонстрацией возле бытовки. Ну, и что если обед привезли в начале пятого? Работать надо всегда и хорошо работать. Никто от голода не умер - у всех в заначке припасы жирка. От второй недалеко и до шестой. Если до обеда бригада Борзенкова меня порадовала своей работой, то когда из второй мы приехали в шестую за бачками, то я был крайне возмущён длительностью их послеобеденного отдыха. Целый час кимарят в бытовке. Ну, куда это годно!?” - плохо дожёвывая и сглатывая кашу, вещал командир. Не выпив чаю, он куда-то уехал. Зато бригады вторая и шестая задержались с выездом больше чем на час. Некоторые курили, поместившись на квадрате скамеечек, окружающих вкопанный в землю железный бочонок - единственная на отряд официальная курилка. Большинство лениво дремало, кутая зябнущие организмы в телогрейки и куртки. Несколько бойцов так же лениво обсуждали последнюю статью в “Комсомольской правде”, ругающую кумир большинства маёвцев - группу “Машину времени”. Из рук в руки переходила ещё одна статейка полугодовалой давности на ту же тему по сравнению, с которой первую можно назвать просто хвалебной рецензией на злополучный виа – вокально-инструментальный ансамбль.

-Только сон приблизит нас к увольнению в запас, - разложил свои члены на жёстком дереве рядовой запаса Кутепов.

Из моей палаты убежал больной-алкоголик с циррозом печени. На новый запой потянуло. Всё равно, чем ему поможешь.

В больницу пришла врач красноярского отряда “Альтаир” - брюнетка с миндалевидными глазами - по имени Света.

-На каком курсе вы учитесь?

-Шестом.

-И как вас оформили? - это меня, действительно, интересовало.

-Я оформлена на полставки в приёмном отделении, но за работу в отряде больница мне не платит и отряд тоже платить не намерен.

-Это мы понять можем.

После того как я взял Некрасова за горло он вошёл в творческий экстаз и сотворил мне “Уголок здоровья”.

-Как сам понимаешь, без всякой тривиальности, дог, - представил он мне своё детище.

На большом ватманском листе красно-чёрная с жёлтым подсветом шапка: “УГОЛОК ЭСКУЛАПА». В левом углу комиссар нарисовал человека в белом халате, шапочке с красным пятном, прикрывающей ниспадающие до шеи желтоватые волосы, длинным носом, осёдланном очками и с огромным желтоватым шприцом наперевес, с иголки которого упали две капли. Ваш Ангел-Хранитель Костровский Илья Захарович отвечает на ваши вопросы. Ниже приделан карман для вопросов любознательных. Колонка: «Будем здоровы. Информация к размышлению». В правом нижнем углу синими буквами поменьше написано: “Контроль и Цензуру данного органа печати осуществляет ЮНЕСКО”.

-Мне не очень по вкусу “Ангел-хранитель”. Очень шикарно получается. Заменить надо бы.

Со словами: “Скромница ты наша, дог, ненаглядный” Некрасов заменил их на “Врач отряда”.

На штабе Лещенко предложил Князю: “Оформи дока плотником-бетонщиком второго разряда и пусть он работает на объекте”.

-Зачем второго, у доктора уже есть пятый, но пока он не работает, а оформлен только на полставки. Если он будет работать, то не сможет нас лечить, а всё равно - это деньги отряда.

-Не знаю, у нас в прошлом году в “Лесных озёрах” доктор носился как лось с 70-ти килограммовыми носилками, - недовольно и в который уж раз хотел и меня зашвырнуть на стезю производства Лещенко. «Запрячь его, запрячь», - бурчал он.

Тучи, тучи, тучи. Подул новый ветер, поползли низкие, мрачно-грязные, грозящие неминуемым дождём тучи.

Бойцы недовольны комиссаром: “Скучно, в кино не ходим”.

Хотя Некрасов и хорохорится: “Мне плевать на КТУ, пусть хоть 0,5. Комиссар - это не массовик-затейник. Я должен вести идеологическую и агитационно-массовую работу, а не “образуйте детки круг, ты мой друг и я твой друг. Два притопа, три прихлопа. Я докажу им это”, но сегодня вечером желающие идут в кинотеатр рядом со стадионом. Нежелающих смотреть кинофильм Гурский и Кикаев собрали для дискотеки на 5 этаже.

До 22 часов Лещенко гнал бетон, а шестая бригада Борзенкова его принимала. В лагере Лещенко был очень и очень навеселе. Алкогольное опьянение наступило только в целях крайней производственной необходимости: инженер по ТБ заводил совершенно необходимые знакомства на бетонном узле, а потом с этими же знакомыми обмыл утверждение освобождённой ставки инженера по технике безопасности с жалованьем в 165 р.

Князь открыл штаб опросом пятой бригады Зайцева. Они начали делать новый сарай вместо идущего на слом старого. Пятая бригада самая молодая по среднему возрасту: самым старшим Зайцеву и Зоммеру по 22 года. Остальные 18-летние ребята после первого курса. Опыта никакого, никто не знаком с плотницким делом. Потому-то плохо вкопали столбы, косо прибили доски, криво ведут стенку. Прораб Журибила пригрозил, что ничего не закроет, а заставит сломать сделанное.

Сегодня “укладываю” отряд я. Князь требует нарядов. От меня он их не дождётся. Как я могу давать наряды за “откладывание с отбоем” (неплохая формулировка), когда весь штаб, в том числе и я, ложится спать, когда захочет, а Некрасов, Хез, Дзюба и Князь к тому же встают когда хотят. Сбегают на линейку, чтобы поговорить о дисциплине, сожрут завтрак и айда наверх, досматривать сладкие сны. Кроме того, до 20 человек имеют официально оформленное разрешение не ложиться спать до 23 часов. В их число входят: агитбригада, репетирующая в актовом зале, комсорги, заседающие на очередном “гадюшнике” в комиссарской, фотографы, художники и так далее и тому подобное, хоть и есть им число, но немалое, относительно численности отряда.

Кикаев, Гурский и Борзенков шумно и дружно балдели на кухне вместе с поварами. Несмотря на переселение в бригады, в статусе бугров всё без перемен.

Пройдясь по этажам, я вернулся.

-Где бугры? - спросил Князь: присутствовали только Дроздов и Зайцев.

Узнав о дислокации командиров производства, Князь немедленно позвонил на кухню и приказал Сосуновой: “В три шеи гони бугров, если сама не хочешь заработать неприятности”.

Я засел на своём рабочем месте возле открытого окна. Опять моросит дождь. Скверно. Гадко. Мерзко.

Отправленные с кухни Борзенков и Кикаев с лёту, не переводя дыхания, дуэтом обрушились на Некрасова: «Комиссар не работает. Несправедливо подводит итоги соцсоревнования».

Князь, чуть-чуть защищал отсутствующего заместителя, но до чего же лениво, до чего же неохотно он это делал. Облаяв комиссара, рассказав о своих делах, бугры отбыли.

После их ухода на “малом” штабе встал очень деликатный вопрос о халтуре. Несколько дней назад Лещенко предложил штабу разгружать ночами вагоны с пеньками; 30 рублей за один вагон. Сегодня он опять повторил своё предложение.

-Пеньки - это ерунда и, кроме того, могут засечь, - явно демонстрировал своё нежелание пахать по ночам Хез. Правда, помолчав насколько мгновений, он добавил: “Халтура нужна, но делать её надо очень осторожно”.

Неожиданно Князь повернулся в мою сторону: “Илья Захарович, вы закрыли утром дверь на ключ, когда я и Некрасов сидели в маленькой комнате”.

Я оторопел от внезапности и нелепости обвинения: “Неужели… неужели ты думаешь, что я… знал и специально закрыл вас?”

Оболенский погладил средней фалангой второго пальца правой руки верхнюю губу, наполнил слюнями уголки рта.

-Неужели ты думаешь? Неужели вы думаете? – поднял я плечи, не зная, что сказать.

-Ладно, Илья Захарович, будем считать инцидент закрытым, - как-то не очень охотно пробубнил Князь.

-Закрытым? – подумал я, испытав неприятное чувство.

Сегодняшнее дежурное мероприятие - обмывание ставки Лещенко. Сам юбиляр пропадал на кухне.

Нынешнее торжество удивительно близко к сухому закону: пьют не водку, а лимонный ликёр. Комиссар рассказывает о последнем собрании комсоргов: «Такая параша. Меня просто засыпали вопросами, в основном по поводу дисциплины».

-Чего спрашивали-то? Хотя понятно, - пробурчал Князь.

-Почему нельзя выходить взрослым людям в город без члена штаба? Почему нельзя пользоваться кухней в свободное время? Почему, если человек не хочет спать, он должен валяться в кровати в тёмной комнате? Почему всё это разрешено в “Альтаире” и запрещено у нас, если устав ССО один?

-Ну, и что ты ответил? - ввернул Хез.

-Я отвечал очень просто: “В “Альтаире” одни законы, а у нас другие”.

Гурский и Кикаев, без ведома Князя и комиссара, договорились о дискотеке в субботу в клубе ОРСА. Причём они не хотят, чтобы вместе с ними ехал кто-нибудь из отряда под предлогом: “Там, мол, публика очень кремнёвая”.

-Бугры условились о гонораре, - твёрдо сказал Некрасов.

-Я обязательно поеду. Поедет отряд или нет - это будет видно, - припечатал Князь.

С трудом, ворочая языком, Хез рассказывал истории из своей службы на подлодке: “Если бы вы знали как “годки” издеваются над “подгодками” и как все они терроризируют “карасей”. Это очень старая традиция. Она существовала ещё в дореволюционных армии и флоте. После революции исчезла. В 30-е годы стала появляться, но была приостановлена войной. В 50-е годы возникла опять и в 70 достигла во многих местах совершенно неправдоподобных масштабов. С конца 70-х годов начали принимать хоть какие-то меры по борьбе с глумлением “годков”. Всё началось с того, что сын генерала попал во флот инкогнито, то есть никто не знал кто его отец. Парень не захотел подчиняться “годкам”. Его избили. Он не смирился. Его избили ещё раз, да так, что он попал в госпиталь. Это стало известно его отцу. Закрутилась карусель. Приехал следователь. После годового расследования срок получили лишь два “годка” и то два года. Но были приняты меры к уменьшению террора “годков”.

возврат к началу.