Встречи.
Главная страница

Верхнеозёрск-83. Записки врача стройторяда. Первая страница

-153-

20 августа 1983 года. Суббота.

Онега. Бичарня.

Всё нижеизложенное не имеет к прекрасной действительности никакого отношения.
Ненормативная лексика используется только в силу крайней необходимости.

В день такой жил бы да жил. Небеса чисты, бездонны, серовато-голубоваты. Мiр вновь озарён слепящим, но добрым светилом. От его всепроникающего света заблестели, засверкали, заискрились влажная трава и листья, даже их желтеющие и совсем жёлтые собратья на рябинах и берёзах не выглядели такими уж грустными и умирающими - их просто окрасили в такой цвет для красоты.

Бывшие бойцы и члены штаба, кроме меня, утихомирилась где-то в начале шестого, а около 7 утра Флёрова начало выворачивать, да так, что он не успел добежать до туалета и вывалил всё богатое содержимое желудка в коридоре рядом с дверью комнаты.

Цымбал тоже проснулся, услышал страдания приятеля - они-то его и разбудили - заорал: «У меня абстинентный синдром» и мгновенно отключился.

Я вскочил, оделся, схватил вещи и покинул общежитие по-английски, последним взглядом, обратив внимание на заснувшего над бумагами командира.

Мне не пришлось много и долго наслаждаться сельской тишиной и покоем онежского аэропорта, так как нашлось одно и последнее место на улетающий самолёт.

Это был не полёт, а одно удовольствие. Маленький биплан взлетел тихо и спокойно, да в полёте почти не болтало, не смотря на его размеры.

Летишь и всё видишь, как на ладони: разостланный щёдрою рукой ковёр лесов, разрываемый болотами, озёрами, реками, считанные селения, немногочисленные дороги, но вскоре природа кончилась, сменившись индустриальным пейзажем столицы области.

Незадолго до посадки, мы разговорились с соседкой – русоволосой женщиной лет 26.

-Возвращаюсь домой, - улыбнулась она.

-Откуда?

-Из Ненецкого округа. Меня туда распределили после окончания училища – я воспитательница детского сада. Отработала три года. Вы себе даже не можете представить на каком низком уровне дети ненцев и коми – уровень детей, как уровень их родителей. Откуда им быть выше. Говорят на примитивном коми и русском. Я тоже выучила несколько слов на коми, например, «Пукси, да вакси», что означает, садись и смейся. Но выжила там с огромным трудом – такая тоска.

Архангельск.

Местные жители оказались ко мне настолько любезны, что не только объясняли, как добраться, но даже покупали билеты на транспорте – в городе всё по талонам – и не брали денег. Узнав, откуда я прилетел, молодая, полноватая женщина лет 27 тут же созналась: «Я тоже из Онеги, но живу здесь уже 10 лет. Если честно, то вернулась бы, но куда - квартира, работа, приятели. Здесь и умру. Да и вы к нам перебирайтесь. Мы вас тут и поженим, если холостой».

-Найдём любовницу, если женатый. Я подумаю, - улыбнулся я.

-Побыстрее думайте, время летит, уже половина 83 года проскочила.

Но вот и пятиэтажная контора Архангельсклесстрой. Большая комната в четыре окна с телевизором – неплохо устроился зональный штаб. Поливников лежит на кровати руки под головой, отсутствующий взгляд устремлён в потолок. Попов бреется. Бородатый, невысокий, толстоватый, с глазками-колючками за очками – комиссар Кислинский начал меня проверять. «Справок о сданной траве нет», - холодно, сухо, враждебно произнёс он.

-Я не знал, что мокрую, не высушенную чернику не берут – 10 килограмм тащил 80 километров, а зря, - почувствовал я надвигающуюся угрозу.

-Справок о лекциях нет – необходимо более 11.

-Вот, пожалуйста, - указал я на запись в моём журнале о четырёх прочитанных лекциях - липа, но я не знал, что требуется так много, - Они сказали, что в клубе нет печати. На самом деле, я прочитал не меньше 12, - решил врать, так уж врать, так как терять было нечего.

-Значит, справок о лекциях у вас нет. Характеристики медработника из ЦРБ в конце журнала нет, - брезгливо отбросил мои бумажки Кислинский.

-Вот об этом я на самом деле не знал.

Поливников встал и подошёл к столу.

-Мрачная картина, - презрительно скривился Кислинский.

-Придётся тебе съездить в Онегу, - равнодушно сказал Поливников.

-Ничего себе, ближний свет, - подумал я и сказал, - Для меня это всё сплошные новости – в прошлом году ничего подобного не было. Внутри я уже твёрдо решил, что никуда не поеду, кроме Москвы, но окончательно испортить отношения ещё и с зональным штабом не хотел, поэтому решил попытаться выпросить у них разрешение, и лишь, в крайнем случае, уйти, хлопнув дверью.

-Аркадий в командировке - раньше вторника не вернётся, - вернулся на свою кровать в туже позицью Полдивников.

-У меня в семье критическая ситуация – жена должна рожать со дня на день. Я уже взял билет на вечер. Если это не так критично, то я очень прошу отпустить меня.

-Комиссара с такой картиной я бы не отпустил, - сделал вид, что вот-вот сплюнет Кислинский.

-Ладно, езжай, - махнул рукой Поливников.

-Будешь разбираться с Аркадием Борисовичем, по инстанциям, - сказал Кислинский.

-Хорошо, - радостно кивнул я, подумав, как во время подоспели роды, - Я ему позвоню.

-Лучше оставь свой телефон, - протянул мне листок бумаги Кислинский.

Я мгновенно написал свой московский номер, быстро бросил: «Спасибо. До свидания», услышал: «Счастливо» и был таков, чтобы они в последний момент не передумали.

На улице было холодно. «Может быть, Поливникова убедили мой красный свитер далеко не первой молодости, джинсы с заплатками в ходу и громко просящие каши ботинки. Одним словом, рвань перекатная, бич.

Неожиданно я подумал: «Какие же они все противные: усатые, бородатые, гнусные. Но зря я так, Поливников меня отпустил. В конце концов, он не виноват в этом идиотизме – с него тоже требуют. В прошлом году я написал отчет по заболеваемости и всё, а в этом трава, лекции, характеристика. Совсем сбесились наверху, уже не знают, что придумать. Хотя, того и гляди, придётся оплачивать Аркадию поездку в Онегу или поход в московский ресторан».

Оставшееся время я провёл в музее «Малые карелы», где в приятном лесу установили бревёнчатые экспонаты: дома, сараи, церкви. Ветер стих или потерялся среди деревьев, закатывалось за горизонт тёплое, иногда даже припекающее солнце, тишина – за всё время встретил человек пять. Неожиданно в голове зазвучали чьи-то стихи: «Никогда не жалейте о прошлом вдогонку», которые остановили меня прямо напротив церкви, напомнившей Нижмозёрскую. Замерев, я подумал, что ещё ни разу в жизни нигде не молился; несколько раз я заходил в московские синагоги, но лишь стоял там, не умея молиться. Понятно, что в церквях о молитве не шла и речь. Но каково было людям, молившимся в этой церкви?

Солнце село и стало по-настоящему холодно. Большинство женщин застучали каблучками сапожек.

На вокзале студенты из МИФИ и Пединститута устроили концерт. Будущие физики организовали на платформе кружок, для согрева и на прощание пустили по кругу бутылку вина – отхлёбывали прямо из горлышка – и запели: «Любо, братцы, любо, любо братцы жить. С нашим атаманом не приходится тужить…» Один из них так «насогревался» и «напрощался», что подхватили его бедолагу под белы руки и потащили почти бесчувственное тело в вагон.

Будущие учителя, разумеется, спели Окуджаву: «Поднявший меч на наш союз, достоин будет худшей кары…» А затем исполнили самое актуальное - Канера:
«А, всё кончается, кончается, кончается,
Едва качаются перрона фонари,
Глаза прощаются, надолго изучаются -
И так всё ясно - слов не говори...»

Хорошо ездить в конце лета: можно не раздеваться на ночь. Я только снял ботинки, залез под одеяло в джинсах и красном свитере, но всё равно холод не давал заснуть.

Мешала, правда, не только температура в вагоне. Моими соседями оказались студенты МИФИ: 9 молодых людей и одна девушка. Рядом с ними человек 10 азербайджанцев, по одежде, не понятно кто, оккупировали места невдалеке. Часов в 12 ночи будущие физики и жители одной из кавказских республик задумали пить чай, и такой на радостях подняли хай: песни, крики, хлопки, множество других, непонятных звуков, что хоть святых вон выноси, имейся они в наличие в этом вагоне.

возврат к началу.