Встречи.
Главная страница

Верхнеозёрск-83. Записки врача стройторяда. Первая страница

-107-

38 день. 6 августа 1983 года. Суббота.

Всё нижеизложенное не имеет к прекрасной действительности никакого отношения.
Ненормативная лексика используется только в силу крайней необходимости.

Я проснулся раньше всех, вышел на улицу, услышал тишину, увидел окрашенные встающим солнцем лёгкие облака, почувствовал дуновение ласкового ветра и подумал: «Кажется, и этот день порадует. Скоро начнёт просыпаться посёлок, и кто-то из его жителей тоже насладится наступающим днём, ощутит счастье – дожил ещё до одного дня». Татьяна Ткачёва тоже встала. Она прошествовала в «Ангар-18», сделав вид, что не заметила меня.

К линейке набежали тучи и закрыли солнце; долго ли умеючи на побережье одного из морей Ледовитого океана.

Числящийся бойцом Паша Безматерных и лица женского пола, даже не дежурные, на линейку выходить не соизволят. «Где Паша и девочки?» - зябко поёжился всегда хмурый Симонов. «Командир отсутствует. Нельзя так надолго и так часто оставлять отряд», - буркнул кто-то из нестройных рядов.

Куклин всем своим видом показывал, что встал с левой ноги, всё и все ему противны и отвратительны. Облачён комиссар всё в тот же красный спортивный костюм уже покрытый множеством жирных и неизвестного происхождения пятен и вызывающе небрит. Не глядя на подвластных ему, идеологический работник, исполняющий роль командира, по бумажке, монотонно-тусклым голосом зачитал распределение по работам. Я вдруг подумал: «Для меня его одеяние превратилось в нелюбимую быком красную тряпку. В чём дело? Почему он меня так раздражает?»

Положив бумажку в задний карман, Куклин буркнул: «Все свободны», но я вышел вперёд: «Прошу внимания ещё на несколько минут. Удивить вас не смогу, потому что опять, в который уж раз, буду говорить о старой как мир теме – сансостояние отряда. Через два дня после прохода по лагерю СЭС, но без интенсивных напоминаний, от которых уже всех тошнит, лагерь ССО МГУ «Сигма» превратился в хороший, точнее, извините, плохой скотный двор. Вечером пройдусь по комнатам. Если не будет хотя бы подметено, то отличившиеся сделают это ещё раз, к которому присовокупят и другие ассенизационные работы».

Покончив с нравоучениями, я поставил на печку летней кухни стерилизатор со шприцом, чтобы прокипятить его и сделать Юле противостолбнячный анатоксин.

Покончив с отрядом, комиссар и мастер подняли Пашу и под белы руки повели бойца Безматерных побаловаться чайком.

Тяжело зевая, дуя на горячее, протирая отёкшие глазки, Безматерных язвил: «Надо будет как-нибудь украсть шприц у доктора».

-Уголовные преступления у нас пока наказуемы – об этом тебе со всеми подробностями расскажут обитатели посёлка, во-первых. И во-вторых, когда ты, Паша, поедешь в отряд не бойцом-командиром, а врачом, то будешь делать всё, что душе угодно и даже больше.

-Никто из врачей у меня столько уколов не делал.

-Меня это не интересует, во-первых, и, во-вторых, в каких условиях стояли твои отряды?

-Ты эгоист, доктор?

-Ещё какой.

Безматерных внимательно-изучающе оглядел меня: «Это хорошо».

-Чего хорошего ты здесь нашёл? Нам уже вот где, - обхватила удушающим движением обеих рук себя за горло Юля.

-До Белого моря всего-то 10 километров, - посмотрел в окно Паша, помолчал и добавил, - Хорошо бы бросить всё к чёртовой матери и пройтись до моря по компасу. Никуда не спешить, ночевать в палатках, сидеть у костра…

-Петь под гитару, смотреть на звёздное небо. Ты – романтик, - вставила, усмехнувшись, Юля.

-Да, несмотря на возраст, - осклабился Жигарев.

Откушав вволю чаю, троица в виде комиссара, мастера и бойца сменила в калькуляторе батарейку и пошла к Макарову.

-Наверное, они будут применять к нему третью степень допроса с пристрастием, - подумал я, - Берегись, честной народ. В отряде осталось 28 человек. Командир с любовницей пробивает огромные деньги в Онеге. Комиссар, он же штурмбанфюрер, мастер и чёрный кардинал три недели бьются над нарядами. Всё ол райт, завертайте. Кстати, а почему мастер Жигарев так и остался без партийной клички. Быть такого не может. Определим-ка его поначалу жирный шакал, а там видно будет, - почему-то очень развеселился я.

Ожидая окончания стерилизации, я присел возле приятно потрескивающей горящими поленьями летней печки. Неожиданно ко мне подошёл Коновалов. Кажется, за всё время отряда это был наш первый разговор. «Доктор, чтобы поддерживать чистоту и порядок необходимы постоянный контроль и наказания, - начал молодой человек, взял меня под локоть, отвёл в сторону, за печку, - Как в армии. У абсолютного большинства людей нет внутренних стимулов, поэтому требуется внешняя сила. Или ты всё время давишь и наказания болезненны и неприятны, или забудь, потому что над тобой будут только смеяться. Но это требует от тебя больших затрат энергии, которыми я не уверен, что ты обладаешь».

-Спасибо, Дима, - улыбнулся я.

-Не за что. Мне здесь уже всё дико надоело. Ерунда какая-то кругом, куча дармоедов, слабый и странный командир, непонятно чем занимающийся Паша, который открыто сачкует, а получит больше всех, небритый неуравновешенный комиссар, демагог и паразит мастер. Но я понимаю, что у меня не хватит сил схлестнуться с ними, поэтому не хочу даже заводиться – плетью обуха не перешибёшь. Уеду в ближайшие дни. Ну, их всех на хуй. Влип я, а мне на эти деньги почти год жить. На следующий год буду умнее: поеду на обычную шабашку без командиров и комиссаров.

Когда Коновалов отошёл, я вспомнил, что Безматерных не меньше трёх раз говорил о нулях в моём табеле и очень разозлился. «Даже Воробьёв предложил мне запустить в него чем-нибудь. Ещё раз вякнет, пошлю его и очень далеко. Необходима `большая агрессивность – нельзя молчать, нельзя пропускать, иначе тебя сожрут и не заметят. Вот и солнце пробилось – не всё ещё потеряно. Как там, жирный шакал-демагог и паразит. Глас народа – глас – Божий. Но плетью обуха не перешибёшь, хотя и очень хочется».

Сделав столбнячный анатоксин Юле, я пошёл на вторую площадку. Воробьёв и Юрий Кубышкин – худой блондин 28 лет, выглядящий лет на 35 делали полы. Сначала складывали необрезанные доски, Воробьёв их отпиливал, затем мы все их ошкуривали, сбивали щит, несли его к домику, затаскивали через окно и клали на лаги. Основа пола готова. И по новой.

Тело работало. В голову всё время лезли мысли, вызывающие злость и раздражение. Я вспоминал Коновалова, выпады Паши и думал: «Мне есть, что ему ответить, если он опять начнёт нести по поводу нулей в моём табеле. У Безматерных такой бардак в комнате, он её так засрал, что сам Бог велел ему помыть все сортиры Верхнеозёрска и получить за это, естественно, нули в табеле. Какая глупость. Я абсолютно бессилен в этом отряде. У меня нет энергии, как заметил Коновалов, нет сил заставить достойных. Ладно, разряжусь я таким образом, а что толку? Плеть и обух. Сила-то у них. Эх, послать бы всё на хуй. Даже этого не могу».

-О чём задумался, доктор? – окликнул меня Воробьёв.

-Глупости всякие, одна нелепее другой.

-Это правильно, - бросил Кубышкин, - Голова должна быть или пустая или наполненная глупостями, так как всё остальное недостойно нашего внимания.

-Это уже философия, - покачал я головой.

-Уроки жизни, - ответил пожилой молодой человек.

Бригада Глеба Иванова, состоящая из него самого в виде бригадира, Флёрова, Цымбала и Зиновьева делала на крышах домов карнизы, на изготовление которых требуется вагонка, и дружно села, когда материал закончился. Иванов любит повторять при первой подвернувшейся возможности и без неё: «В ССО сидеть нельзя: закончил работу, немедленно сам активно ищи другую». Вагонка валяется за вертолётной площадкой; когда-то я её оттуда таскал. Но ныне начальство обещает трелёвочник, потому Иванов позволил себе и своей бригаде, вольготно развалившись, греть организмы на солнышке. Вскоре трелёвочник появился, да не просто так, а привезя на моторе царственно восседающую Юлю, таким простым способом нарушающую не только все писанные и неписанные правила техники безопасности, но и простой здравый смысл. Трелёвочник остановился. Грибкова грациозно спорхнула на землю прямо рядом с инженером по технике безопасности отряда, помахала всем ручкой и побежала в лагерь. Иванов закричал, замахал руками, показывая работяге, что теперь он должен возить вагонку, но тот сплюнул и укатил куда-то по своим делам, оставив бригаду в той же позицьи творческого ожидания работы. «Как всегда и везде говорить оно одно и очень легко…» - подумал я.

Вальяжной походкой в наши края вернулось правительственное трио. Мастер и Безматерных исчезли где-то в лагере: пошли пить чай, честно заработанный праведными трудами. Комиссар устроил пробег по площадкам. Подскочив к Харатьяну, он схватил его пилу, сделал несколько тело-рукодвижений, выпрямился и выдал: «Ножовку точат во внерабочее время». «Ладно, Шурик, как скажешь, так и будет», - растерянно проговорил молодой человек уже в спину исчезающему Куклину. Симонов делал крыльцо. Комиссар прищурил глаза, почесал небритый подбородок, наклонился, схватил несколько досок, бросил их на крыльцо, выдал утробное: «Так не надо», и был таков. Затем Куклин и Глеб простояли возле забора лагеря больше часа, о чём-то оживлённо беседуя.

Николай Воробьёв сколачивал щит. Кубышкин и я его брали и тащили к домику. Появился Безматерных: «Доктор, Такой трапик носят или по одному, или второе».

-А что второе? – огрызнулся я, чувствуя, что начинаю закипать.

-А то второе, что полдня проносишь и ничего не заработаешь.

Я взвёлся: «Вот пойди и принеси, а то замёрз уже стоять-то. Вот и покажи».

-Это не разговор, доктор. Это – базар.

Кубышкин частенько приговаривал: «Ну, и тяжёлые эти щиты, чёрт бы их побрал». Но сейчас во время атаки Безматерных молчал как рыба, как будто бы это не имело к нему никакого отношения, как будто бы он не со мной таскал эту тяжесть, переноску которой боец Безматерных предполагал поодиночке.

-А ты покажи личным примером. Языком не согреешься и не почувствуешь тяжести щита. Со стороны оно всё лёгким кажется, когда другие это делают. Куда же ты?

Безматерных развернулся и лёгкой, чуть виляющей походкой направился в лагерь.

-Нас отругали, - сказал обрётший дар речи Кубышкин инженеру по технике безопасности, когда мы пришли за очередным щитом.

-Пиздобол, - махнул рукой Воробьёв, - Швырните в него что-нибудь.

-Гранату, например, - фыркнул я, подумав, - Оригинальностью твои советы не отличаются: забрасывание товарищей ты мне уже предлагал. Обязательно спрошу на штабе: «Почему к Макарову они втроём ходят? Бить его что ли? Приедет Ерохин, я непременно подниму вопрос на штабе. Подниму и брошу. Паша очень часто говорит о моём табеле, это стало его любимой темой. Покажите мне… Что покажите? Конечно же, Ерохин не командир, а дерьмо. Ну, на хер он уехал в четверг вечером в Онегу? Не безумие ли торчать субботу и воскресенье вне отряда? Его скоро перестанут узнавать в отряде. Не наблядовался он что ли ещё? Безматерных – мастер своего дела: он может подлизнуться к кому надо, за ним не станет, у него не убудет. Паша ведёт мастерскую политику в этом отряде. Вот у кого следует поучиться. Не врагом бы его быть, а союзником. Но ведь я не хотел быть ничьим врагом. Почему так получилось? Почему у меня оказалось столько врагов и ни одного друга? Что я делаю неправильно?

-Ты сегодня, доктор, как в воду опущенный, - отложил Воробьёв молоток в сторону.

-Точнее в дерьмо.

-Что случилось?

-Я просто очень метеочувствительный.

-Тогда хватай щит – лучшее лечение, - усмехнулся Кубышкин.

-Психологически Безматерных понять очень легко, - вернулись в голову дурацкие мысли, - Да разве способен вкусивший всю прелесть командирства пахать рядовым бойцом? Исключено полностью. Сачковать открыто он не может – завистливые бойцы начнут пальцами тыкать, и так замечают, такие как Коновалов. Уверен, что многие другие тоже. Но высказать боятся, потому что все учёные и знают народную мудрость о плети и обухе. Потому-то, для видимости, чтобы внешние приличия соблюдались, Пашей создаётся видимость бурной деятельности. Но если мастер и комиссар вкалывают, то простому бойцу, пусть и прошлогоднему командиру трудно объяснить свою погружённость в бумаготворчество и общее руководство. С Жигаревым проблем нет – этот палец о палец ударить не желает. Куклин же в своих состояниях возбуждения рвётся в бой. Потому-то Безматерных подбивает комиссара на большие стратегические задачи: «Ты сам не маши молотком, а решай глобальные задачи». Это в посёлке-то с населением в 150 человек, из которых большинство химики и в отряде численностью 25. Он выбрал правильную тактику: «Я подлизываюсь к комиссару». И это чистейшая правда. К мастеру он тоже подлизывается: как он бросил Ерохину в присутствии Жигарева: «У тебя такой… как он его назвал-то? Что-то очень льстящее самолюбию». Куклина я уже тоже посылал на стройку, да ещё при Ерохине, а у него свои потуги на грандиозные стратегии, то есть, о регулярной работе речь идти не может. Вот и спелось трио. Воробьёв не в счёт – он опасливо острожный, против ветра не попрёт, законы поднебесной знает и нарушать их не осмелится, если только для себя. Иванов – у него прочный авторитет: с ним они связываться не захотят, а он с ними. Опять я один против всего штаба. Какую тактику я должен был бы выбрать? Последние полторы недели будут самыми душещипательными. Финишная прямая - приближается распределение денег. Как там Паша говорит: «При распределении денег поведение человека становится непредсказуемым». Всё предсказуемо, да ещё как. У Ерохина обнаружились проблемы со здоровьем, которые он хочет разрешать в Москве с моей помощью, значит, какой-то шанс, что он займёт мою сторону существует, хотя и очень маленький. Против мафии он не попрёт.

Погружённый в мысли, я таскал и таскал вместе с Кубышкиным щиты, которые вскоре образовали чёрный пол в большой комнате с печкой. Появились Иванов с Зиновьевым чтобы делать карнизы на крыше нашего домика.

-Доктор, что будет, если сломать шею? – вопрошал Глеб сверху.

-Спинальный человек.

-Женя, ты знаешь, что такое спинальный человек? – закричал Иванов работающему на крыше соседнего домика Цымбалу.

-Хуй его знает.

-Это когда ни рукой, ни ногой, а голова работает, хуже не придумаешь, - объяснил я.

В этом момент обходом подвластного хозяйства пошла правящая тройка и старшие представительницы прекрасного пола. «Когда мы доживём до света?» - спросил я у комиссара.

-А вот она, - кивнул Паша на свою жену.

-Мне такой, чтобы побриться.

-Света, ты разрешишь доктору побриться? – спросил Паша.

-А тебе идёт, - усмехнулся Куклин.

-Мы тут слышим продолжение лекции на медицинские темы прямо на рабочем месте, - сказала Юля.

-Да, у меня есть постоянные клиенты, которые хотят всё знать, а не только законы Ньютона, - улыбнулся я.

-От общения с доктором Иванов умнеет на глазах: сегодня уже отказался работать, - осклабился Жигарев.

-Тебе и общаться со мной не надо, - пришёл мне в голову ответ, к сожалению слишком поздно, когда славной команды и след простыл.

Около восьми часов вечера от четвёртой площадки с дальнего конца полянки вдруг отделилась тень и стала приближаться к нам.

-Боже ж ты мой, что же это делается-то! Глянь, да это ж командир собственной персоной в тёмных очках, - подумал я.

-Ах, ты наш тёмноглазый, - пропел Воробьёв, отрываясь от сбивания щитов.

возврат к началу.