Встречи.
Главная страница

Короткие зарисовки. Первая страница.

-1-

-Скажи мужик, а ты не лысый? - обратился к Косицкому некто навеселе, когда он ехал домой с работы.

Он неожиданности Михаил растерялся, покраснел и пожал плечами.

-А я - лысый, - попутчик стянул с головы шапку, - Лет-то мне всего 35, а волос нету, - шлёпнул он себя по обширной плеши, - Ох, рано, ох и рано опустошилась моя растительность на самом видном месте, скажу точнее, на самом важном месте. Помнишь, как в армянском радио: “Кем лучше быть идиотом или лысым? Конечно, идиотом - незаметно”. Так-то. Всё. Финиш. У меня комплекс неполноценности. Меня девушка не любит. Для нас, лысых как колено, внимание девушки до 25 лет смертельно. Я уже приписал себя к “вышедшим в тираж” и вдруг мной увлеклась девушка. Значит ещё не всё потеряно, значит ещё можно жить и надеяться. Ан нет, не тут-то было. Зачем я ей, когда столько молодых и волосатых? Так-то, раз вышел в тираж, то сиди и не рыпайся. Так-то мужик, - хлопнул он по плечу Косицкого и начал пробираться к выходу, как всегда переполненного в эти часы, автобуса.

-Я тоже почти лысый. Мне тоже за тридцать, - с тягучей тоской подумал Михаил, - Меня тоже девушки не любят. Я возвращаюсь домой к жене, которую не люблю. Скоро Новый Год и я стану ещё на один год старше, и волос станет ещё меньше. Как он там сказал? “Вышел в тираж”. Какая всё ерунда. Кому это всё надо? Вон, люди уже ёлки домой тащат…

Ту встречу Нового Года, которую они по традиции отдела отметили 28 декабря, Косицкий запомнил на всю оставшуюся жизнь. С утра он ощущал какой-то необычный, ни с чем не связанный подъём, объяснить который никакими внешними причинами не мог. Всё было как всегда. Жена, ну, от неё какая радость - тот день исключения не представлял. Сына не видел - Сашенька гостил у бабушки. На работе, правда, разобрался в новом устройстве, в котором копался больше недели, но это, скорее, следствие хорошего настроения, чем его причина. Короче, день как день, похож на сотни предыдущих и, сколько их осталось ещё, последующих. Лишь внутри, кто знает почему - расположение светил, биоритмы, влияние неких неведомых сил, он чувствовал себя на седьмом небе, а может быть просто - восемнадцатилетним.

Еле дождавшись конца рабочего дня, скоротав время в томительном предвкушении удовольствий, голодные сотрудники-мужчины втиснули дополнительные столы в узкую, длинную комнату инженеров. Сотрудницы занялись сервировкой, заполнив пустующие площади всем необходимым, включая разбавленный, обогащённый лимоном спирт, предназначенный инструкцией для ЭВМ. Выключили свет. К украшенным искусственным ёлочкам на шкафах подложили для запаха ветви их живых прообразов. С верёвочек под потолком свисали бумажные фонарики, серебристый дождь, плакат “С Новым Годом дорогие г-не и г-ки!”, портреты из нулей и крестиков Деда Мороза в “батнике” и Снегурочки в мини-юбке - творчество программистов. Горящие свечи - и атмосфера главного праздника года создана.

Как и большинство молодых женщин её возраста и внешних данных Лида Тесёмкина - высокая шатенка с зеленоватыми глазами, лишь незначительно подпорченная чрезмерным аппетитом, возбуждала Михаила Косицкого, но он никогда не предпринимал никаких попыток приударить за ней, заранее предполагая их полный провал. Зато в тот день, к своему удивлению, “подстроив случайность”, сел с ней рядом и немедленно приступил к бойкому ухаживанию: шутил, подливал, подкладывал, обильно сдабривая пищу физическую пищей духовной, в основном вроде бы юмористического содержания. Все принималось весьма и весьма благосклонно.

До того памятного вечера Косицкий и Тесёмкина жили в разных «экологических нишах», пересекающихся лишь чисто формальными контактами. “Здрасьте” - по утрам, 1-2 ничего не значащие фразы днём, если столкнутся нос к носу, иногда шутка, другая и разбежались по своим делам: Лида за опостылевшую клавиатуру перфоратора, а Михаил, в ожидании очередного сбоя вычислительной машины, разбираться в схемах и специальной литературе. Но в те необыкновенные мгновения Михаил почувствовал, как между ними возникли новые, удивительные, никогда прежде ему неведомые отношения, какое-то поле соединило их.

Традиционный, проверенный десятилетием совместной работы и застолий тамада отдела Василий Карнаухов как всегда после первых двух рюмок приобрёл или точнее набрал хорошую спортивную форму. Не важно, что далеко не все остроты смешны, а тосты не всегда удачны, главное - всё сказано разухабистым тоном и всем, кто хочет, весело.

-Вот тут поступило предложение для продолжения дела вдохновителя и организатора всех наших великих побед и свершений, и следует отметить его - предложения, значит - важность и значимость, я бы даже сказал, и я совсем не боюсь этого слова, эпохальность, эпохиальность, принципиальность, - вычурно-жеманно и как-то подчёркнуто чётко произнося каждое слово - главная примета его опьянения - перекрикивал собравшихся Карнаухов, - Поступило предложение, архимногознаменательность которого вам ещё только предстоит оценить в полную мощь. Так вот значит это предложение, сложносочинённое мать его, выпить за ещё большее сплочение наших рядов, чтобы мы всегда так же тесно, так же дружно, так же близко, как… Михаил и Лида… Горько! - вдруг заорал Василий.

-Горько! Горько! - подхватили все, как будто бы ждали этого, как будто бы пришли на настоящую свадьбу, - Горько! Горько! Шайбу! Шайбу! Молодцы! Горько!

Неожиданно для себя, ощутив жаркий, мокрый вкус губ Лиды, её зловонное дыхание заядлой курильщицы, удивительным образом смешанное с восхитительным, тончайшим, возбуждающим ароматом духов, Косицкий покраснел.

-Шай-бу! Шай-бу! Мо-лод-цы! Так держать, - прокомментировал Карнаухов. - Это по-нашему, по рабоче-крестьянски, по-программистки.

Косицкий совсем зардел до самых корней волос - хорошо, что в полумраке все кошки одного цвета, - перевёл дыхание, поправил последние пряди некогда бурной растительности, ныне неспособные, как ни старайся, скрыть от чужих глаз бреши на скальпе, оставленные их безвременно павшими братьями. Зато “невеста”, как ни в чём не бывало, допила спирт и весело прихрюкнула: “Пошли плясать”.

Танцы среди спящей материализации научно-технического прогресса конца семидесятых годов ХХ века, в интиме полумрака, почти не нарушаемого любопытным уличным фонарём, пытающимся заглянуть в недра отдыхающего машинного зала. Косицкий крепко держал в руках чётко обозначенную, слегка зажиревшую талию партнёрши, время от времени замирая в долгом поцелуе, прерываемом только ещё более жизненно важной потребностью в дыхании.

Голова Михаила пошла упоительным кругом, никогда в жизни ему не было так хорошо, Вселенная замкнулась на плотно прижатом к нему пышном женском теле. Именно о таких телах он всегда мечтал, начиная с первых юношеских эротических грёз. “Что ещё надо простому человеку?” - восторженно, забыв обо всём на свете, думал он.

Лида пришла в отдел за 5 лет до того Нового Года девчушкой-школьницей, неудачницей-абитуриенткой, не добравшей на актёрский факультет ГИТИСа 0,5 бала (так всегда и всем рассказывала она). Потенциальную актрису посадили за перфоратор набивать бесконечные ряды совершенно непонятных и вызывающе бессмысленных для неё цифр. Работа не сложная, но очень нудная. Соседка по перфоратору, а точнее по несчастью звалась Наташей. Была она студенткой заочницей. Опытная подруга ввела Лиду в курс всех отдельских сплетен: прочитала целую лекцию на тему “кто есть кто в отделе”. Научила по-настоящему курить, таская новенькую на чёрную лестницу. Обучила опаздывать по “уважительным” причинам на работу, при первой возможности сачковать и т.д. и т.п. Одним словом, адаптировала неоперившуюся к сложной жизни взрослых дядей и тётей, которой, банальность, но правда, не учат на уроках в школе, но которую ученики обязаны осваивать или во вне учебное время или, что значительно хуже, уже став великовозрастными.

Потекла рабочая жизнь, разрываемая выходными, праздниками, отпусками, которые начисто забываешь в первые же минуты следуемого за ними трудового дня.

Своего непосредственного шефа - небольшого, носатого, седого, бородатого, суетливого Бориса Ильича Фельда Лида забоялась с первого взгляда.

-Самое главное в нашем деле обвести Фельда вокруг пальца, - учила Лиду Наташа, - Этот еврей-ханурик сам не живёт спокойно, чёрт бы с ним, это его проблема, но он отравляет жизнь и нам. Он делает всё, чтобы отнять покой у нас, шести несчастных представительниц прекрасного пола разного возраста, которых злая судьба бросила под его начало. Этот старый еврейский козёл заваливает нас всякой мурой. “Срочно! Срочно! - вопит как поросёнок. Дёргается как обезьяна. Доказывает с пеной у рта суперважность работы, а потом оказывается, что всё это коту под хвост. Кому нужна вообще вся эта Асунизация - асенизация всей страны. Но ничего, я тебя и этому обучу. Самое главное - это делать вид и чтобы Фельд и носа не подточил.

Благодаря школе Наташи Лида освоила искусство борьбы с начальником, в результате чего простои и перекуры почти не вызывали нареканий обманываемого шефа.

Саму работу Лида не переваривала, но посещала “присутствие” с удовольствием, находя отдохновение в интенсивном общении, то бишь болтовне с Наташей и ещё 3-4 сотрудницами близкими по возрасту.

На четвёртый год после окончания школы, пережив ещё 4 неудачи на экзаменах в ГИТИС, под давлением специально переехавшей к ней пожить несколько дней мамы, Лида поступила на вечернее отделение Института Управления - просто потому, что её мама была инженером-экономистом.

-В наше время без диплома нельзя. Диплом - это поплавок, который позволяет держаться на поверхности жизни. Время проходит, театр - это утопия, - подвела итог проделанного успокоенная мама и вернулась к своей семье, решив, что её дочь от первого брака наконец-то пристроена.

Интимную жизнь Лида начала в конце 8 класса, когда была приглашена знакомым по даче матери студентом отметить в его компании 1 мая. Очень польщённая таким вниманием, Лида надела своё лучшее платье. Крутясь перед зеркалом, с горечью изучая размер талии, в который раз она давала себе обещание исправить неудовлетворительные габариты тела: “Вот сразу же, 3 мая сажусь на диету”.

Сначала Лида чувствовала себя не очень ловко: впервые в такой взрослой компании, единственная школьница среди студентов, да ещё самая полная, но расслабляющее тепло хорошего вина вдохнуло в неё радостное возбуждение осознания себя совсем взрослой, тем более, что все собравшиеся и молодые люди, и девушки относились к ней на равных.

Лиде представилось, что всё прекрасно: модно обставленная квартира, богатый стол, элегантное ухаживание Володи, весёлые молодые люди, цветомузыка, танцы в полумраке… Наверное с тех пор как она стала фантазировать о театре, это был один из немногих моментов в её жизни, когда она просто жила, а не воображала, как это всё можно воплотить на сцене.

Когда все разошлись, Лида посмотрела на часы: “Ой, Володя, мне пора”, - не пошевелилась она в кожаном засасывающем кресле.

-Ты спешишь? Тебе плохо?

-Мне очень хорошо, но бабушка будет волноваться.

-Ну, сейчас, давай только на посошок, - Володя протянул Лиде наполненный до краёв фужер.

-Что ты, так много, я и так пьяна.

-Ничего, я тебя на руках донесу.

-Смотри, я - тяжёлая, - улыбнулась Лида, с удовольствием поглощая дурманящую жидкость.

Минут через пять она ощутила, что тело тяжелеет, голову туманит. “Что со мной, Воло…?” - с трудом прошептала, сделала попытку встать, но сознание кануло в чернильно-тяжёлый мрак исчезновения…

-Где я? - дёрнулась Лида, возвращаясь из беспамятства. - Что же это? подумала она, всё больше и больше приходя в себя, - Мамочка! От последнего восклицания её голый кавалер, раскинувший свои длинные прыщеватые члены поверх одеяла, проснулся: “Чего распищалась, дура?” - грубо и резко бросил он, взглянув на часы, - Рано ещё, спи, лягушка”.

-Зачем ты это сделал? Мамочка, зачем? - заплакала Лида.

-Ты что, совсем дура? Который год менструируешь? К мужику идёшь, небось. Ты что думала, мы будем книжки со стихами про любовь читать или спокойной ночи малыши смотреть?

-Но зачем же так? Зачем так по подлому? Низко. Я ведь была девочка, я думала… - плакала Лида.

-Индюк думал. Ерунда. Все через это проходят. Радуйся, что безболезненно целку сломали, под анестезией, а то страшно, писку сколько, а ты вырубилась и всё. Операция под общим наркозом. Немного снотворного, немного транквилизатора. Как говорит мой знакомый доктор - нейролепанальгезия. Так-то, ломка целки, то бишь дефлорация, по-научному, а не хухры-мухры в подворотне. Скажи мне большое спасибо, что лекарства тебе достались бесплатно. С тебя ещё причитается за порчу моих постельных принадлежностей. Что я теперь скажу маме? Ай-ай-ай, какой позор на мою ещё не седую, но очень мудрую голову.