Встречи.
Главная страница

Дневник одной практики. Первая страница

-9-

31 мая. Суббота.

Иногда, из-за отсутствия иной возможности, используется ненормативная лексика.

Тепло. Староюрьево поменяло грязь на пыль. Вернулся из Тамбова Иван Иванович. Молодые люди доверили сыграть роль дежурного врача единственной девушке. Докладывала Спешкина без всяких особенностей и вдруг заявила: “В 6 часов утра доставлен труп женщины 53 лет. Умерла, опившись водкой”.

Студенты хмыкнули, а местные врачи восприняли диагноз спокойно привычно. Подсевшая ко мне Света, сказала: “На такой формулировке настояла Лебедева”.

Затем Иван Иванович минут 40 вещал об ужасах только что прошедшей коллегии Облздрава: “Обсуждали вопрос о донорстве, Скажу правду, обсуждение прошло тихо, и вопрос о туберкулёзе. И тут тоже врать, и приукрашивать не буду: за последний, то есть вопрос о туберкулёзе, тамбовское начальство получило на коллегии Минздрава РСФСР выговор плюс строгий выговор и теперь по цепочке, чтобы неповадно было, стращает своих подчинённых, чтобы, не дай Бог, не подумали будто бы у них всё хорошо, тем более, что все знают как на самом деле”.

За что были сделаны выговоры, что плохо, есть ли хорошее я так и не понял. Не знаю, разобрались ли остальные слушатели, но чисто внешне они все дремали, кроме жены главврача. Нина Александровна не только главный невропатолог, но и главный фтизиатр района. Прерывая, Иван Ивановича, она всё время пыталась вставить оправдательное слово. Эти попытки Иван Иванович несколько раз пресекал одним лишь повышением силы звука, но в очередной раз, когда чисто физический метод не помог, главный врач перешёл на уровень второй сигнальной системы (по Павлову), громко и сердито заорав: “Нина Александровна! Мы с вами не на базаре, не картошку сажаем, а на нашей службе все должны строго соблюдать субординацию. Несмотря на прочие интимные отношения, а даже благодаря им ещё сильнее, а я лучше знаю, что делается или, так сказать, творится в районе, в чем вы меня не собьёте”.

Нина Александровна очень обиделась: надула губки, замолкла, отвернулась даже, всем своим видом желая показать, что обижена она совершенно незаслуженно, оскорблена в своих лучших чувствах, самых чистых порывах и вообще её здесь больше ничего не интересует. Врачи же наоборот: пооткрывали глаза, оживились, чуть взбодрились, как будто бы выпили по пару чашечек очень крепкого чёрного кофе без молока (пусть себе, хоть его в ЦРБ Староюрьево никто и не пьёт). Многие даже стали шушукаться, но продолжающаяся зыбь речи Иван Ивановича загасила все страсти, вновь вогнав присутствующих в исходное и обычное состояние дрёмы.

Утром я проснулся с головной болью, которую планёрка ещё усилила. В попытке развеяться, я прошёлся по территории, потом, скуки ради, заглянул в родильное отделение. Делать ничего не хотелось.

-“Мы дети Галактики, но самое главное”, - томно пропела Комарова, усаживаясь прямо напротив зеркала. Вчера подруги подстриглись в местной парикмахерской. Лиза не знала, с какой стороны взглянуть на свою светлую, почти по-мальчишечьи подстриженную головку. Ничего не скажешь - причёска ей идёт. “Ах, как хочется жить и как не хочется работать, - закатила глазки Комарова, наконец, найдя удовлетворившее её положение и, делая вид, что шутит, продолжила, - До чего же я красивая, до чего же я хорошая”.

Воблова равнодушно бросила: «Лизочка, моя дорогая, смотри зеркало треснет и ты не получишь зачёт пока не привезёшь из Москвы новое».

-Раисочка, друг мой дорогой, всех спросили, а вот тебя забыли спросить, - не поворачивая головы, продолжала бесконечный и лучший процесс своей жизнедеятельности - самолюбование Комарова.

Следующие минут 30 равнодушно, лениво, полусонно мы, действительно, вешали друг другу спагетти на уши.

Появление Купцовой прервало наше полезное времяпрепровождение. Превозмогая лень, сонливость, головную боль, я побрёл в гинекологию помогать Мусиной. После измерения артериального давления трём женщинам, я был отпущен на все 4 стороны, заметившей моё настроение Людмилой.

Под лучами разгорающегося солнца, вдохнув сладкий воздух начала лета, я вдруг с большим удовольствием побежал на терапевтический приём, чтобы отпустить Муртуза.

Легенда о большем здоровье сельских жителей по сравнению с городскими, рушится прямо на глазах после нескольких дней приёма в сельской поликлинике. Людей здесь изнашивают грязь, отсутствие почти всяких удобств и самогонка. Даже внешне основная масса горожан выглядит лучше и моложе своих сельских однолеток.

Пообедав в гостинице, не смотря на чуть усилившуюся головную боль, я всё-таки решил пойти в больницу, чтобы пристроиться на приём к Марье Ивановне Лебедевой, но вовремя подоспели неразлучные подруги и напомнили мне, что сегодня суббота, радующая медиков своим сокращённым рабочим днём. Обрадовавшись, я пошёл вместе с дамами на речку.

Комарова выбрала место метрах в 10 от вчерашней белой козы, приветствовавшей нас как своих старых знакомых задумчивым блеянием. Несколько ребятишек весело поднимали брызги, затаскивая своего товарища в воду: “Ку`нать его, ку`нать”. “Не ку`най меня, я сам таперича ку`наюся,” - вырывался лохматый, светленький малыш. “А как ты давеча меня с Витьком кунал…” “Ты чё…” Пузыри, круги на поверхности, бульканье и жадно хватающий воздух рот рвётся в родную стихию.

От воды наползал неприятный запах гниющих водорослей. На “Ркацетели”, сыр и “сайру” слетелась тьма мух. “У-у-у, животные, тоже любят на халяву”, - погрозила им пальцем Комарова, допила третий стакан, закусила роняющей капельки масла рыбкой и вякнула: “Андрей, если Раиса выйдет за тебя замуж, то на вашей свадьбе я буду пить только шампанское”.

-Я сдохну холостым и неженатым, - ответил я по дороге к воде.

Дно тоже неприятное, илистое, в корягах. Воблова способна плыть лишь вдоль берега, будучи абсолютно уверена, что в любой момент может коснуться твёрдой почвы и только с условием, что кто-то идёт рядом, подстраховывая и показывая глубину. Все мои попытки увлечь её чуть дальше, пресекались самым отчаянным визгом.

Обратный путь в гостиницу прервал высокий, плотный блондин - врач-стоматолог Александр Петрович Корин, к которому Комарова уже несколько раз бегала лечить зубы. Обменялись ничего не значащими фразами плохо знакомых людей и вдруг, к моему удивлению, Воблова томно вякнула: “Александр Петрович, пошли к нам в гости”.

Во время чаепития пришли терапевты, поели и, захватив с собой Мусину, ушли на речку. Улучив удобный момент, Воблова шепнула: “Иди к себе, я - скоро”. Пока я раздумывал: “Что было главным: желание оставить Лизу с Кориным или Раиса хотела уединиться со мной?”, прошло минут 10, но на этот раз она выполнила своё обещание…

Когда мы вернулись в 9 комнату, то нашли на столе записку: “Света, я взяла твоё платье, так как моё очень прозрачное. Лиза”.

-С каких это пор Лизочке начала мешать прозрачность платья? - вслух подумал я.

-Не надо судить, друг мой, ибо жизнь прекрасна и удивительна.

Завтра мы едем в Мичуринск, чтобы осмотреть город (главная достопримечательность, разумеется - рынок) и купить билеты неразлучным “сестричкам”, задумавшим кратковременную командировку в столицу. Комарова утверждает, что едет в Москву забрать сына у матери и перевезти его на дачу к свекрови. “Ни мать, ни муж, ни свекровь свершить эту операцию с затратой двух часов времени не способны”, - подумал я. Раиса заявила, что должна отправить племянницу в пионерский лагерь - родители девочки уехали в отпуск. Мне Воблова созналась, что едет просто так, за компанию. “Просто у наших прекрасных дам какие-то срочные дела с московскими любовниками”, - подумал я.

возврат к началу.