Встречи.
Главная страница

Дневник одной практики. Первая страница

-2-

П.г.т. - посёлок городского типа – Староюрьево, здравствуй

Всё ниже изложенное не имело, не имеет и не будет иметь отношения ни к чему происшедшему.
Иногда, из-за отсутствия иной возможности, используется ненормативная лексика.

Наша станция – Богоявленское. Стоянка поезда - 5 минут. Восемь собравшихся на практику студентов владели не менее 30 мест багажа, включающего огромные рюкзаки, чемоданы, сумки, коробки, даже круглую жестяную банку с селёдкой. Чтобы выгрузить эту гору за отпущенные расписанием считанные мгновения, пришлось минут за 30, несмотря на недовольство остальных сходящих в Богоявленском пассажиров, забить весь тамбур нашим грузом. Не успел поезд остановиться, как мы устроил живую цепочку по разгрузке.

Хотя за день до отъезда Цыганков дал главному врачу староюрьевской црб телеграмму о нашем прибытии, в Богоявленском нас не ждали. Пришлось перейти на местный поезд и через два часа ожидания, и час езды мы увидели вокзал посёлка городского типа, где нас всё же встретили .

Радуясь нашему благополучному прибытию, а может быть и без всякой связи с ним, ярко сияло солнце. Памятник пролившимся дождям, всевластно затопившая вся и всё, весело и нахально чавкала под ногами грязь. Соорудив для себя колею, центр проезжей части дороги раскатали машины. Стайки пешеходов вытоптали на тротуарах узенькие тропинки. Между глубокой колеёй и тропинками царственно и величественно вздымались к небу, вопия о породивших их дождях, чёрные, жирные, непокорённые отроги застывшей хляби, преодолеть которые так же трудно, как нейтральную и прочие полосы на хорошо охраняемой границе. Только в самых мелких и узких местах робкие ниточки следов связывали между собой разные стороны улиц.

-У нас асфальт как в Париже только чуть пожиже, - улыбнулся водитель присланной за нами машины.

В автобусе примкнувшие девицы вели себя вызывающе, наигранно кривлялись дурными как бы детскими голосками. “О, смотрите, смотрите, - выдавливала из себя писк Чердакова, - А здесь даже двухэтажные дома есть”.

-Это наша почта, - объяснил шофёр.

-О, здесь есть даже почта, - вторила Чердаковой упитанная шатенка в очках Свинёва.

-Боже мой, так это ведь совсем культурное место. Смотрите, смотрите, вон - ресторан, - перещеголяв приятельниц интенсивностью кривляния, диким, дурным голоском проблеяла тощая блондинка Фирсова.

-Девочки, потише, - фыркнула Воблова.

Несколько одно- и двухэтажных строений из тёмно-красного, потемневшего от времени кирпича, за ними тёмные деревянные сооружения, новая длинная одноэтажная поликлиника и стены новостройки образовывали староюрьевскую центральную районную больницу, попросту ЦРБ. Её отгораживал от улицы покосившийся в одних, поломанный в других, упавший в третьих местах забор. Разрывая вездесущее месиво, на больничном дворе блестели лужи и вились узенькие тропки - отпечатки ног персонала и потребителей медицинских услуг. Кругом валялись кирпичи, доски, груды всякой дряни. Вырастая из хлама, две пародии на клумбы тоскливо озирались по сторонам остренькими головками чахлых петушков. Вдоль забора и зданий пышно буйствовали сорняки. Оставленные старые деревья мудро творили спокойную тень.

Разыскав менее грязный кусочек суши рядом с покосившимся, ушедшим в землю погребом, мы воздвигли из багажа холм средних размеров. Бросив имущество на произвол судьбы и деятельно снующих поблизости прохожих, мы пошли на первую аудиенцию к главному врачу.

Встреча

В длинном кабинете с уносящимся в поднебесье потолком, за тёмным, полированным столом сидел совершенно лысый, круглолицый, небольшой мужчина лет 45. Увидев делегацию, он проворно выскочил из-за стола: “Главный врач Иван Иванович Слободенюк. Имя-Отчество запомнить очень просто”, - выпалил он на одном дыхании.

-Зато фамилию - не очень, - усмехнулся высокий, стройный мужчина лет 35, - Заместитель главного врача Голиков Николай Иванович.

-Очень рад вас видеть целыми и так сказать невредимыми, - не добежав до вытянувшего в его сторону руку Цыганкова, Иван Иванович на ходу неожиданно развернулся и рысью припустил назад к своему рабочему месту, как будто бы забыл что-то или побоялся, что кто-то из нас заберёт нечто важное, а то и секретное с его стола. Плюхнувшись на стул, он 10 пальцами почесал лысину, а потом двумя ладошками погладил её и лицо, как будто бы умывался, - Вышла ошибка, так сказать. Я получил вашу телеграмму 20 и подумал, что вы не выезжаете 22 из Москвы, а в Богоявленском будете 22. Послал туда автобус, а вас нету. Машина там почти целый день простояла.

-Всё врёт, - шепнула мне Комарова.

Повисло глубомысленное молчание. Нарушил его сам же Иван Иванович: “Ну, да и хорошо всё, что хорошо кончается. Работать вы будете именно в этой - староюрьевской црб, причем предупреждаю сразу же - 6 дней в неделю. Мы считаем, что в сельской местности больницы должны быть на шестидневке. Это удоб`нее для сельских жителей. Мы ведь с вами - сфэра обслуживания, хотите вы этого или нет, а значит должны делать всё для удобства сельских тружеников, особенно в период активных сельхозработ. Так что вы привыкайте к нашему шестидневному режиму, оставив на время свои московские привычки. Жить вы будете или в интернате - это здесь рядом, через дом от больницы, или в гостинице - это чуть подальше. Вы уж подождите минут 30, а мы пока с вашим руководителем и старостой всё выясним и решим”.

Полчаса Ивана Ивановича очень заметно превратились во все четыре бессмысленно-противного торчания посредине больничного двора, где вокруг небольшой горстки студентов рядом с большой кучей скарба с заметным интересом прохаживались по делам или без оных сотрудники больницы и пациенты, некоторые даже по много раз.

-Они дефилируют или фланируют? - со скуки обернулся я к Комаровой.

-Что? Что? - подняла плечи Воблова.

-Они прыгают как обезьяны, а мы поём в дудочку, - присвистнула Лиза.

-Лишь бы не дефлорировали, - ляпнул я, вспомнив вчерашние анекдоты Комаровой.

Воблова покрутила указательным пальцем у виска.

Почти через 5 часов пришёл сосредоточенно-озабоченный Цыганков: “Ситуация выяснилась такая. Расположенный рядом интернат, о котором говорил Иван Иванович, оказалось уже больше месяца занят школьниками из трудового отряда. Они там будут жить ещё месяц, то есть до самого нашего отъезда. Поэтому я хочу сейчас пойти вместе с Чердаковой осмотреть гостиницу - подойдёт ли она для нас…

-А мы для неё, - устало-раздражённо выпалил я.

-Тем более никаких других мест в Староюрьево для нашего жилья нет, - смахнул пылинку с носа Цыганков.

-Всё как на картине ”Не ждали”, - квакнула Воблова.

-Ты как всегда права, светик мой, - подхватила Комарова.

В конце концов, томительное ожидание благополучно завершилось погрузкой в тот же автобус, который доставил студентов и багаж к месту предстоящего обитания.

Выглядело оно так. За невысоким заборчиком, перед огромной лужей белело двухэтажное здание в 5 окон. Над обшарпанной дверью со скобой для висячего замка гордо реял лозунг: “Работники жилищно-коммунального хозяйства повышайте качество работы культурного обслуживания советских людей”. Жаль только, что левый верхний угол красного полотнища с белыми буквами оторвался, загнулся вниз, жалобно свисал, с тоской рассматривая вывеску “гостиница староюрьевского кпп” (что есть это “кпп”?). Две двери с множеством крючков скрывали тёмный, слегка подсвеченный окошком комнаты дежурных коридорчик. Широкая лестница поднималась до площадки между этажами, на которой грязноватая урна кокетливо смотрелась в трюмо, а затем парой узких рукавов, ограждённых перилами, достигала светлого холла второго этажа. Здесь три потасканных жизнью дивана вместе с оранжевым деревянным ящиком на маленьких ножках, по чьей-то прихоти играющим роль суперобложки для старого-старого телевизора, образовали хоровод вокруг квадратного стола.

Нам выделили два четырёхместных номера и один трёхместный с обстановкой, приобретённой, в лучшем случае, в 60-е годы: железные кровати, стол типа письменного, шкаф, тумбочки, стулья. Девушки заняли комнаты 9 и 16, а молодые люди - 11.

День первый. Прощание.

Очень долго наслаждаться обществом Мухина нам не пришлось. После удачного разрешения жилищной проблемы, Дмитрий Петрович сбегал в ресторан, дожёвывая корочку вернулся, заскочил во все комнаты, схватил свой пухлый, потёртый, видавший виды портфель, собрал всю группу в комнате 9 и заявил: “Так что, девчонки-мальчишки, хорошо работайте, но, самое главное, хорошо отдыхайте, а мне пора, меня другие группы ждут”.

-Может, задержитесь на денёк другой, - попросила Комарова таким искренне наполненным надеждой тоном, что я с удивлением взглянул ей в глаза, а они открытым текстом дерзко гласили: “Скорее бы тебя чёрт унёс, старый дурак”.

Но, продолжая жевать корочку, Мухин ничего не замечал: “Нет, нет, девчонки. У меня кроме вас в Тамбовской области ещё две группы. Вы уж не обижайтесь, но ехать надо”.

-Ну, что вы, - понимающе грустно кивнула Комарова, - Мы вас очень хорошо понимаем, ещё как понимаем.

-Ну, и ладушки.

И последними своими словами Мухин завещал: “Мальчишки-девчонки, не откладывайте написание дневников на последние дни, пишите каждый день, берегите своё время”.

-Побережём, уж не волнуйтесь, - вся засияла Комарова, а затем злобно бросила вдогонку затихающим шагам нашего незабвенного шефа, - Скатертью дорога.

-За что ты на него так? Почему ты его так не любишь? Что он тебе плохого сделал? На самом деле, не самый плохой мужик, - искренне не мог понять я.

-Как же, будет он сидеть в такой дыре, - зло прихрюкнула Лиза, – Небось в Москве проторчит весь месяц, а то и на курорт махнёт, денежки-то идут.

-«Ох, какие крупные деньжищи», - вспомнил я Высоцкого.

-А приедет он только за тем, чтобы поставить штампики на свои бумажки. Можете не сомневаться, чтоб я помер, - ещё злее выпалила Комарова.

-Будь, девочка, ассистентом на какой-нибудь кафедре и ты будешь точно так же, - потянул себя за ус Скороходов.

А затем весёлое и обильное чаепитие перешло в напряжённое первое общее собрание.

День первый. Общее собрание

Провал централизованных закупок в Москве открыл широкий простор для личной инициативы каждого и каждой: покупали все, что душе угодно, или что могли достать, и в количествах: “Квантум сатис”, - как сказала Комарова. Отсюда возникла необходимость уравнять затраты.

Пётр Цыганков зачитал полный список наших припасов, в то славное время способных вызвать у местных жителей, и не только их, зависть, уважение и слюнотечение. Цыганков вещал строгим голосом председателя инспекции ОБХСС, проверяющего очень подозрительный склад: “Крупы 5 сортов, включая гречневую, перловую, манную, рис, сорго. Четыре сорта колбас, включая скоропортящуюся докторскую и три вида копчённых, сосиски - один вид, четыре вида твёрдых сыров и 5 плавленых, масло, мёд, конфеты - 25 сортов - перечислять не буду…

-Ну, почему же, зачтите уж весь список, - выкрикнул я, хотел ещё что-то добавить, но был остановлен ледяным взглядом… старосты: “Па-апрашу. Я продолжаю и прошу уважения: печенье, тоже много сортов, вафли, разнообразные консервы, в том числе баночная селёдка, - голос его потерял свою былую решительность, - и торт “Птичье молоко”.

-А не послать ли нам всё к черту, не открыть ли лавочку и не “запроцветать” ли, вместо того, чтобы как дураки и дуры, то бишь - девчонки-мальчишки, бегать с высунутыми языками по вызовам после 30 человек уже осмотренных на приёме, - опять бросил я.

-Теперь подобьём бабки. Для этого я последний раз требую абсолютной тишины.

Аудитория сосредоточенно молчала, благоговейно наблюдая за священнодействием старосты, покрывающего листок за листком двухзначными цифрами. Минут через 15, отложив ручку и смахнув капельку пота со лба, Пётр забубнил что-то совершенно невразумительное, всё время, заглядывая в свою бумажку, как будто бы там, среди лавины цифр, была записана его речь. “Кому не ясно?” - закончил наш счетовод. Последние слова были единственными, которые поняли все.

-Мне, - взвизгнула Чердакова.

-Тогда продолжим, - покраснел Цыганков. Убив ещё минут 30 на арифметические выкладки, он засуетился, потерял всю свою степенность, вспотел, окончательно всё перепутал и сердито заворчал: «Я могу сказать вам лишь, что вы все продемонстрировали сегодня непроходимую тупость, незнание элементарных вещей и я советую вам всем срочно подать заявление в 1 класс местной школы, пока там ещё есть места».

-Ну, на счёт мест - это надо ещё проверить, друг мой. Ты много бумаги извёл, а всё мимо денег, - вступила в игру Воблова, спасая собравшихся, от уже осточертевшей им необходимости разбираться в арифметических операция с двузначными цифрами.

Цыганов угробил впустую целый час, а Раиса утрясла все денежные дела меньше, чем за 10 минут: теперь каждый знал должен ли он, должны ли ему, кто и сколько. Поражённое блестящим финансовым талантом Вобловой, собрание зааплодировало.

Второй вопрос был намного серьёзнее.

-Теперь перед нами стоит проблема организации пищевого режима, - опять взял бразды правления в свои руки Цыганов и гордо заявил, - В больнице проблему обедов я уже разрешил, а так же договорился о 100 граммах мяса и масла дополнительно сверх больничной порции. Актуальной осталась только проблема завтраков, а именно: будем ли мы завтракать в больнице или в гостинице?

-Я не хочу вставать рано. Я давно мечтала выспаться. Я обеими руками за больничные завтраки, - резко, карябая барабанные перепонки, завизжала Чердакова.

-Вынести бы больничные обеды, - заворчал я.

-Мы тоже против, - хором заверещали Воблова, Спешкина, Мусина и Комарова – вся 9 комната.

Скороходов, как обычно, молчал.

-Как бы нам не осточертели больничные обеды, а вы ещё хотите больничные завтраки. Наверное, никто из вас никогда не лежал в больницах, тем более - в сельских. Не спасёт положение даже блестяще разрешённая проблема 100 граммов масла и мяса, - встала со своей кровати Комарова и прошлась по комнате, потряхивая затёкшими членами.

Её аргументы поколебали многих противников гостиничных завтраков, но, резко повысив силу звука, Чердакова заголосила: “Я все равно рано вставать не буду, а в таком случае завтракать вообще не хочется. И вообще я где-то читала, что завтрак вреден…

-А как же пословица “завтрак съешь сам, обед раздели с другом, а ужин отдай врагу? - прервал я её.

-Ты хочешь, вот ты и ешь, то, что сам себе приготовишь, а я тебе готовить не обязана, не намерена и не буду.

-Бог с тобой, золотце ты моё, да разве я осмелюсь даже помыслить такое, - развёл я руки в стороны.

-Я тебе не золотце и не прислуга.

-Вы мне - гражданка, пройдёмте, - буркнул я.

Другие девушки не были настроены столь агрессивно, но если не потреблять калории и прочее поутру в больнице, то каким образом возникнет завтрак в гостинице?

-Существует несколько вариантов, - забубнил Петр, - А именно, готовить по очереди, всем сразу, может быть, кто-то изъявит желание всё время готовить сам?

Никто ничего не хотел. По выдвинутым предложениям, тону каким они был высказаны, стало очевидно, что удовлетворяющего всех, или хотя бы большинство, решения быть не может. Не выдержав, я предложил: “Как говорят слепые: “Поживём - увидим”. Давайте поэкскрементируем. Завтра суббота, то есть, не смотря на обещание или угрозу главврача, будем надеяться, день почти нерабочий. Воскресенье - гуляем, а дай Бог, доживём до понедельника, поймём: кормиться в гостинице, больнице или кутить в ресторане. Пусть время покажет”.

Так как ничего вразумительнее никто предложить не смог, то повестку дня закрыли, перенеся почти все продукты в 16 женскую комнату, где и поужинали.

Вечерний моцион

После ужина в 16 комнате я пригласил Раису погулять. Холодный, тёмный, тихий вечер правил в посёлке. Без всякой надежды растопить окружающий мрак, мутно светили считанные фонари на центральных улицах; освещены лишь вход в райком, исполком и магазины, а всё остальное замерло в затаившейся, чёрной, таинственной тишине.

Я не мог предположить, что Воблова окажется такой трусихой. Раиса боялась всего, вздрагивала от каждого шороха, испуганно озиралась по сторонам, в страхе прижималась ко мне. Ещё днём я заметил рядом с больницей её естественное продолжение - кладбище. Вдруг мелькнула шальная мысль: “А не пройтись ли там, тем более, что я никогда не совершал подобных прогулок по ночам”.

-Рая, ты читала Тома Сойера?

-Ну, и что?

-Помнишь, как они с Гекельбери Фином гуляли по кладбищу? Пошли, посмотрим.

Воблова остановилась, развернулась, пристально посмотрела на меня и еле слышно произнесла: «Ты что, совсем с круга сошёл?»

-Нет, пока только на половину, а то и на треть. Пошли. Знаешь как там здорово. Не бо`ись, от духов, даже от злых, убежим.

-Я не боюсь. Если тебе так уж хочется, то пошли.

Подходя к сумрачной темноте кладбищенских деревьев, мы и сами не заметили, как стали говорить всё тише и тише, от чего я неожиданно ощутил лёгкий холодок между лопаток. Когда до чёрной дыры кладбищенской аллейки оставалось метров 5, Раиса замерла: “Ты чё, ты чё, ты чё, - зачастила она, крутя головой. - Я не пойду. Нет, нет, нет”.

Развернувшись, мы двинули назад.

-Ну, чего ты боишься? Это ведь предрассудки. Ты ведь почти доктор. Надо уметь преодолевать страхи. Ну, пошли. Глупость всё это, сама увидишь и будешь рада, что смогла преодолеть свой страх. Это потом придаёт силы для новых грандиозных свершений и подвигов.

-Ладно, пошли.

И опять, как бы сам собой голос незаметно переходил на шёпот. С каждым шагом, приближающим к невозможному проходу между могилами, над которым аркой склонились таинственные берёзки, пелена страха окутывала всё плотнее. Оставалось не больше метра, 2-3 шага, чтобы исчезнуть в вечной тишине царства грядущего, но Раиса вросла в землю. По вытянувшемуся лицу, приоткрытому рту, одеревеневшей фигуре я понял, что следующий шаг вперёд она сделает только подгоняемая страхом несравненно большим, чем остановивший её. Новая шальная мысль заставила меня закричать таким идиотским голосом, что я сам вздрогнул. Беззвучно развернувшись, Раиса побежала, но небыстро, а очень медленно, осторожно, внимательно глядя себе под ноги, осмотрительно оббегая малейшие неровности. Я легко догнал её.

После несостоявшейся прогулки в мир вечного покоя Воблова отовсюду слышала злые, угрожающие голоса, каждый тёмный куст, любой предмет, возвышающийся над землёй на полметра, порождал бурные пароксизмы страха, что сделало дальнейшее пребывание в темноте невозможным.

Мы сели в заплёванном, затоптанном тёмном холле перед выглядывающим из деревянного кожуха чёрным экраном телевизора. Меня потянуло на философствование. Я заболтал почти без умолка: «Ты боялась и наверное теперь боишься темноты. А почему?»

-По капусте и по кочану, - передёрнула плечами Раиса.

Я не захотел обратить внимания на её реплику: “Потому что ты боишься “исчезнуть совершенно”. Кладбище - материализация этого уничтожения. А чего, собственно говоря, страшиться распадения на элементарные частицы, если всё равно её не избежать? “Проклятый вопрос”. Мы отгоняем от себя подобные мысли суетой сует. Обращение в прах отрицает смысл жизни. Ну, действительно, в чём он? В работе? Семье? Зачем всё это надо? Ничего не значащая гонка желудка. Есть ли, вообще, смысл жизни? Может быть всё абсолютно бессмысленно? Вопрос о смысле жизни неминуемо выводит к проблемам Космоса. Как это всё возникло? Откуда всё взялось? Неужели исчезнет? И мы вместе со всем? Почему люди так безумно себя ведут? Ну, например, эта война в Афганистане. Зачем её начали? Амин пригласил ограниченный контингент, чтобы его пристукнули? Какой во всём этом смысл? Эти мысли…” - и вдруг даже я почувствовал, что Раисе очень скучно. Зевая, она посоветовала: “Тебе надо намного меньше думать - иначе ты просто сойдёшь с ума”.

-Никогда и не стоял на нём, не на чем просто, - затих я, осознав, что программа дня полностью исчерпана.

Мы встали, молча сделали кивательные движения и, не оглянувшись, разошлись по комнатам.

возврат к началу.