Встречи.
Главная страница

Непал-2008.
Первая страница.

-1-

Все имена изменены.
Иногда, и только в силу крайней необходимости используется ненормативная лексика.

Театр начинается с раздевалки. Хотелось бы, чтобы иной театр на ней и закончился. Ученый опозданиями на самолёты и пропусками их на этот раз я решил выехать за час раньше, хотя поездка до железнодорожной станции поселка Биньямина занимает в ночное время не больше 20 минут. До стоянки рядом со станцией оставалось метров 200, как вдруг на повороте дорога оказалась перегороженной заградительными пирамидками - шоссе асфальтировали. Табличка "Объезд" со стрелкой направо объясняла что делать. Но когда полукруг замкнулся, то я упёрся на подобное же препятствие только с другой стороны.

Откликнулся только водитель белого пикапа, который интересовался тем же: "Вон тот", - указал он на толстого бородатого взлахмоченного седого мужчину в светящейся жёлтой куртке безопасности.

-Как проехать на стоянку станции? – вышел я из машины.

-А никак. Дорога перегорожена. Я говорил но... Он делает, как хочет. Следует пожаловаться в "Коль ботек" (телевизионная передача, которая занимается жалобами граждан).

-Кто же это такой замечательный человек?

-Йоси Гринберг - дерьмо законченное, - сплюнул дорожник.

-Разрешите мне проехать? Я сегодня улетаю.

-Не могу - я на этом зарабатываю. Он и так, не знаю, чем это кончится: сегодня пропустил пожилую женщину, а его шестёрки это увидели. Могу пропустить, если только вы там живете…

-Редкая тварь приказала, да совсем и не редкая - их тут вагон и маленькая тележка. Но вот он пример исполнителя. У него семья, которую следует кормить. Ну, какой приказ он не выполнит? И выполняют, – подумал я, вспомнил шароновский погром Газы 2005 года, и поехал искать площадку, чтобы оставить там машину; я договорился, что назавтра сын приедет за ней и заберёт. Нашёл площадку, но в темноте не заметил, что стоянка запрещена, за что несколько часов спустя полиция и привесила штраф.

Охранник на входе на станцию спросил паспорт и на вопрос, с какой платформы отправляется поезд в аэропорт, ответил: "Со второй - сегодня всё меняется".

Разумеется, поезд, как и всегда, подошёл к первой платформе.

-На этого негодяя Йоси Гринберга следовало бы пожаловаться, но, сколько можно, почти на каждом шагу стоит подобная тварь, и проводить жизнь в борьбе с ними. Пусть их Небеса засудят, - подумал я и навсегда забыл этот случай.

В аэропорту вновь не проверили мои вещи. Трудно придумать больший идиотизм. А если я сошел с ума, принял ислам и решил побыстрее насладиться сладкоречивыми гуриями в мухамеданском небесном борделе? А если просто спятил, даже без мухамеданства? Еврей – ещё не гарантия нормального поведения (иной раз мне кажется, что даже наоборот), особенно ясно становится это в Израиле. Я мало в чём согласен с арабами, кроме, пожалуй, их требования проверять в аэропорту всех одинаково. Но эти придурки при власти строят из себя великих знатоков, психологов что ли.

Лечу в компании российских паломников, возглавляемой молодым попом в рясе, поверх которой до самого пупка опускается на толстой серебряной цепи большой крест с изображённым на нём распятием.

Моим соседом оказался худой, пожилой человек в сиреневых курточке и фуражке с неприятным запахом из-за рта. Сначала я подумал, что он – один из паломников.

-Он забрал мою сумку с лекарствами и бросил на транспортёр. Я ему только и сказал: "Ты – козёл", и пошёл, - объяснял мужчина женщине из соседнего ряда, - Поэтому сейчас ничего есть и не смогу, чтобы не развилось гипер. У меня когда-то было больше 100 килограмм. Это я похудел, когда заболел диабетом.

-Вам надо было подойти на регистрацию с кем-то говорящим на иврите или на английском, - сказал я.

-Надо было. Я 8 лет живу в Израиле, но на иврите не знаю ни слова. Ничего в голову не лезет. Больше я не полечу. Это мой последний полёт. Вернусь в Хайфу и больше никуда ни ногой.

-Откуда вы из Союза? – спросил я.

-Из Донецка. Я – часовщик. Много лет проработал в комбинате бытового обслуживания. Но потом у нас сменился начальник и на место старого, отличного мужика, стал еврей. У него отец был еврей, который ушёл от его матери и он возненавидел всех евреев. Он стал за мной искать. Мне знакомые мужики, в том числе из мусоров так и сказали: "Уходи от него, Володя, а то он тебя закопает". Я к нему подошёл и говорю: "Я от тебя ухожу". Пойду работать в Холодную балку. Он меня без слова отпустил. Проработал я там больше 20 лет. Но Бог его наказал. Началась Перестройка. Уже разрешили кооперативы. Он хитрым путём скупил всё предприятие бытового обслуживания и открыл там ресторан. Только напротив стоял памятник Ленину. Вся пьянь выходила из ресторана и мочилась прямо под памятником Ленина. Стало по-другому, но ещё не новые времена. Донесли первому секретарю горкома, и он тут же закрыл его ресторан. Я же открыл на точке в Холодной балке ремонт часов, холодильников, телевизоров. Раскрутились, как надо. Жалко было уезжать в Израиль. Так и не знаю, чего нас сорвало, но уехали - уехали. Я думаю, чего я диабетом-то заболел? Столько лет проработал часовщиком. У нас было заведено: каждые два часа выпивали по 50 грамм водки и закусывали. Так за день набиралось до полутора литров. И жрал всякую дрянь. Я и весил больше 100 килограмм.

Мне принесли завтрак. Сосед пил только воду и кривился.

-Вы всю жизнь проработали часовщиком?

-Да, нет. Просто у меня был дядя часовщик. Вот я где-то класса с седьмого стал захаживать к нему в мастерскую, а на каникулах так и просто работал – зарабатывал на мороженное и на девочек. Но в школе у меня хорошо шла математика. Учитель математики у нас был уникальный – всё время пьяный. Приходил на урок такой пьяный, что шею не держал, но рассказывал материал так, что учить больше не надо было. Но учительница по конституции обозвала меня жидом…

-Когда вы учились? - вспомнил я, что у нас такого предмета уже не было.

-В 50-е годы. Вот, и я перестал ходить к ней на уроки. Меня вызвали к директору школы, а он тоже был еврей. Я ему и говорю. Он меня выслушал и отвечает: "Хорошо, на уроки к ней не ходи, но и мой тебе совет, не жалуйся никуда, потому что иначе я тебя покрыть не смогу. А в аттестат мы тебе поставим четвёрку. Ладно, мне ещё лучше. Поступать я решил только в московский институт геодезии и картографии на оптико-механический факультет. Набрал я 23 балла, так как получил 3 по русскому. Меня хотели взять на любой факультет кроме оптико-механического, но я не захотел. Потому только вернулся домой, как меня забрали в армию на три с половиной года. Отслужил я связистом. Была у нас КУНГ машина – такой центр связи. Там было всё – только подключай кабеля. Тащили мы тогда толстый кабель 3 жилы на 27 разговоров одномоментно. Укладывал этот кабель в землю трактор – на 70 сантиметров. Нам только проверять, чтобы всё правильно сделал. Прослужил я во львовской области. Как-то летом были большие учения. Жара стояла необычайная. Солдаты и я, тогда уже получил старшего сержанта, разделись до трусов. Вдруг к нам входит маршал Чуйков и видит солдат в трусах. Он так заорал, так покрыл матом. Голос у него грубый, такого и не слышал у других людей. "Соединить меня с командиром дивизии". А в это время министр обороны Малиновский разговаривал со вторым. Это были международные учения всех стран Варшавского договора. Хотя чехи вроде бы нам и ближе, но всегда на учениях номером два, то есть, после самого министра обороны СССР, был министр обороны ГДР. Ладно, мне то что, маршал приказывает. Вот я и разорвал разговор Малиновского с министром обороны ГДР. Только Чуйков начал разговор, как его прервал Малиновский, а я всё слышу, потому что слушаю. Он как заорёт: "Какая блядь включилась и разорвала мой разговор?". Чуйков говорил в другой комнате, но он вошёл в мою. Я успел отключиться, но он понял, что я слышал. Такого красного человека я никогда в своей жизни не видел. Чуйков сорвал с меня не только лычки старшего сержанта, но и все погоны с мясом и заорал: "15 суток гауптвахты!" До того я получил отпуск домой. Понятно, что командир полка – полковник Шевченко мне и говорит: "Отпустить тебя я не могу". Шевченко это был хороший мужик-фронтовик. Заслужил он три ордена Славы. Первый получил в Сталинграде - закрыл телом брата маршала Ерёменко – генерал-лейтенанта. Был ранен, но остался жив. Второй получил за плацдарм, который они взяли на Днепре. Немцы делали всё, чтобы выбить их оттуда. Продержались четыре часа. Из 500 человек в живых осталось четверо. Всех их и наградили. За что получил третий он и сам не знал. В армии я не говорил, что комсомолец. После гауптвахты, взводный на меня взъелся: "Врёшь, что не комсомолец". Ничего мне не сказал, но написал письмо домой матери, чтобы она прислала мой комсомольский билет. Она и прислала. Не знаю, уже куда бы меня загнал взводный, но спас меня полковник Шевченко: служить мне оставалось чуть больше полгода, вот он и послал меня на кухню помощником повара - сержанта сверхсрочника Очеля. Этот самый Очель тоже был фронтовиком и Героем Советского Союза. Любил он поддавать – я ему всё время бегал за водкой и играть в шахматы и выигрывать. В этом я ему тоже помогал, хотя мог бы и выиграть. Только зачем? Там не очень далеко – в 35 километрах - жил и работал на шахте мой двоюродный брат. Вот Очель меня и отпускал к нему, да каждый раз на два дня. Каждый раз, когда приходила комиссия проверять кухню, то Очель как бы, между прочим, делал так, что его халат как бы случайно закатывался и все могли видеть его звезду Героя Советского Союза. Офицеры вместо проверки тут же отдавали честь и говорили: "Извини". После армии я кончил геологоразведочный техникум и уехал на Чукотку. Работал я там со старателя, чтобы они не воровали золото, тогда был такой закон. Если старатель находил жилу, то первый день позволяли намывать золото ему, а потом он должен был сдать жилу государству. Они что делали. Открывали жилу, использовали день, а потом её забывали, чтобы вспомнить через несколько лет. Бывали случаи, когда несколько старателей выходили на одну и ту же жилу. Иногда кончалось убийством. Обычные карты 1 на 100, а на Чукотке я делал карту 1 на 10000. Старатели хотели ходить и ходить. Я им и сказал: "Ладно, мужики, но мне платят за восьмичасовой рабочий день, вот и я буду работать только 8 часов". Тогда они стали мне доплачивать из своих заработков, и я стал ходить с ними часов по 15, а то и 18. Работал я и в Верхоянске. Было там как-то зимой – минус 72 градуса. Строили мы там специальные вышки для картографирования. Съёмку производили самолёты. Мне уже тогда геодезисты говорили, что с их приборами они видели с высоты 7 километров монету в 3 копейки. Работали там без отпусков по несколько лет, а потом отдыхали по полгода и больше. К тому времени я уже женился. Вот жена мне и говорит: "Я или Чукотка". У нас уже и сын родился. Получил я свои 5.5 тысяч, купил матери норковую шубу, мебель домой, и пошёл работать часовщиком, потому что ничего другого не умел Мой сын в Хайфе тоже работает часовщиком, да ещё подрабатывает…

возврат к началу.