Встречи.
Главная страница

Записки психиатра
Заглавная страница.

Сука.
Заглавная страница

-22-

Бородатый, длинноволосый, жилистый, быстро ходящий, не смотря на две палочки, мужчина лет 30 или 40 с жёстким лицом и резкими носогубными складками, говорит отрывисто и резко. "Получили разведданные, что террорист прячется в больнице. Они вообще используют такие места, чтобы обвинять нас. Они прячутся за детьми и женщинами. Такова их сущность. Они позволяют себе всё. Весь мир позволяет им всё. Осмотрели всю больницу. Осталась ещё одна палата. Мой солдат что-то почувствовал: "Он здесь. Осторожно, командир". . Мы вошли. Никого. Я приблизился к одной из кроватей и вдруг увидел его под кроватью с автоматом на меня. Эти мгновения застыли в моём мозгу. Он успел дать очередь первым. Я не должен был бы здесь сидеть. Но все его пули раскрошили мои ноги. Я убил его, но моя жизнь кончилась в те мгновения. Почти два года в госпиталях. Семья оставила меня, и жена и дети. Они все уехали заграницу. Я остался совершенно один с невыносимой болью, бессонницей. Эти мгновения не выходят из моей головы ни днём, ни ночью, ни зимой, ни летом, ни когда я молчу, ни когда я говорю. Хотя, когда я говорю или с кем-то – меньше, но я не хочу никого, и меня никто не хочет…"

-Как же война уродует людей. Хотя иной "мир" оказывается страшнее и намного хуже войны, тем более, что просто вызывает войну, да ещё какую, миром, - мелькает мысль, когда я остаюсь один.

Жаркий апрельский день сменился прохладой вечера. Завершив приём, я ехал домой. Но не хотелось. Вдруг я вспомнил, что сегодня в больнице дежурит в отделениях психохроников Софа. Руль сам собой развернулся в сторону противоположную дому. Да и мой ли это дом вообще?

Оказалось, что Софа и её подруга Рита, дежурившая по приёмному покою и острым отделениям собрались вместе в комнате врачей одного из открытых отделений, чтобы готовиться к экзамену. К ним присоединились Грузенер, Лайкин и Казанский. Не исхитрившийся положить австралийский паспорт в карман, Геннадий решил заменить его хотя бы удостоверением израильского специалиста-психиатра и потому приступил к подготовке к экзамену второй ступени.

Меня не ждали, но моему появлению не удивились.

Экзамен второй ступени состоял из 4 частей. Не удивительно, что самыми простыми выступали психиатрия и неврология. Первая потому что специальность, а вторая благодаря невропатологам, которые понимая всю сложность своей профессии, прекрасно оценивая невежество психиатров, проведших в неврологическом отделении всего-то полгода, не зверствовали, а спрашивали лишь самый необходимый для общего развития минимум. Самой сложной своей непредсказуемостью и субъективностью оценки частью была беседа с больным. И для меня самой сложной своей противностью оказалась психотерапия; следовало предоставить за месяц до экзамена протоколы двух психотерапий: короткой - полугодовой и длинной – годовой. Вторая, к тому же, должна была быть динамической, то есть, построенной на принципах фрейдизма. И всё будет зависеть от экзаменаторов, которым судьба подставит сдавать.

Я понимал, что дополнительное, как бы обязательство – сдать с первого разу, чтобы захватить должность заведующего - мне только мешало, создавая дополнительное напряжение. Но такова уж сложилась ситуация. Выбора мне не оставили.

Ты знаешь, что Бирман в тюрьме?- спросил Виктор.

-Теперь знаю, но для меня это неприятная новость. И за что его?

Все расхохотались: "Не, его не посадили, а ушёл он туда работать. Надоело ему корпеть над учебниками, как мы. Плюнул на всё. Теперь хоть будет человеческие деньги получать и никаких экзаменов. После последнего дежурства он, как понимаешь, написал в журнале своё любимое: "Всё в мире говно кроме мочи. Будьте счастливы".

-Да, от сумы и от тюрьмы. Он, кстати, по жизни сечёт, не прогадает. Но счастливы будем, нет выбора, - посмотрел я на Риту.

Большая грудь, огромное либидо и покрытое ранними морщинами лицо – все знали, что она любовница Бирмана. Как-то теперь? Но вскоре дела утряслись: Рита, в виде переходящего знамени или вымпела перепрыгнула из рук Бирмана в пухленькие, но крепенькие ручонки Грузенера. Видимо, меняя место работы, следует заводить новых любовниц, оставляя друзьям старых. Муж Риты – почти гениальный кардиолог не от мира сего, пребывал в приятном неведении или смирился, или что-то совсем другое?

Софа показалась мне в тот день особенно привлекательной. Новая причёска её чёрных волос удивительно гармонировала с чертами лица. Строгое платье до колен подчёркивало девическую стройность фигурки "Как здорово, что она разведена, - мелькнула мысль, и внезапно прожгло, - Она будет моей женой". От неожиданности и какой-то необходимой достоверности я затряс головой.

-Тебе плохо или ты с чем-то не согласен? - обратил на меня внимание Виктор.

Я несильно повёл плечами: "Мне замечательно. Я со всем согласен".

Все засмеялись. Я не понял, над чем.

Желающие стать специалистами-психиатрами обсуждали какой-то случай. Я сидел в удивительном своей приятной лёгкостью отсутвии присутствия, испытывая нежно покачивающее чувство благодати. Покой. Тишина. Умиротворение. Давно я так не влюблялся, если вообще раньше испытывал хоть что-то подобное. Хотя, каждый раз забываешь, а что же было. Как там: "Любовь бывает толь первая".

-Ну, и что нам скажет доктор Гершензон? – решила втянуть меня в общую тему Рита.

-Всё верно, - закивал я. К моему удивлению, все опять рассмеялись. Софа бросила на меня взгляд, от которого моё сердце оборвалось и забилось часто-часто. Все опять весело захихикали, на этот раз, как будто бы поняли, что со мной происходит. Того и гляди, кто-то выкрикнет детское: "Тили-тили тесто, жених и невеста".

-Ну, что будем учиться или будем веселиться? – сделал вид строгости Виктор.

Почувствовав необычайную, клокочущую радость, я выпалил: "Будем веселиться и будем учиться, как завещал нам дедушка Ленин".

-Вам он может и завещал, - серьёзно бросил Лайкин.

-Не, нам он – дедушка, - ввернул Казанский.

-Он завещал всему прогрессивному человечеству, - всё так же весело сказал Виктор по хозяйски, обняв Риту.

Я заревновал: он может вот так при всём честном народе да замужнюю женщину. Роман почему-то разозлился:"Или размазывать бульон вилкой по столу или делать дело".

Все сникли и продолжили учебный процесс. Только я ждал удобного мгновения, чтобы пригласить Софу на выставку художника, которого знал ещё по Москве.

Лайкин прочитал вопрос. "Теории шизофрении". Отвечали по очереди.

-Ну, Илья, как по поводу товарища Фрейда, - вернул меня к протекающей поблизости реальности Виктор.

-Тамбовский волк ему товарищ, - пробурчал я.

Отношения с Фрейдом у меня не сложились. Всё больше и больше он стал напоминать мне марксизм-ленинизм. Как в Союзе я не переваривал навязываемый марксизм-ленинизм, так в Израиле относился к теории Фрейда. В те годы в головы психиатров вбивали фрейдизм. Меня это раздражало, но я понимал, что без подстройки под местную идеологию корочки специалиста-психиатра не видать как своих ушей. Говорят, что приехавшие на заре израильской истории несколько психиатров-психоаналитиков из Аргентины и установили такие порядки. Не нравится – катись на все четыре стороны. Строгие правила чужих монастырей вместе с их уставами действуют во всём мире.

возврат к началу.