Я знал, что Виктор придёт. Не прийти он не мог.
Второго мая 2004 года арабы из засады расстреляли движущуюся по шоссе машину. Когда автомобиль беспомощно застыл на обочине, арабы подбежали к нему и в упор произвели контрольные выстрелы в головы пассажиров… молодой женщине и её четырём дочерям, младшей из которых только-только исполнилось 2 года. Сама женщина была на восьмом месяце беременности; арабы не дали родиться её пятому ребёнку – долгожданному мальчику.
Павшая семья Хатуэль. Тали Хатуэль, 34 года, была на восьмом месяце беременности. Девочки: Хила - 11 лет, Хадар - 9 лет, Рони - 7 лет, Мирав - 2 года. По их беременной маме и по ним арабы произвели контрольные выстрелы в головы
Девятого марта 2002 Виктор договорился с двумя приятелями отметить начало своей работы на новом месте. Тот весенний вечер по средиземноморским понятиям выдался прохладным, но температура не смутила, ни жителей городка Нетания, ни туристов. Оживление царило на центральных, приморских улицах, улочках, переулках. Одни заполнили многочисленные места развлечения, в основном пищеварительного. Другие просто сидели на скамеечках или прохаживались, мирно беседуя и вдыхая запах плещущегося невдалеке мор.
Гад Махгннес - узенький, близкий к центру переулочек на высоком, резко обрывающемся к морю берегу, - образован в основном гостиницами, на первых этажах которых расположены рестораны, кафе, бары. Виктор и Шимон встретились в условленном месте и, не дождавшись приятеля, решили занять места в баре гостиницы «Джереми».
-Давид как всегда опаздывает, - отхлебнул Виктор пива, которое приучился пить за пять лет проживания в Англии.
-Как будто бы для тебя это новость, - пожал плечами Шимон и в этот момент вечернюю негу небольшого, курортного, тихого городка взорвали выстрелы. Засвистели пули, загремели взрывы, началась бойня безоружных и беззащитных.
-Ложись, - бросился Шимон на пол, увлекая за собой совершенно растерявшегося друга. На несколько мгновений Виктор отключился. Когда он смог воспринимать происходящее, то почувствовал что-то на груди, ощутил тёплую, липкую жидкость, приподнял голову и увидел тельце 8-9 месячного младенца. Входя в бар, Виктор сразу же обратил внимание на сидевшую на коленях молодой красивой женщины девчушку с белыми кудряшками. Очаровательная крошка напомнила ему дочку: жена Виктора - англичанка. Дитя что-то весло лепетало, с удовольствием уплетая детское питание, которым кормила её родительница, как будто бы сошедшая с журналов мод. Мать и дочь настолько приглянулись Виктору, что он занял место рядом с ними.
Виктор пошевелился, и тельце скатилось с него, издав нежный стук опавшего осеннего листика. Пропитываясь ужасом происходящего, Виктор постиг, что половина черепа младенца снесена автоматной очередью, и разорванные артерии мозга ещё пульсируют, изливая новые и новые порции крови, заливающие трупик и растекающиеся по полу тёплой, чуть дымящейся, специфически пахнущей лужицей. Оставшийся на месте глаз был открыт, и Виктору показалось, что он смотрит на него. Виктор взвыл, затряс головой, приподнялся. На противоположной стороне переулочка два араба в форме израильских солдат «от живота веером» расстреливали всё живое из автоматов Калашников. Неожиданно Виктору показалось, что лицо одного из них он видит как бы через бинокль, различая даже капельки пота на лбу, морщинки в уголках глаз, прыщик на губе, там, где кончался усик. Такого кошмара Виктор еще не испытывал. Он пошевелил правой рукой и почувствовал что-то липкое и странное. Виктор подтянул руку к себе и увидел, что это кусок черепа девчушки вместе с волосами и кусочками мозга.
Прогремел взрыв гранаты. Виктор опять рухнул на пол.
Всё смешалось: крики, визжание детей, женщин, мужчин, вопли, стоны, визг, мольбы раненных и умирающих, треск автоматов, грохот выстрелов, свист пуль, взрывы гранат, звон разбиваемых витрин, посуды, бутылок, хруст дерева, топот ног, лай и вой собак, вой полицейских сирен. Если в аду что-то и звучит, то именно подобная какофония звуков.
Шимон уже сориентировался: «Бежим, - заорал он, - девочка мертва. Если арабы ворвутся сюда нам крышка». Ругаясь, отплёвываясь, Шимон потянул приятеля в сторону боковой двери бара, выходящей в небольшой дворик между гостиницами. Они проползли эти метры, вскочили возле двери, открыли её и рванули, что было духу прочь от места бойни. Внезапно всё стихло. Не сговариваясь, молча, они вернулись назад. Залитая кровью, растрёпанная, обезумевшая мать младенца стояла на коленях над её трупиком; дошло ли уже до женщины, что она осталась в живых, лишь потому, что большая часть залпа пришлась в тельце её дочери.
Виктор зарыдал, размазывая липкими от крови руками потоки слёз по испачканному кровью лицу.
Появились солдаты, полицейские, медицинские работники, какие-то люди в штатском.
-Страшнее, чем в Ливане. Не упади мы вовремя, то сейчас лежали бы рядом, - Шимон указал взглядом на ребёнка, - Ты весь в крови. Ты не ранен? - похлопал он Виктора по груди.
-Э-т-то её, - указал Виктор на крохотные останки.
-Пошли. Мы здесь уже никому не поможем, - покачал головой Шимон.
Через неделю Виктор пришёл в психиатрический диспансер. Здоровенный, молодой человек плакал навзрыд. Прошло несколько минут, прежде чем он смог произнести хоть слово: «Доктор, я не сплю. Я боюсь любого шороха. Я не могу видеть солдат: мне кажется, что они все - переодетые арабы. Я всё время слышу этот стук, как она падает с моей груди, с меня, я всё время ощущаю её кровь, этот страшный запах крови. Я вижу на её месте мою дочку. Доктор, это была семья из Австралии. Приехали посмотреть, отдохнуть… - он замолк, долго сморкался, - Я в армии был поваром. Хорошо, что мой друг служил десантником и воевал в Ливане. Если бы он не бросил меня на пол, то следующая очередь, которая и убила ребёнка, - ражий мужик опять заревел по-детски, - Точно прошила бы и нас, - слёзы градом покатились из глаз Виктора, - Я бы здесь сейчас не сидел. Я всё время ругаюсь с женой: я не даю ей выйти из дома. Я не могу отпустить детей на улицу. Перед моими глазами всё время те картины. Доктор, это - ужас».
Через несколько месяцев лечения Виктору стало лучше. Но после каждого теракта в Нетании, он появлялся в диспансере из-за ухудшения состояния: всё возвращалось, как в первые дни после пережитого им. Опять требовалось время, чтобы Виктор успокоился и смог вернуться к более-менее нормальной жизни. В перерывах между терактами он сумел начать работать, занялся спортом, отваживался выходить в город.
Убийство беременной женщины с четырьмя дочерями опять выбило Виктора из колеи. Предо мной вновь сидел крупный, атлетически сложенный молодой мужчина с шеей борца, из глаз которого градом катились слёзы, нервно размазываемые им по щекам: «Когда я увидел по телевизору пять могил, четыре детские, фотографии, я сошёл с ума. Я думаю, что их отец ещё не понял, что произошло. Он отсутствовал. Доктор, я впервые подумал: «Случись это с моими детьми, - Виктор остолбенел и несколько минут был не способен произнести ни слова, затем лихорадочно зашептал, - Я бы нанял, украл, купил самолёт. Я набрал бы яда и опрыскал бы всю Газу. Я травил бы их, как крыс, как крыс, как крыс. Они – не люди. Они – бешеные собаки. Травил бы их, пока меня не сбили бы. Зачем мне жить, если погибнут мои дети? У меня, - он постучал себя по груди слева, - Я думаю, что тот отец не понимал, что происходит. Этого нельзя понять, Это не влазит в голову. Гитлер убил миллионы, но если бы у него была дочь 6 лет, то разве могли бы мы сделать ей что-нибудь… Да у меня такая мысль не возникла бы. Доктор, а они приблизились и произвели контрольный выстрел по двухлетнему ребёнку. Они стреляли в головы детей с нулевого расстояния… Доктор, они – не люди…»
В кабинете установилась тишина, которую нарушал противный шум бензиновой косилки под окном.
Я вспомнил, что Достоевский писал о слезе ребёнка. В ХХ веке так написать не смогли бы. Похоже, что и в ХХ1тоже.
-Доктор, почему мир такой? За что?
-Нет ответа. Гитлер убил 6 миллионов евреев, скорее всего больше. Как минимум полтора миллиона из убитых были детьми. Не ищите ответа. Во всяком случае, в этой жизни и уж точно в обычном состоянии сознания.
-Вы верите, что будет и другая жизнь?
-Очень надеюсь. Это один из способов выживания, - сказал я, опять и опять понимая, что нет обычного, конвенционального лечения жертв террора. Хочет психиатр или нет, но он должен раскрывать перед такими пациентами свою веру, свой собственный способ уцелеть.в этом кровавом театре абсурда.
-Но если что-то случится с твоим ребёнком. Его-то ты больше не увидишь. 40 лет будешь жить и не увидишь. Зачем мне такая жизнь? Если ты без ноги, то всю жизнь так и будешь одноногим. Без ноги, без руки жить можно, а без детей - нет. Я не могу. Я опять закурил травку – она меня успокаивает. Я знаю, вы на меня за это очень сердитесь, но мне надо отключиться….
-Именно этого арабы и хотят: одних убить, всех остальных деморализовать, парализовать, сделать уродами, пьяницами, наркоманами, придурками, чтобы их следующему каннибалу-живодёру стало легче отправлять нас на тот свет. Их задача один убить на месте, а других разложить.
-Я не могу сомкнуть глаз – всё время вижу эти гробики и ту девочку. Я не могу успокоиться. Ну, когда это пройдёт? Не могу больше так. На той улице, где тогда была стрельба, я с тех пор ни разу не был. Когда я увидел по телевизору сразу же гроб и четыре гробика возле вырытых могил… Будь у меня автомат... Встретил бы араба, не знаю… Если бы те бандиты остались живы, то схватить бы их, приволочь и разрезать на кусочки, чтобы боялись, чтобы другим неповадно было. Они не должны выходить из зала суда и держать пальцы буквой «V», а потом через несколько лет возвращаться домой и вновь убивать нас…
-Да в тюрьме сидят, как в гостинице с тремя, а, то и с четырьмя звёздочками. Даже заводят семьи и делают детей, как жуткий убийца Кунтар, который на глазах израильксих солдат размножил голову ребёнку, застрелил её отца, бросил оружие и… остался поэтому жив . Он два раза женился в израильской тюрьме. Учился. Написал диссертацию. Кроме того, спасибо израильской власти, из самой тюрьмы по мобильным телефонам руководят новыми терактами… Проблема не в арабах, а в ничтожной и подлейшей израильской правящей клике, сдающей нас налево и направо, - думал я, испытывая нарастающее напряжение .
-Не абсурд ли это, доктор. Почему наши власти издеваются над нами? Им наплевать на нашу кровь. Они все заботятся лишь об арабах, - как будто бы прочитал Виктор мои мысли или чего уж там читать, весь воздух пропитан этим. Мы живём в этом поле.
-Хороший вопрос, на который простого ответа тоже нет. Если вообще вопрос. Они заботятся о своих карманах и тёпленьких местечках. Ну, и что? Мы должны знать, как нам быть, как, вопреки всему, выживать, - неожиданно я почувствовал, что не знаю, что говорить. Мне показалось, что звучу я фальшиво и нелепо.
-Моей третьей дочке исполнился год… Жена хотела с ней погулять, а я снова не даю ей выйти. Я опять не разрешаю жене выходить. Она хотела пойти в торговый центр, а я не разрешил. Мы всё время ругаемся по этому поводу. Мусульмане взорвали в Мадриде. Мусульмане хотели отравить людей в Лондоне. Какая на нас напасть. Почему мир такой? Зачем этот мир сделали таким?
-Виктор, этот вопрос вас разрушает, потому что ответа на него нет. Мир таким создан. Творца не очень беспокоит физическая сохранность сотворённых им тел. Везде и кругом хищные твари: акулы, волки, а то и бешеные, скорпионы, ядовитые змеи, пираньи, даже среди растений есть хищники. Ты или тебя. Выживает сильнейший. Я не думаю, что для вас это новость. Просто не стоит её забывать.
-Доктор, неужели им не снятся убитые ими дети? …
-Не знаю. Уродов расстрелявших семью Хатуэль хоть замочили. Я нашёл в Интернете написанное арабами по поводу убийства беременной женщины и 4 её детей: «Пристукнули пять свиней». И дальше: «Кровь бойцов джихада смешалась вместе в смертельных взрывах, вызывая у врага ужас». Враг – это беременная женщина и её дети. В отличие от многих евреев, арабы знают, что делать. Они достигают своего. Я не верю, Виктор, что араб-снайпер убивший прицельным выстрелом в Хевроне девятимесячную девочку Шалгевет Паз страдает из-за этого бессонницей. Наоборот, он чувствует себя прекрасно: он – победитель. Идёт Третья Мировая Война, хотя многим это и не нравится, а другие не согласятся с такой оценкой событий. Ислам наступает. Мусульмане, как я понимаю, за редким исключением, считают, что их цели оправдывают любые средства: Алла Акбар – Аллах Велик и они превратили его в кровавого Молоха. Мы – один из фронтов этой войны, хотим мы этого или нет. Многие врут себе и другим, потому-то столько жертв. Но так задуман этот спектакль. Просто, мы не можем понять его смысла. Но, если мы здесь, если у нас есть возможность защищаться, то очевидно, что у нас есть на это полное право. Может быть, это одна из важнейших задач нашего появления здесь и сейчас. При всём ужасе происшедшего… - я помолчал, потёр рукой переносицу, - И в этом есть смысл. Просто он скрыт от нас, - опять я высказывал и думал, что, разговаривая с пережившими арабские теракты, психиатр не может не раскрывать и своей веры, мировоззрения, политических убеждений; обычно это не делается. Ни один врач, психиатр, в особенности, не должен обходиться лишь таблетками. Что говорить жертвам террора? Интересно, что говорят другие психиатры жертвам террора?
-Вы на самом деле в это верите?
-Да. Если это не так, то вообще говорить не о чем. Я надеюсь, что даже в этом кровавом безумии есть некий смысл, который нам просто не доступен, - я открыл сайт с фотографией Тали Хатуэль и её четырёх дочерей: Хила - 11 лет, Хадар - 9 лет, Рони - 7 лет, Мирав - 2 года, и почувствовал, как сжалось сердце и похолодело внутри.
-Но я не хочу этого. Я был тихим человеком. Даже в армии я не мог стрелять и потому меня послали на кухню. Но сейчас я стал другим. Арабы меня изменили. Доктор, мы можем мстить? Я полон ненависти. Я взрываюсь от неё. Иногда мне кажется, что в груди уже не осталась места от боли, отчаяния и мести. Я тоже хочу их крови. Хочу видеть, как они визжат от боли, от страха, хочу видеть ужас в их глазах…
-Нет ничего плохого и в мести. Можно сказать, что без мести нет чести, а без чести далеко не уедешь. Но само по себе чувство мести, если оно длительно – одно из самых разрушительных для испытывающих его. Искажённый отрицательными чувствами мозг не способен правильно воспринимать мир, чтобы выживать. Следует научиться спокойствию, может в этом и есть наша задача. Я понимаю, что это легко сказать, но выбора-то нет, - вспомнил я Галича: «Быть бы мне поспокойней, не казаться, а быть», - и опять испытал неловкость и неестественность, фальшь, не знание что сказать, когда говорить надо, положение обязывает, - Мы должны делать всё, что помогает нашему выживанию. Наше выживание – это удар по арабам. Произошло то, что должно было произойти. Случайного ничего нет, но пока мы в настоящем, мы не знаем, что же станет не случайным в следующий момент и потому должны приложить все усилия, и ещё больше, чтобы происходило нужное нам, чтобы мы оставались живыми… Именно это - самое неприемлемое для арабов. Наша жизнь и выживание – для них Катастрофа.
-Вы верите, что возможно оставаться спокойным?
-Скорее всего, вообще нет ничего труднее, умения быть спокойным, а в нашем положении, особенно. Этому следует учиться, как и всему остальному. Просто у нас нет выбора, его нам просто не оставили. Правильное решение и значит правильное действие в нашем положении «быть или не быть» может родиться только из внутренней тишины. Кстати, как и все остальные, правильные действия…