Встречи.
Главная страница

Записки психиатра.

Совпадения имён, фамилий и всего остального невозможно, потому что всё ниже написанное не имеет никакого отношения к прекрасной и прочей действительностям.
Иногда и только в силу крайней необходимости используется ненормативная лексика!

Полонская вошла в кабинет. В её правой руке была длинная, выше её почти на метр, тонкая – 3-4 сантиметра в диаметре, палка. Левая рука с трудом тащила здоровенную сумку, чем-то набитую под завязку. Переваливаясь, как утра, делая вид, что хромает, Юдит добрела до середины комнаты, замерла, как дед мороз посохом стукнула палкой об пол: «Ёлочка, зажгись!» а затем прошкандыбала до стула напротив стола и села. Осмотревшись, поставила сумку между ног, а палку схватила двумя руками.

-Как вы себя чувствуете?

-Отлично. Я должна сделать сканирование костей. Вдруг у меня перелом бедра? - зачастила Полонская. В своих лучших состояниях она всегда говорит очень быстро и малопонятно. Естественно, что в психозе количество её речи резко возрастало, а качество не только не улучшалось, но резко падало.

Историю о «переломе бедра» я слышал уже не раз – с самого начала обострения.

Года за два до того, Полонская включила в свою бредовую систему доктор Кофман: стала обвинять её в преследовании, в том, что она сознательно делает ей гадости, отказалась приходить к ней на приём. Разумеется, в таких положениях психиатры, не могут продолжать контакт с пациентом и переводят его, чаще всего с радостью – речь идёт о тяжёлых, плохо поддающихся лечению больных – своим коллегам. Переход должен совершаться с ведома заведующего. Но доктор Кофман сама выбрала жертвой меня. Она пришла ко мне в кабинет и рассказала о чём идёт речь. Вариантов у меня не было: каждый психиатр знает, что может попасть в подобное положение, да и один пациент не повод выяснять отношения и требовать распоряжения заведующего. С тех пор Полонская наблюдалась у меня, всё время, пребывая в частичной ремиссии, о чём я, прежде всего, судил, по сообщениям социальных работников с места её работы в специальных мастерских: вела она себя там настороженно, раздражалась по самым незначительным поводам, кричала, обзывалась, иной раз в течение всего дня подозрительно оглядывалась. Во время посещений понять Полонскую было трудно из-за плохой дикции, да вдобавок она явно диссимулировала, то есть, не желала раскрывать врачу проявления своей болезни. Психиатры называют это отсутствием критики или не пониманием своего состояния. Очевидно, такое положение мне не нравилось, но Юдит отказывалась от любого изменения лечения. Затем она его вовсе прекратила, конечно же, ничего мне об этом не сказав. Социальный работник передала, что Юдит почти перестала работать, целыми днями ругалась и непрерывно оскорбляла одну из пациенток, за что ей запретили приходить в мастерские. Я стал приглашать Полонскую каждую неделю, чтобы она при мне или при сестре принимала действующее в течение семи дней лекарство, довёл его до максимально дозы, но тщетно. Как с гуся вода.

-Как вы спите?

-А как вы спите? – стукнула она палкой об пол и откинулась на спинку стула.

-Я сплю хорошо, а вы?

-Я сплю отлично. Я хочу поговорить с вами: мой семейный врач обозвал меня дурой и выгнал, не хочет посылать меня на сканирование, а у меня, я уверена, перелом бедра…

-Довела бедолагу, - подумал я и сказал, - С переломом бедра вы не могли бы так свободно ходить…

-Что вы все несёте? Вы знаете? У вас глаз-рентген? Это моё тело - я чувствую, что у меня перелом? - заорала Юдит, забарабанив палкой об пол.

-Вы по ночам находитесь дома?

-Да, я дома. Я с вами хочу откровенно поговорить: мне необходимо срочно сменить опекуна. Сейчас мой опекун – мой брат, он не даёт мне денег, и я голодаю. Вы должны срочно поменять мне его. Мне не нужен никакой опекун. Я – девушка взрослая и могу сама обойтись. Я сама могу быть опекуном. Хотите, буду вашим опекуном?

-Спасибо, очень лесное предложение – я должен его обдумать. Каковы ваши отношения с Иланой Кохен?

Возмущение Юдит выплеснулось из всех её наблюдаемых отверстий: глаза запылали сжигающим огнём, из ноздрей вылетел убивающий свист, переходящий в ультразвук, уши зашевелились, заострились, выбросили ядовитое облако, рот скривился, забрызгав слюной и очередями звуков. Понимал я лишь часть выкрикиваемого: «Вы с ней заодно? Да? Да? Так сразу же и скажите. Вы все заодно. Она меня избила. Да? Это можно? Это разрешено? Это так? Она посылает людей, чтобы они меня отравили. Вы с этим согласны?»

-Далеко её крыша уехала – прямиком в дурдом, - подумал я и бесцеремонно перебил Полонскую, - К сожалению, согласно сообщениям из полиции и от социального работника вы пришли ночью, разбудили весь дом, рвались в дверь, угрожали убить…

-Вы заодно! Вы там не были. Вы мне не верите. Она имеет право?

-Более того, утром вы её подстерегли, схватили за волосы, плевали в лицо, угрожали убить… - опять без стеснения ввернул я.

Юдит застучала палкой по полу: «Ложь! Ложь! Ложь! Вы все заодно!»

-Так ведь и по башке палкой врежет. Ни в коем случае нельзя излучать страх, - расслабил я лицо, чуть откинувшись на спинку стула, чтобы в случае чего защититься от возможного удара: «Юдит, я вас ни в чём не обвиняю: я понимаю, что вам плохо, вы мучаетесь, вы нехорошо себя чувствуете…»

-Я себя чувствую замечательно. Это вам плохо. Вы что хотите засунуть меня в больницу? Да? Вы думаете, что я сумасшедшая? Да. Так я вам скажу, что я уже там лежала. Я туда больше не пойду. Если вы хотите, то сами ложитесь. Я буду носить вам передачи…

-Если я не засуну тебя в дурдом, то уже моей жене придётся носить мне передачи в тюрьму, - подумал я и сказал, - Ни в коем случае не засунуть, Юдит, не засунуть. Вы сами понимаете, что вам совершенно необходимо лечь в больницу, потому что всё последнее время…

-Ни в какую больницу я не поеду.

-Юдит, вы не сможете не лечь. Ни одно общество не может позволить себе агрессивное поведение граждан. Если человек не имеет отношения к психиатрии, то за агрессию его или её сажают в тюрьму, а если имеет, то за нападение на других он или она ложится в больницу. Вы ругалась, схватили женщину за волосы, угрожали убить. Я знаю, что вы делали это не со зла, а потому что плохо себя чувствуете…

-Почему ты веришь им, а не веришь мне? Они на меня клевещут. Никого я не собираюсь бить. Ни на кого я не собираюсь нападать. Никого я не собираюсь убивать.

В кабинет кто-то заглянул – устал ждать.

-Хорошо, Юдит. Вы не виноваты. Я вас ни в чём не обвиняю. Я понимаю, как вы мучаетесь, поэтому вы немедленно поедете в больницу. Вы поедете на такси за счёт диспансера.

-Ничего я не мучаюсь. Это ты, маньяк, мучаешься. Дай мне шанс – я должна начать новую работу на следующей неделе. Мне нужны деньги, мой брат, такое же сраное дерьмо, как и ты, не даёт мне денег на еду. Разве я виновата, что у меня перелом бедра?

-Ни в коем случае: я вас ни в чём не обвиняю. Если у вас, на самом деле перелом бедра, то в больнице есть рентгеновский аппарат и вам мгновенно сделают снимок. Вы сами сказали, что семейный врач не даёт вам направления, а в больнице немедленно дадут.

-Так дай мне шанс, изверг.

-Вы не имеете права разговаривать со мной в такой манере.

-Ты не человек. Ты – изверг…

-Мы кончили разговор на сегодня, - встал я, - Вы немедленно едете в больницу или я вызываю санитаров, и они забирают вас против вашей воли. Третьего вам не дано.

-У тебя нет таких прав.

-Я вам сказал. Или вы едете в больницу по своей воле, или приезжают и забирают вас против вашей воли, что я вам, совершенно искренне не советую: привезут, привяжут, начнут делать уколы. Продержат вас, Б-г знает сколько времени. Зачем? Поедете, как самый уважаемый человек на такси за наш счёт …

-Ты – лицемер, дерьмо, ничтожество. Я кончила с тобой. Ты – не человек! Ты - дерьмо! Иди ты к ёбанной матери. Я больше не буду иметь с тобой никаких дел, - приподняла она палку.

-Как бы по башке не заехала, - подумал я, чуть приоткрывая рот для расслабления лица, расслабляя тело, успокаивая дыхание и готовясь, в случае необходимости, защититься от удара.

-Дай мне неделю.

-Нет, Юдит. У вас есть лишь два выбора: или вы добровольно едете в больницу, или за вами приезжают и вас забирают.

-Дай мне шанс.

-Это для вашей же пользы.

-Я лучше тебя знаю, что мне на пользу.

-Тогда я прямо сейчас звоню районному психиатру, и она посылает людей, - блефовал я, так как, даже при согласии районного психиатра издать распоряжение о принудительной госпитализации – в отношении Полонской сомнений не возникало - санитары могли приехать, в лучшем случае, через несколько часов, а то и на следующий день. Нелепая и опасная для больных и окружения система, но другой не завели.

-Хорошо, дай мне сходить домой собраться и я вернусь сюда.

-Опа, неожиданный исход, но у меня нет выбора: она не отказывается от госпитализации, сейчас никому не угрожает. Другое дело, что может выйти и на кого-нибудь напасть. Ударит палкой по башке старушку, а то и ребёнка. Потом доказывай, что ты не козёл, что совершенно невозможно при данной системе. Но, с другой стороны, у нас нет никаких прав задерживать её силой: ни мне самому, ни охраннику. Нелепые местные законы, защищают, прежде всего, преступников и сумасшедших, - думал я.

-Я должна пойти. Я живу здесь рядом.

-Если вы не вернётесь через 30 минут, то за вами приедут, и будет нехорошо, - опять блефовал я.

Злобно стуча палкой, Полонская оставила кабинет. Её место тут же занял небритый кавказец лет 45 – Пейсахов Ханино. Лет 10 тому назад он попал в автомобильную катастрофу, в которой получил сильнейший удар по голове, приведший к длительной потере сознания. В последствии у Ханино развился психоз – он видел, как к нему приходит маленький старик, которого он принимал за чёрта, смеётся над ним, надоедает, зовёт, ругает. Ханино злился, кричал, прогонял «чёрта». Лишь большие дозы препаратов несколько улучшили его состояние.

Пейсахов всегда носил шляпу, был небрит, никогда не смотрел в глаза: он садился на стул боком ко мне, уставившись в стенку напротив.

-Как вы себя чувствуете?

-Хорошо.

-А старика видите и слышите?

-Да.

-Чего же здесь хорошего?

-Ничего, но меньше.

-Ханино, почему вы на меня не смотрите? – почти каждый раз я задаю этот вопрос.

-Чего смотреть-то?

-Так принято. Когда люди разговаривают друг с другом, то они смотрят друг другу в глаза. На других вы смотрите?

-Нет.

-Почему?

-Боюсь.

-Чего вы боитесь?

-Не знаю.

-Я разговаривал с вашей сестрой – она вчера мне звонила. Она о вас очень заботится. Она сказала, что вы не моетесь. Почему вы не принимаете душ?

-Надоела она мне.

-В Израиле нельзя не мыться: вы должны два раза в день принимать душ.

-Старик чаще всего приходит, когда я в ванной.

-Скажите ему: «Иди к чёрту – в Израиле жарко и надо мыться каждый день».

-Он и есть чёрт.

-Тем более, вот пусть и валит к своим, а вам не мешает. Попробуете?

-Ладно.

Раздался звонок: «Илья, Полонская вернулась», - сказала регистратор Ирина.

-Слава Б-гу. Шустра девушка. Не прошло и пятнадцати минут. Срочно вызывай такси, - вскочил я, - Ханино, вот вам очередь, продолжайте то же самое лечение и, пожалуйста, принимайте душ два раза в день – чёрт-старик не имеет права мешать вам быть чистым.

Юдит стояла с палкой и ещё более набитой сумкой возле регистратуры.

-Ты - не человек. Я с тобой кончила. Когда выйду из больницы, то ты уже не мой врач. Ты – лицемер. Ты – садист. Ты – маньяк. Ты – не человек. Ты – дерьмо. Ты – чудовище. Иди ты к ёбаной матери.

-Такси, - крикнул охранник.

-Юдит, вы делаете совершенно правильно. Я очень уважаю ваше решение… - кивал я, про себя почему-то вспомнив Высоцкого: «Я горжусь тобою, героическая козья морда».

-Я с тобой кончила. Ты – дерьмо, - заковыляла Полонская на выход с вещами.

-Надеюсь, что пару месяцев мы тебя не увидим. Но я посылаю её одну – у нас нет сопровождения, нет никаких правил перевозки больных в больницу, а расстояние, слава Б-гу, более 20 километров, большая часть из которых - междугороднее шоссе. А речь-то идёт о сумасшедших. Ударит ей моча в голову и решит она выскочить на трассе, а то и нападёт на водителя. Эти дебильские законы, точнее отсутствие их, идиотская непредусмотрительность, которая угрожает всем, подставляет врачей, - смотрел я вслед Полонской.

Регистратор Ирина - одна из немногих в диспансере, с кем я иной раз болтаю. Она делится со мной всеми сплетнями. Отношения Ирины с коллегами по регистратуре, мягко говоря, оставляли желать лучшего. Ирина рассказывала, что когда пришла сюда работать, то начальница регистратуры Геула просто сживала её со света, всё время жаловалась заведующему, что Ирина ничего не делает, только болтается, на иврите говорят: «греет место». Заведующий даже собирался её уволить, но почему-то в последний момент передумал. Ирина любила повторять, что Геулу сбагрили в диспансер из больницы за её наушничества. Вроде бы продолжала она тоже самое и в диспансере, исправно сообщая всё начальнице отдела кадров, с которой они были давние подружки. Заведующий диспансером хотел вернуть Геулу обратно, но не тут-то было. Я старался поддерживать хорошие отношения со всеми. За годы работы у меня не возникло ни одного конфликта, ни с кем, в том числе и с Геулой, которая мне всегда улыбалась и делала всё, что бы я её ни попросил, тем более, я старался свести свои прошения к самому минимуму. Я знал, что заведующий получает информацию о происходящем от Ирины, ставшей со временем его доверенным лицом. С другой стороны, ничто не мешало Геуле передавать в отдел кадров и администрацию больницы мельчайшие подробности, что ей ни заблагорассудится о заведующем диспансером, обо всех остальных поимённо и обо всём происходящем здесь. Не обделяла Геула и доктора Векслер, поставляя ему специальную порцию вестей: заведующий всё мотал на ус, которого у него не было. Большая часть сотрудников диспансера считали главным осведомителем заведующего Ирину, что постоянно ей и высказывали. Что взять, с женского коллектива.

-Я вчера так разозлилась на Перельман, - начала Ирина по-русски, потому что мы были в регистратуре одни, - Когда она только пришла сюда на работу, то сделала из себя такой вид, сус авода ¹, - Ирина приехала в Израиль совсем маленькой, говорила по-русски с выраженным акцентом, вышла замуж за еврея ливийского происхождения, - Но когда приспособилась, почувствовала, что её не выгоняют, то совсем изменилась. Вначале только и кричала: «Дайте мне ещё больных», а сейчас всеми силами отпихивает. Не хочет принимать. Убегает с работы и врёт, что находится на работе. Вчера куда-то сбежала – сказала, что у неё выступление в суде, но она вернётся. Часа в два позвонила мне и говорит: «Я сегодня не вернусь». Что я заведующая диспансера что ли – не вернёшься, так не вернёшься: «Хорошо». Сегодня утром, до того, как я пришла, она соврала Геуле и Мазаль, что вчера вернулась. Когда я пришла на работу, то меня эта, - Ирина презрительно кивнула на место своей начальницы, - Стала спрашивать: «Где послеобеденный вчерашний лист приёма доктор Перельман?» Я ей отвечаю: «Она вчера не вернулась». «Не может быть – она нам сказала, что принимала и после двух часов»… В общем, слово за слово, всё выплыло. И ты знаешь, что Перельман сказала?

-Откуда мне, я и на более простые вопросы не отвечаю, а тут такие загадки природы, извини, флоры и фауны, точнее, серпентарий.

-Она сказала, что это я дала ей разрешение не приходить, - не обратила Ирина внимание на мою реплику, я не уверен, что она знала все слова.

-Неужели это правда? - подумал я.

-Я на неё так разоралась, без соли съела. Потом даже пожалела. Она меня боится. Ладно, это глупость, но Геула-то поверила. Она всем говорит, что доктор Векслер дал мне очень много прав, потому-то я и, на самом деле, разрешила доктор Перельман не возвращаться на работу. Она думает, что я её подсиживаю. Пусть с Перельман разбирается доктор Векслер. Но он не может, так как если он её уволит, то никого взамен не дадут и её полставки пропадут – такова политика Минздрава. Подозревает меня чёрт знает в чём, - она опять кивнула на пустующий в такое время – Геула работала до 12 часов дня – стул своей начальницы.

Я старался не замешаться ни в одну из наших диспансерных склок, пытаясь продолжать поддерживать хорошие отношения со всеми, раз лично меня никто не трогал. Другое дело, что меня уже несколько раз подставляли, потому что я доверялся и не проверял – выполнили мою просьбу или нет. Речь шла о социальной работнице, которая должна была взять одного из пациентов на психотерапию. Тот случай кончился трагически – пациент убил жену и покончил с собой. Подкопаться под меня было не за что, потому-то я остался работать и даже не получил не только выговора, но и предупреждения. Только когда я спросил социального работника о пациенте-убийце, то она сделала вид, что ничего не знает и не понимает о чём идёт речь. С тех пор я взял за правило: никому не верить, полагаться ни на кого нельзя, и если не хочешь вляпаться в какое-нибудь дерьмо, то обязан проверять всё сам, и, при необходимости, повторять и повторять. В случае прокола – ответственность лежала только на мне.

-Пусть это подозрение будет твоей самой большой неприятностью, - сказал я одну из моих самых любимых фраз, и увидел, что в диспансер вошла Лиора. Охранник осмотрел её сумочку и обзвонил детектором металла.

-По мою душу, - кивнул я.

-А, эта блядь, - бросила Ирина.

-Откуда ты знаешь?

-Не хотела бы, да знается. Я уже столько лет живу в Эммануэле, а городок у нас маленький.

-Мне она не говорила. До того ли ей? Наоборот, всё время жаловалась, что у неё сухо, - сболтнул я, подумал, что лишнего, но тут же вспомнил, что все карточки и записи в компьютере находятся в полном распоряжении любого сотрудника диспансера, и уж тем более, любопытных регистраторов.

-До того, до того. Хорошо, хоть тебе не предлагала, - усмехнулась Ирина.

-В чём мы видим самый большой успех всего нашего небольшого, но очень дружного коллектива,- сказал я, выходя из регистратуры. «Похоже, что с Лиорой Ирина ошиблась. Для чего ей было бы почти год во время каждой встречи жаловаться на сухость во влагалище, мешающую половым сношениям? Приработок на ниве древнейшей профессии плохо совместим с выраженным дефицитом увлажняющей смазки».

Только я устроился за моим столом, как в дверь постучали.

-Войдите.

-Это я, доктор, - робко переступила через порог Лиора, прикоснувшись правой рукой к мезузе ² и затем поцеловав руку.

Выглядела она спокойнее, чем обычно. Одета была как всегда – вызывающе-неприятно: голый, заплывший жиром пупок, доступные любому и каждому взгляду растяжки – стрии на бёдрах и благодаря опущенной юбке позволялось видеть подобную прелесть и на ягодицах.

-Мне сделали операцию на ноге, - сходу, не дождавшись моего вопроса, приподняла Лиора свою изуродованную шрамом нижнюю конечность, – От этих болей можно сойти с ума.

-Что говорит хирург?

-Ничего не говорит. Разве хирурги говорят? Хирурги только режут по живому. «Мы свою работу сделали. Возьми таблетку от боли и заткнись», - вот что говорят хирурги.

-Про хирургов она явно не врёт, - подумал я и спросил, - Как вы чувствуете себя с моей точки зрения?

-Как всегда дерьмово. Разве это жизнь?

Я молчал, скосив взгляд на экран монитора, где в окне программы «Интернет эксплоурер» красовались как всегда отвратительные новости Израиля – погибшие на дорогах, арабские обстрелы, бандитские разборки, коррупция на самом высшем уровне. Лиора тоже замолчала.

-Наверное, я много грешила. Вы верите в Б-га? – разорвала она тишину.

-Да.

-Вы читаете псалмы?

-Нет.

-А я читаю. Вы знаете, кто такой раби Нахман из Браслава ³?

-Конечно.

Она достала из сумки небольшую книжечку: «Куда ты бежишь?» - одна из выпускаемых браславскими хасидами для раздачи на улицах, в том числе водителям автомобилей на перекрёстках, пока горит красный свет.

-Раби Нахман так и говорит: «Надо всегда радоваться, даже когда тебе плохо». Я так и пытаюсь делать. Радоваться именно когда плохо. Я стала последовательницей раби Нахмана. Ничто так не созвучно моей душе, как его учение».

-Интересно, как всё переплетено и непонятно: рождённая в Израиле йеменская еврейка стала последовательницей местечкового еврея жившего в ХVIII веке на Украине. Хотя, раби Нахман – местечковый только по месту рождения, но никак не по духу. Один из выдающих людей последних веков. На его фразу: «Весь мир – это узкий мост. И самое главное ничего не бояться», - написали музыку во время самых страшных боёв Войны Судного дня 1973 года, - прокрутилась в голове мысль.

-Я вам этого не говорила… - Лиора замолчала, поправила причёску, - Но я хочу, чтобы вы это знали… - она опять стихла, посмотрела мимо меня за окно, - Я должна была продавать себя мужчинам. Разве я могу заработать деньги? Куда они меня посылают на работу?

-Значит, как и обычно, Ирина - права. Все твои рассказы о «сухости» влагалища, которые ты так любила выплеснуть на меня – ложь. Или я плохо знаю гинекологию и ещё хуже женскую психологию. Хотя, «…не судите и не судимы будете», - подумал я.

-Не от хорошей жизни я пошла на это. Чего они посылают меня на тяжёлые работы? Я могу встать в 6 часов утра и целый день грузить апельсины?

-Разумеется, что нет – лучше полежать под мужиком за 150-200 шекелей - заработок за день, а потом почитать псалмы. Религиозная блядь. Одно другому не мешает. Не знаю только, помогает ли? Хотя, она на самом деле посттравматичка, то есть, работоспособность по определению должна быть снижена. Скорее всего, на свободном рынке она работать не способна. С другой стороны, я не уверен, что она работала до аварии, - думал я.

-Я говорю с Б-гом, как советует раби Нахман. Если мне трудно, если мне тоскливо, если мне хорошо, я всегда стараюсь говорить с Б-гом. Раби Нахман говорит, что Б-г наказывает злоупотребляющих половыми актами. Но где я возьму деньги? Я могу прожить на их пособие? Тем более, что иногда они его мне вовсе не платят. Я вам говорила уже – я стала слепнуть - должны сделать операцию из-за катаракты. Б-г меня наказывает. Я – грешница.

-Вам помогает самообвинение?

-Нет. Становится совсем плохо.

-Так зачем оно вам? Постарайтесь переключаться на что-нибудь другое, что вас не разрушает, тем более, раби Нахман тоже не советует заниматься самоедством.

-Правильно. Когда я читаю истории раби Нахмана и псалмы, то я в другом мире. Я забываю про всё. Я вам очень советую начать читать раби Нахмана и псалмы, хотя бы изредка. Вам это тоже поможет. У каждого есть свои проблемы, я уверена, что у вас они тоже есть.

-Конечно. Спасибо.

-Нет, правда, на самом деле попробуйте. Доктор, почему и вы тоже против меня?

-Что вы имеет в виду?

-Вы не хотите писать письмо в Национальное Страхование, а там издеваются над нами. Вы бы только знали, как они над нами издеваются.

-Они должны к нам обратиться.

-Плевать они хотели на всех на нас. Они мне так и говорят: «Как мы решим, так и будет. Пусть твой психиатр напишет нам».

-На самом деле, отвратительная организация, и, скорее всего, Лиора не врёт. Им просто лень, или они преследуют какие-то свои цели, например, экономят средств, особенно сейчас, когда власти по-наглому воруют, а что не спёрли, то разбазаривают по-чёрному, - подумал я.

-Если вы им не пишите, то они не дают мне денег. Хоть вы не утяжеляйте мою жизнь – она и так вся в дерьме. Я вас очень прошу – напишите им письмо, не ждите запроса от них. Они его вам не пошлют, - заревела Лиора.

-Давно было тихо в городе, - подумал я и сказал, - Ладно, напишу без их запроса.

-Сделайте это сейчас.

-Умеет эта слабая и беззащитная выбивать всё, что ей надо. Иначе не выживешь, - думал я, печатая письмо в Национальное Страхование.

-Спасибо, - получив требуемую бумагу, встала Лиора, прошла к двери. На выходе возле книжного шкафа стояло старое, потёртое, но глубокое, мягкое и удобное кресло. Начальник выбросил его из своего кабинета, заведя модерную мебель. Я подобрал, так как иногда проводил сеансы гипноза. Лиора плюхнулась в кресло и весело заулыбалась.

-Куда подевались все её слёзы? Как она лихо оплакивала свою тяжёлую долю. Как мало надо для счастья – удобное седалище и привет, - подумал я.

-Вы знаете, до вас, - весело щебетала Лиора, - Я была у психолога. Он требовал, чтобы я нарисовала ему несколько картинок. Он посмотрел на них и сказал, что у меня трудности с мужчинами. При этом он так смотрел на меня – это было лет 10 назад и мало мужчин на меня на улице не оглядывались. Женщина всегда понимает мужские взгляды. У него был такой противный, раздевающий, липкий взгляд. Я-то знаю эти истории, когда психологи пользуются своими пациентками. Только мне этого не надо. Я к нему пришла совсем за другим. Я подумала, что он больше меня нуждается в психиатрической помощи. Вы знаете эти картинки, которые они показывают?

-Да.

-Почему же вы мне их не показывали? - кокетливо вытянулась она во всю длину на мягком, засасывающем сидении.

-Я – психиатр, мы этим не занимаемся, - постарался я придать голосу сухую официальность, давая понять, что пора и честь знать.

-Вы знаете такой камень? – протянула Лиора в мою сторону безымянный палец правой руки.

-Нет.

-Его называют розкварц - это камень любви к себе. Нам всем не хватает любви к себе. Но если мы не любим себя, то мы никого не можем любить. Я это поняла из рассказов раби Нахмана. Почитать бы их на идиш ⁴. Жалко, что я не родилась ашкеназийской еврейкой или не вышла замуж за ашкеназийского парня. Вы намного лучше относитесь к женщинам, чем сефардские ⁵. мужчины. Сефарды относятся к женщинам, как арабы, а вы, как европейцы.

-Эту тему мы уже обсуждали, - вспомнил я.

-Пусть я и грешила, но я всё равно должна любить себя. Может, Б-г хотел, чтобы я грешила. Ладно, хорошо здесь у вас, но идти надо, - встала Лиора и вышла из кабинета, не забыв и на этот раз прикоснуться к мезузе и поцеловать несущую прикосновение руку.

1 – сус авода – иврит, рабочая лошадь Возврат.

2 – мезуза – иврит, - дверной косяк – это свиток с двумя фрагментами Торы (Пятикнижия) (Дварим 6:4-9 и 11:13-21 - Второзаконие 6:4-9 и 11:13-21), написанными на иврите. Это первые два абзаца молитвы Шма Внемли. Они провозглашают единство Б-га и существование завета между Ним и еврейским народом. Возврат.

3 – раби Нахман из Браслава - живший в ХVIII веке хасидский цадик (праведник), последователи которого имеются до сих пор и часто танцуют на улицах. Хасидизм – религиозное направление в иудаизме, возникшее в ХVIII веке в Восточной Европе. Возврат.

4 – идиш - один из индоевропейских языков (германская группа), бытовой и литературный язык ашкеназских (германских по происхождению) евреев. Сложился в X-XIV веках на базе одного из верхненемецких диалектов, который подвергся интенсивной гебраизации (включению слов из иврита), а позже - славянизации. Письменность традиционная древне-еврейская, приспособленная для передачи фонетической системы идиш. Возврат.

5 - Сефарды (ספרדים) — потомки евреев, изгнанных в конце XV века из Испании и Португалии или покинувших Пиренейский полуостров впоследствии (в XVI—XVIII в.). Традиционно пользовались языком ладино (сефардским), близким к испанскому. Живут в странах Северной Африки, Малой Азии, Балканского полуострова, а также в Израиле. Термин сефард происходит от Сфарад, что на иврите означает «Испания». Материал из Википедии — свободной энциклопедии. Возврат.

возврат к началу.