Встречи.
Главная страница

Записки психиатра.

Совпадения имён, фамилий и всего остального невозможно, потому что всё ниже написанное не имеет никакого отношения к прекрасной и прочей действительностям.
Предупреждение: ненормативная лексика использована только в силу необходимости.

Это была неделя перед Днём Искупления, который по-русски чаще называют, по-моему неправильно, Судным днём. Кроме того, израильский профсоюз в очередной раз объявил всеобщую забастовку, поэтому многие пациенты, назначенные на тот день, не пришли, думая, что диспансер тоже не работает. Это подарило мне один из редких моментов одиночества в приёмное время. Я решил воспользоваться удачей, чтобы написать письма-ответы на запросы, которых накопилось довольно много.

Но не тут-то было. В дверь постучали. «Войдите», - недовольно бросил я.

На пороге кабинета выросла Лиора. На голове её красовалась чёрного цвета шапка – женская фуражка, какие иногда носят религиозные еврейки. Но чёрное одеяние было из совсем другой оперы: обнажённые до плеч руки, вместо рукавов прикрывались ниспадающими вермишелью шнурками, да полоса жирненького животика с явными стриями разделяла юбку выше колен и кофточку.

-Я без очереди. Я пропустила свою, потому что не могла прийти. Я не могу вас поймать по телефону, - резко бросила она, рыдая.

-Теперь я отвечаю на телефоны два раза в день с десяти до пол-одиннадцатого и с четырёх до полпятого. Очень плохо и неправильно отвечать на телефонные звонки во время беседы, кому это понравится. Сейчас будет только так. Вам самой разве было приятно, когда наш разговор всё время прерывали звонки?

-Они не переводят, а потом я не могу дозвониться: всё время занято, - усилился рёв.

-В день я отвечаю телефонов на двадцать.

-Всё время занято, - ещё сильней, навзрыд заревела Лиора, приблизилась к столу и села на стул напротив.

-Хорошо, не будем спорить, - неожиданно я почувствовал раздражение.

-Доктор, меня должны были сегодня оперировать, но из-за забастовки выписали из больницы.

-Что оперировать?

-Катаракту.

Я присмотрелся: на её тёмно-карем левом глазу чётко выделялось беловатое пятно на месте зрачка. «Можно назвать это бельмом? Глазные болезни – не самое сильное моё место, как и гинекология. На самом деле, что такое не везёт и как с ним бороться, молодая ведь ещё баба, - подумал я.

-К ёбанной матери, - в Израиле это говорят по-русски, не задумываясь, не понимая, даже дикторы радио и телевидения, - Что мне делать? – Лиора вновь зарыдала, громко и агрессивно, подвывая, - К ёбанной матери. Мне не дали пенсии. Секретарша, которая не врач, вообще никто, какое она имеет право? Я говорю ей: «Обратитесь к моему психиатру, он всё знает». Она мне отвечает: «Мы сами знаем, к кому обращаться». Вы получили от них запрос?

-Нет.

-Ну, вот видите. Когда вы последний раз писали в Национальное Страхование?

Я открыл в компьютере папку её писем: «В 2002 году».

-Вот видите, - Лиора всплеснула руками, - Как к собакам относятся. Это государство? Что мне делать? Теперь и денег не будет, - Лиора приподняла верхнюю губу слева, - Видите, все дёсны кровоточат. Я должна исправлять все зубы: они все шатаются, - неожиданно она сняла часть резца, покрутила её, установила на место, - Необходимо исправлять все коронки, а денег у меня нет, - она опять приподняла верхнюю губу, на этот раз всю и как будто бы решила не опускать её.

Зрелище не самое приятное: «Никогда не знал, что так снимается. Как только эти стоматологи работают? Хотя, за деньги-то, а получают они хорошо, явно, лучше психиатров. Сколько можно показывать мне поломанные зубы и набухшие дёсна? Верю на слово. Всё равно ведь не помогу в этом», - подумал я.

Толи Лиора поняла, что пора закрывать десну, толи рука устала держать губу, но наконец-то, свершилось: «Да ещё вонь из-за рта. Мне самой омерзителен этот смрад. Стоматолог мне сказал, что есть паста за 25 шекелей, которая помогает от кровоточивости. Чистить ей надо после каждой еды. Обычная стоит 7 шекелей. Могу я купить такую пасту, тем более, когда они оставили меня без денег. Что меня ждёт? У меня никого нет: ни мужа, ни родственников, ни друзей. Никого. Я говорю с Б-гом: «Помоги мне». К кому я ещё обращусь? Только к Б-гу…

Такой возбуждённой я её ещё не видел: «Лиора, давайте я вам дам успокаивающее».

-Не хочу. Я специально ничего не приняла, так как после них я – сонная, а я хочу, чтобы вы увидели меня такой, какая я есть без всяких прикрас. Я специально ничего не приняла, чтобы вы посмотрели меня такой. Только вы меня и можете выслушать. Здесь столько, - она постучала себя по груди, - Мне надо кому-то высказать. Но кто меня послушает, да и до вас не дозвонишься, а когда дозвонишься, то они не переводят…

Зазвонил телефон. «Так-то, - подумал я, - Только я ей говорил, что во время беседы звонков не принимаю».

-Илья, - услышал я голос Ирины-регистратора, - по-русски она всегда обращалась ко мне по имени, - Я сегодня раньше ухожу, потому, что работаю с утра. Ты справишься один?

-Конечно, нет, но уйти домой – это ведь святое, - ответил я ей тоже по-русски.

Ирина засмеялась: «Тогда «Гмар хатима това» - обычное приветствие перед Днём искупления, которое можно перевести: «Хорошей окончательной печати или литературно – Хорошей записи в книге жизни», - До Йом Кипура (Дня искупления) мы ведь не увидимся.

-Тебе тоже: «Гмар хатимат това».

-Ты постишься?

-Да.

-Тогда «цом каль», - лёгкого поста.

-Спасибо, но, по-моему, это, в принципе неправильное пожелание. Счастливо.

-Привет, - повесила Ирина трубку.

-Сейчас скажет, что-нибудь, - подумал я.

Но Лиора продолжала своё, наболевшее: «Забрали пенсию. Почему они меня гоняют? Шпыняют, как хотят? Я не сплю. Закрываю глаза, а сна нет, не могу заснуть. По утрам у меня дрожат руки. Внутри всё дрожит. Пусть эта секретарша придёт и посмотрит на меня. Оставили меня без денег. За что? Она, сама без высшего образования, кто она такая? Она оставила меня без денег. Плевать ей на меня. Они всё врут. Они гоняют меня. Как они это делают? Как будто бы на мне поставили крест. Как я прихожу, то они на меня даже не смотрят, вашего заключения не вызывают, а лишь видят, что я помеченная и всё. Такое оскорбление. Так помогают человеку? Сделайте меня здоровой, и я пойду на работу. Вы знаете, как оскорбительно ходить на эти комиссии в Национальном Страховании? Да, если бы я могла, разве я не пошла бы на работу, лишь бы не видеть их. Послали меня в бюро по трудоустройству. Какую работу они мне там дадут? Я на ногах еле стою. У меня с утра слабость. Я боюсь всего. Я не переношу шума. Не могу сосредоточиться ни на чём. И эта секретарь решает мою судьбу. Секретарша, сама неуч, определяет мою жизнь. Кто знает, заплатят ли мне за сентябрь? Они все заодно. Никому я не верю… Все против меня… Мой муж настраивает против меня сына. У него всё есть: новая жена, дети от меня и от неё, работа, деньги, друзья. Он меня сделал инвалидом. Я и ехать-то тогда не хотела, он меня заставил, а потом пинком под зад, когда я из-за его же аварии заболела. К русской ушёл – молодая, красивая, здоровая баба. Плевать ему на меня. Не помогаешь, так зачем же ещё ребёнка против меня настраивать? Жизни нет, и никогда уже не будет. Я ведь ещё совсем не старая, но вся развалившаяся, тут ещё катаракта эта – левый глаз ничего не видит. У меня такое стоит в груди, так давит, жжёт, ... – Лиора постучала по обозначенному месту, сильнее захныкала.

-У меня, к сожалению, нет сейчас салфеток.

-Ничего, - сквозь всхлипывания произнесла Лиора.

-Вы хотите пить?

-Да.

-А у меня воды нет и стаканов тоже. Будь стакан, налил бы ей мой чай из термоса. Но не из моей же кружки ей предлагать. Надо будет всё время держать в кабинете одноразовые стаканы с водой для таких случаев, - подумал я, и сказал, - Можете пойти вниз и попить воды.

-Мне не с кем разговаривать – у меня нет ничего и никого. Только дочь, но я не могу говорить ей. Я не хочу её расстраивать, да и неправильно это, чтобы мать плакалась дочери. Если я ещё живу, то только ради неё. Моя девочка держит меня на земле. Без неё я вообще ничего бы не делала. Зачем? Убила бы себя и всё. Моя жизнь давно кончилась, осталась одна мука. Её телефон даёт мне жизнь. «Мамочка, как твои дела?» - спрашивает она меня, и я оживаю. У меня появляются силы и желание жить.

-Сколько ей лет?

-17 с половиной. Она учится в интернате. Каждый её приезд для меня праздник, как глоток свежего воздуха. Я так боюсь: ей скоро в армию, то есть, должна будет ездить в этих долбанных автобусах, которые арабы взрывают, - Лиора вздрогнула и замерла, - Ужас! Страшно представить себя. Я сейчас легла на операцию в больницу одна – как пёс. Меня спросили: «С кем ты? Кто тебя заберёт после операции?» Никто. Одна. Никого. Только дочь даёт мне жизнь. Без дочери я давно бы покончила с собой. Зарыли бы, как бездомного пса, и ладно.

-Странное всё-таки она надела платье, и эта кепка, и зачем показывать всем такой живот? Хотя, может она всё-таки хочет чувствовать себя женщиной, а так хоть кто-то на неё посмотрит на улице? - подумал я.

В дверь заглянул уставший ожидать, пришедший в своё время пациент.

-Вот, выплеснула вам, и легче стало, - услышала Лиора скрип сзади, - Дайте мне две очереди: если я не приду по одной, то не должна буду звонить и просить новую. Мне это очень важно, хоть раз в месяц увидеть вас.

Я выполнил её просьбу.

-Вы напишите письмо в Национальное страхование? Я обратилась к адвокату.

-Конечно.

-Дадите его мне?

-Мы отправим его по факсу.

-В тот раз вы мне дали.

-Сейчас новые правила, - соврал я: мне не хотелось, чтобы она и на этот раз читала о себе, - Не волнуйтесь, они его получат.

Спустя несколько месяцев оказалось, что давать пациентам письма мы имеем право только в исключительных случаях и после подписания ими специальной просьбы.

-Не верю я им, соврут, дорого не возьмут. Скажут, что ничего не получили – они такие вруны. Дайте письмо мне.

-Если они скажут, что письма не получили, то свяжитесь с нами, и мы немедленно отправим ещё раз, - показал я голосом, что время нашей беседы истекло.

-Большое спасибо. Мне стало легче. Выпишите мне рецепты.

-Гмар хатима това, - Хорошей записи в книге жизни, - передал я ей рецепт.

-Вам тоже гмар хатима това, - встала Лиора и ушла, исчезнув на много месяцев.

возврат к началу.