Встречи.
Главная страница

Записки психиатра.

Совпадения имён, фамилий и всего остального невозможно, потому что всё ниже написанное не имеет никакого отношения к прекрасной и прочей действительностям.
Иногда и только в силу крайней необходимости используется ненормативная лексика!

Маленькая, узенькая, тихенькая, буквой «г», расположенная в нескольких минутах ходьбы от центра города улочка, скорее переулок провоняла чем-то затхлым, неприятным, непонятным.

Я никак не могу понять, что же там смердит? Собачьи какашки, обильно и вольготно покрывающие тротуары и проезжую часть? Это не Америка, где по закону выгуливающие своих собак обязаны собирать творимые их любимцами кучки; жаль, кстати, что не Америка, в этом смысле, разумеется. И во многих других, тоже. Благоухают ли несколько установленных впритык к тротуару помоек? Выделяют ли испарения старые, в основном и образующие эту улочку дома?

Кроме пахучести непонятного происхождения, улочка отличалась обилием кошек вообще и котов-инвалидов, в частности. Несчастные создания на трёх лапах, безухие, безглазые, облезлые, или всё вместе, а то и что-то ещё покалеченное, недостающее, изуродованное лазили по помойкам, прыгали по улочке и дворам, разбегаясь при появлении прохожих – скорее всего, представителей вида изувечившего их.

Ещё в 70 годы заполнили эту улочку, как и подавляющее большинство других израильских городов, продукты неизвестного широкой общественности гения местной архитектурной мысли тех лет; куда там советским «хрущёбам». Если даже не упоминать эстетическую сторону, то, согласно заявлению учёных, проживание под этими крышами над головой представляет смертельную опасность в случае очень возможного землетрясения. Но пока гром не грянул, пока стоит земля тихо и не колышется, то ответственные заняты чем-то другим, не исключено не менее опасным для не наделённых полномочиями…

Ряд строений 70-х годов разрывают три двухэтажных, приземистых, желтоватых домика за заборами, с запирающимися на ночь калитками. К стене одного из рукотворных крепышей приделана прямоугольная вывеска: «Центр психического здоровья «Мерказ Рамбам». Поликлиническое отделение», попросту, психиатрический диспансер.

Войти в учреждение возможно только через пристроенную, застеклённую веранду, на которой стоит стол охранника, обязанного осматривать всех посетителей, чтобы они не пронесли оружия. Телохранители трудящихся при психиатрии появились в израильских диспансерах в начале 90-х годов после того, как один из пациентов в Иерусалиме, будучи недовольным лечением своей нежной души, пришёл выяснять отношения с автоматом и в упор расстрелял четверых человек: психолога, социального работника, врача и подвернувшегося под шальную пулю посетителя.

Войдя в диспансер, я по обыкновению остановился напротив открытого окна регистратуры.

Со второго этажа спускалась высокая, тощенькая, чуть медлительная психолог Лиора.

-Что это у вас? От сглаза? – заметила она на моей левой руке облегающее её нечто странное, пластиковое, оранжевое, на котором было выдавлено на иврите: «Дайте народу решить» - надпись, конечно же, Лиора не разглядела.

Как только дьявольский план изгнания евреев премьер-министра Шарон накалил обстановку в стране, поставив её на грань гражданской войны и оранжевый цвет обратился в отличительную черту протеста, я тут же, впервые в жизни, надел на руку это подобие браслетика. Кроме того, я пристроил на дверь машины оранжевый флажок с магендавидом и залепил задний бампер наклейками в поддержку живущих в Газе и на Севере Самарии евреев.

Некоторое время спустя, какой-то горячий сторонник изгнания евреев, сломал древко флажка и забрал его. «Хорошо, что не разбили стёкла и не заминировали, - подумал я, выйдя после окончания рабочего дня из диспансера, увидев содеянное и открыв дверь машины, - Спасибо мистеру Шарону, такого накала ненависти в стране ещё не было».

-Помогает от сглаза? – тихо улыбнулась Лиора, не услышав моего объяснения.

-Мне нет - оранжевый, - поднял я в её направлении левую руку.

-А, теперь это мода.

-Ни в коем случае: совсем и не мода.

-Протест?

-Да. Надежда, что сатанинский план не воплотится в жизнь. Короче, не от сглаза, а от Шарона. Когда я говорю «сатанинский», то для меня - это не метафора.

Лиора опять улыбнулась – я только не понял в поддержку или в осуждение, кивнула и прошла в кабинет рядом с регистратурой.

-Почти точно, с осуждением: 99% психологов и социальных работников Израиля - левые, то есть, проарабски настроенные. Побежит докладывать заведующему? Скорее всего. Интересно, но до сих пор я не знаю его политических убеждений, как и всех остальных, кстати. А ведь при этом режиме могут и уволить. Если в Кнессет не пустили индийцев одетых в традиционные оранжевые одежды, то уволить такого как я – проще пареной репы. Чёрт с ними: ради чего я оставил СССР? Правду говорили: «Меняя Советский Союз на Израиль, мы, по сути дела, ничего не меняем». Плевать. Есть предел. Даже под страхом увольнения не сниму, - подумал я и спросил у регистраторов, - Как дела?

-Слава Б-гу, тихо, - ответила мне Геула – начальница над регистраторами.

-Продолжаем тишину, - начал я подъём по лестнице на второй этаж в мой кабинет.

-Доктор, Нер, - вспомнила, когда я поднялся до площадки между этажами, как и всегда, сказать осторожнее, большую часть времени, пребывающая в своих фантазиях далеких от места работы регистратор Мазаль, - Тут звонила жена Маймона – он утром напал на соседку, чуть не задушил её.

-Твою мать, - вырвалось у меня по-русски, и я продолжил на иврите, - Соедините меня, пожалуйста, с ней.

Каждый раз, когда я слушаю известия, то любое сообщение об убийстве, напрягает меня: где произошло? не один из моих ли?

Маймон Пинхас появился в диспансере несколько лет тому назад: привели его дети, потребовав срочного вмешательства, так как Пинхас угрожал своей жене Геуле. Это был худой, седой, чуть горбящийся пожилой человек в очках. На приёмах он всегда держался тихо и выдержанно, разговор сам не начинал, а ждал моих вопросов.

-Как вы себя чувствуете?

-Нормально.

-Где же нормально, - встревала, приходившая вместе с ним жена – суховатая, невысокая женщина в очках, - После выхода на пенсию совсем изменился: замкнулся, всё время всем недоволен, а последние годы может целый день просидеть на одном месте и слова не сказать. Вытащить к внукам – проблема. Но, то сидит, как к стулу прирос, а, то вдруг начинает орать, махать руками, да всё перед моим лицом. Я боюсь его.

-Вот, вот, - взорвался Пинхас, - Властная ты больно, всю жизнь хочешь подмять меня под себя…

-Да чем же это?

-А всем…

-Вы хотите поговорить со мной один на один? - обратился я к Пинхасу.

-Да...

-Хорошо, подождите, пожалуйста, вашего супруга в зале ожидания, - попросил я Геулу.

Когда жена вышла, Пинхас зачастил: «Она всегда так, всё на меня. Я устал от неё. Она отравила всю мою жизнь. Я мог бы достичь совсем других высот…»

-Каких высот?

-Ну, например, например, - он осёкся, видимо даже для себя не решил, на какие же высоты его не пустила неподходящая жена, - Ну, например. Совсем другой статус. Может, выбрали бы куда? – от напряжения он даже чуть вспотел.

-Хорошо, а что вы сейчас планируете сделать? -

-Ничего, что я могу планировать. Буду доживать, сколько мне осталось. Хотел бы в тишине и покое, но раз уж так получилось, то, что я могу сейчас делать?

-Бывают моменты, когда вы теряете контроль над собой?

-Нет.

-Ну, там вдруг бросили какой-то предмет в жену, когда она сказала или сделала что-то не по вас?

-Нет.

-Врёт или не врёт? – подумал я и спросил, - Или дали ей как-то пощёчину, за дело, как вы подумали?

-Было, но очень давно.

-А сейчас, если она что-то скажет или сделает…

-Я на неё руку не подниму, так как не хочу сидеть в тюрьме…

-Дай-то Б-г, чтобы хоть страх перед тюрьмой остановил тебя, - подумал я и сказал, - Это правильно, со всех точек зрения: в конце концов, у вас общие дети, и вообще жалко доживать свой век за тюремной решёткой.

Затем Маймон стал приходить ко мне без жены.

-Что вас не устраивает в вашем состоянии?

-Всё… устраивает.

-Как с женой?

-Хоть мы оба иракского происхождения, но я родился и вырос в Израиле, я люблю классическую музыку, люблю читать книги, а моя жена родилась в Ираке, она из примитивной иракской семьи. У нас совсем разные менталитеты.

-Как в Израиле любят это слово, используют почём зря. Недостаточно тонка для тебя, - подумал я и спросил, - В чём, конкретно проявляется эта разность?

-А во всём.

-Вас это раздражает?

-Ещё бы.

-И когда вы раздражены, что вы делаете?

-А ничего, ухожу в мою комнату и сажусь.

-Хорошо бы так, - подумал я и спросил, - Бывало, иной раз, что кричали, как тогда при мне?

-Редко.

-А больше этого, может и угрожали?

-Если она это вам сказала, то врёт. Всего-то один раз в сердцах бросил и то тут же извинился.

-А что бросили-то?

-Не помню уже – давно это было.

-Вырывалось, что убьёте её?

-Один раз может, но я не собирался и не собираюсь.

-Сгоряча иной раз и рукам волю давали? – вспомнил я про упомянутую как-то пощёчину.

-Сто лет прошло, в молодости это было. Зачем мне в тюрьму садиться-то?

-Вот это правильно, не надо вам в тюрьму садиться. Всегда помните об этом, нехорошо в тюрьме, очень нехорошо. Кроме того, вы детей любите? - спросил я и подумал, - В израильских тюрьмах не так-то и плохо, а ты опасен, как бомба замедленного действия.

Пинхас молчал.

-Плевать ему на детей, - подумал я и спросил, - Так как же вы относитесь к детям?

-Хорошо.

Мы замолчали.

-Сколько лет вы живёте? – прервал я тишину.

-50 скоро.

-Вы собираетесь разводиться?

-Будь у меня место, то давно бы ушёл, а так мне некуда деваться, и кто-то должен готовить мне еду.

-Правильно. Женщин надо ценить. Мужчине одному прожить очень трудно, а в тюрьме очень плохо.

-Я туда и не собираюсь.

-А если жена скажет или сделает какую-нибудь штуку, которая вас очень раздражает? Вдруг, гадость скажет или сделает?

-Она меня большую часть времени раздражает, но я не хочу последние годы жизни просидеть в тюрьме.

-Значит, от тебя можно ожидать всего. На личные особенности наползает деменция – старческое слабоумие. Но что делать? Никаких мыслей против жены он не высказывает, сейчас, во всяком случае, - подумал я и спросил, - Бывало, что в последнее время вы ломали вещи или швыряли их в сторону жены?

-Один раз, да и то давно и неправда.

-Правда. Правда. Может взорваться в любую минуту, - подумал я и спросил, - Сейчас вы собираетесь сделать что-нибудь…

-Ничего, - перебил Пинхас меня.

Подобная игра в кошки-мышки продолжалась несколько лет. Нет у психиатра никакого достоверного способа точно определить опасность человека. Если человек не в психозе невозможно послать его на принудительное лечение. Хорошо, что так. Очень хорошо.

Однажды утром ко мне пришла жена Пинхаса Геула – по нервной дрожи, бледности лица, расширенным глазам и зрачкам было нетрудно догадаться, что хорошего она ничего не скажет: «Я должна с вами срочно поговорить. Я ушла от Пинхаса, - заплакала она, - Это просто невозможно. Я боюсь его. Он всё время на меня орёт, а я молчу, так как боюсь его. Но вчера он не только орал на меня, но и покраснел весь как рак, тряс кулаками перед самым моим лицом… Мне кажется, скажи я что-нибудь, он бы меня убил. Поверьте мне, не за что – я делаю всё, я его обслуживаю, и такая мне благодарность, особенно, на старости лет. Так обидно. Весь дом держится на мне, а я уже тоже немолодая женщина. Он только сидит, смотрит телевизор или слушает музыку, или вообще, в потолок плюёт. Да разве так можно? Я попросила его помочь мне сходить на базар, и он взорвался. Не нужна мне его благодарность за всё, что я для него делаю, но, сколько можно терпеть оскорбления, молчать и трястись. Я устала. Я так больше не могу. Почему на старости лет я не должна жить? Содрогаюсь от одного его взгляда. Он принимает ваши таблетки, но они ему не помогают».

-Вы должны понять: нет в мире лечения, которое с уверенностью 95 процентов, я уже не говорю - 100 улучшило бы его состояние. Самое главное, сделало бы его совершенно безопасным.

-Что же мне делать?

-Радоваться, что так кончилось…

-И не жить с ним?

-Вы мне рассказываете, насколько он может быть опасен, - сказал я, с радостью, подумав, - Хоть на этот раз пронесло: ни трупов, ни раненых.

Но несколько месяцев спустя Геула вновь пришла ко мне одна: «Я вернулась к Пинхасу – мне его жалко».

-Себя бы пожалела, - с раздражением подумал я, бросил, - Вы должны понимать: ваш муж – это бомба замедленного действия… - в голове мелькнуло, - Я переживаю за неё или за себя? Чтобы на мне не повисло…

-Он так просил, чтобы я вернулась… Если он будет принимать таблетки, то всё будет хорошо? Вы уверены, что он обязательно взорвётся?

-Нет, конечно, я ни в чём не уверен. Никакой гарантии быть не может, даже если он самым аккуратным образом будет принимать все лекарства. Положение непредсказуемо: он может не взорваться ещё 50 лет, и дай-то Б-г, а может, не дай Б-г, через час, а то и в следующее мгновение.

-Что же мне делать?

-Уноси ноги, если жизнь дорога, - подумал я и проговорил, - Вы принимаете решения. Я вас предупредил.

-Я всё-таки попробую. Он мне обещал.

-Проблема, что он сам не знает, он теряет контроль. Ладно, решили, так решили. Я хочу, чтобы вы подписали мне следующее, - напечатал я текст: «Доктор Нер объяснил мне положение и состояние моего мужа. Он предупредил меня о возможной опасности, которую может представлять мой муж. Доктор Нер разъяснил мне, что мой муж Пинхас Маймон непредсказуем и может быть очень опасен. Не смотря на предупреждение доктора Нера, я решила вернуться и жить вместе с мужем. В случае появления даже намёков на агрессию со стороны мужа, я должна немедленно убежать, связаться с полицией и сообщить об ухудшении его состояния психиатру». Коряво получилось, - пробормотал я, - Да, ладно, делать нечего, - протянул я Маймон лист и ручку.

Геула подписала. Я не знал – насколько законна эта подпись и насколько она мне поможет, если не дай Б-г, что-то случится. Как отнесётся судья к этой бумаге? Но всё равно, лучше что-то, чем ничего. И вот сейчас – что-то происходит. Я опять вспомнил моего больного убившего свою жену, ранившего себя - больше года он пребывает в растительном состоянии, их фотографию, показанную в телевизионных новостях со словами диктора: «Застрелил жену и выстрелил себе в голову». Потом их фотографию опубликовали все центральные израильские газеты. Моё имя не было упомянуто, потому что их делом занимались социальные службы: несчастную женщину предупреждали держаться подальше от супруга, она ушла от него, но в один совсем не прекрасный момент позволила ему войти в её квартиру…

Раздался телефонный звонок.

-Доктор Нер, на проводе жена Маймона. Вы будете с ней разговаривать? - спросила Мазаль.

-Конечно, Мазаль, конечно.

-Доктор Нер, - услышал я плачущий голос Геулы, - Сегодня утром Пинхас напал на соседку – одна из самых добрых и приятных женщин, каких я только знала…

-Знала?

-Нет, нет, и знаю, знаю, слава Б-гу. Пинхас начал её душить… - меня аж как током по телу пробрало, - Мог бы и совсем… задушить, но на счастье, мимо проходил какой-то прохожий, Пинхас его испугался, отпустил соседку и куда-то убежал. Он у вас не появлялся?

-Вот, тварь, - почувствовал я, как упало сердце и пересохло во рту, - Ещё нет. Вы сообщили в полицию?

-Соседка пожаловалась. Я вспомнила вас. Он принимал таблетки. Всё было хорошо. Я не понимаю, что произошло. Последние дни, как с цепи сорвался. Вы пошлёте его в больницу?

-Дай-то Б-г, чтобы он появился, - бросил я, про себя добавив, - И по дороге ничего не сотворил.

В этот момент ко мне зашла очень приятная пожилая пара: у мужа развивалось старческое слабоумие, проявляемое, снижением памяти, потерей ориентировки и депрессией. На счастье, в этом случае, никакой агрессии не было, пока, во всяком случае.

Мы только начали разговор, как от сильнейшего удара распахнулась дверь. Возбуждённый, взлохмаченный, с выпученными глазами Пинхас Маймон вломился в кабинет. Никогда прежде я его таким не видел. Пожилая пара в страхе выскочила из комнаты. Пинхас не мог усидеть и мгновения: он носился по комнате, ломал руки, теребил волосы. Слова вырывались из его рта, как вода под давлением из пожарного насоса: «Ортодоксы - террористы. Всех их перебить вместе с этими проклятыми поселенцами. Какое право они имеют жить на оккупированных территориях Западного берега и Газы? От них все беды, - я посмотрел на мой оранжевый браслетик, - Все досы ² - нас ненавидят. Мы для них не люди, не евреи, а грязные гои. Они открыли все канализационные люки, чтобы отомстить мне за то, что я слушаю Моцарта и езжу по субботам…

-Вот это новость! Да он в психозе. Только этого ещё не доставало, - подумал я и спросил, - Вы видели, как они открывали канализационные люки?

-Нет, но я знаю. Неделю тому назад я хотел подмести лестницу, но не смог, так как они полили её специальным раствором.

-Зачем они всё это делают?

-Они мстят мне: я по их понятиям не еврей, я не покрываюсь их талитом ³, бреюсь, не хожу, каждый день в их синагогу, не читаю их Талмуд. За это они хотят сжить меня со свету. Я не голосую за них, я поддерживаю план Шарона, чтобы изгнать их всех проклятых отовсюду. Они привязали на свою машину оранжевую тряпку и носят на руках оранжевые браслетики против Шарона…

Я опять посмотрел на свою помеченную оранжевым руку и подумал: «Состояние общества наполняет психоз содержанием. Сколько их таких болтаются по стране? Не хватает только: «Бей жидов – спасай…» Кого только спасать-то? Это уж всё равно…»

-За это они хотят меня извести, - перешёл на визг Пинхас, - Они ссорят меня с женой и другими соседями - милейшими и чистейшими людьми, особенно русской семьёй, которая слушает музыку Моцарта и ест свинину. Эта – досиха – тварь и шлюха сказала, что русские пачкают в подъезде. Как жалко, что я её не задушил, - замахал Пинхас руками, - Но я вернусь из больницы, задушу её и буду есть свинину три раза в день, запивая молоком...

-Уж если еврей ненавидит свою религию и своих, то большего врага трудно найти. Один из важнейших пищевых запретов иудаизма – не сочетать молочное и мясное, запрещено есть свинину, - подумал я.

-Они поссорили меня с женой. Все мои ссоры с женой из-за них. Пошлите меня в тюрьму, доктор Нер. Пусть, я готов! Лишь бы очистить землю от этой мрази. Они – не люди. Пошлите меня в психиатрическую больницу…

-Псих, псих, а знает, что его место в дурдоме, - подумал я и спросил, - Как они ссорили вас с женой?

-О, у них есть много способов. Я всех досов передушу, а склад их сожгу. У одной женщины отрезали ногу. И эта блядь-досиха сказала, что у неё, у этой чистейшей женщины, и вторая нога пропадёт – и они ей это устроят.

-Каким образом?

-Сглазят. У них есть чёрные раввины, которые убивают людей своим колдовством.

-Они хотели убить колдовством и вас?

-Да. Отправьте меня куда хотите, но если вы меня не отправите, то я вернусь и задушу её, - перекошенный рот отстреливал очереди слов вместе с брызгами слюны, руки и ноги дрожали, лоб покрыли жирные капли пота.

-Конечно, конечно, Пинхас, вы сейчас поедите в больницу. Пойдёмте, я вам дам успокаивающее, и вы поедите. Я очень ценю, что вы пришли сюда, - сказал я и подумал, - А не придушил кого-нибудь в ермолке или в длинном платье.

На удивление покорно – выплеснул дрянь из души – Пинхас поплёлся следом за мной в сестринскую.

-Ольга, срочно дайте ему Зипрексу под язык, - несколько недель назад представитель фармакологической фирмы привезла нам образцы новой формы быстрого действия лекарства от психоза.

Пинхас положил таблетку под язык и сел на стул.

Минут через 10 он успокоился, закрыл глаза, обмяк, но вдруг, как бес вновь вдохнул в него очередную порцию своего яда: «Я её всё равно задушу!»

-Сейчас мы вызовем такси, и вы поедите, - сказал я на иврите и обратился к медсестре по-русски, - Оля, вы его боитесь?

-Нет.

-Он затих, но, вы видели, что внутри. Я очень не хотел бы отправлять его без сопровождения. Вы его, на самом деле, не боитесь?

-Нет.

-Он – старенький, если что, то вы вместе с водителем с ним справитесь – лишь бы аварии не устроил.

-Не волнуйтесь, доктор Нер, всё будет хорошо, - улыбнулась мне сестра.

-А потом будет ещё лучше, - бросил я одну из своих любимых присказок.

-Нет сомнения, доктор Нер.

-Тогда, куй железо пока горячо, - заспешил я в регистратуру.

Небольшой зал ожидания был полон. Рядом с сестринской ждал своей очереди Шульц Шимон - обрюзгший, толстый человек в чёрном костюме, лицо которого покрывала седая, всклоченная борода, а чёрная ермолка сидела на обширной плеши в окружении седых волос.

-Сейчас. Тут такое дело, - ответил я на его взгляд, стремительно двигаясь вниз.

-Ирина, срочно такси за наш счёт, - вошёл я в регистратуру.

Регистратор делала это быстро и с удовольствием, потому что диспансер работал с фирмой её мужа-таксиста.

Через несколько минут я уже провожал Пинхаса и Ольгу.

-Я уверен, что он ничего не сделает – лекарство на него подействовало, но, если моча ударит в голову и начнёт шебуршиться, то вырубите его без всяких сантиментов – нам только не хватало, чтобы на скоростном шоссе он устроил аварию.

-Не волнуйтесь, доктор Нер, всё будет хорошо, - села Ольга в машину.

-Средневековье, - посмотрел я вслед такси, - В 17, а то и 18 веке он бы крестился, нёс бы всю эту околёсицу, призывал разобраться с жидами. Верили бы. Да разве сейчас не верят? Такие как он неслись в первых рядах погромщиков. Всё намешано. Всё может рвануть в любой момент, когда ты и не подозреваешь. Когда же он сбесился? И если бы он убил соседку в таком состоянии! Его послали бы на экспертизу. Пойди, докажи потом, что ни разу не видел его в психозе! – почувствовал я что-то очень противное в области солнечного сплетения, - Психоз - отражение болтающихся в обществе идей. Его ненависть к ортодоксам – поражает. Эта ненависть идёт откуда-то из самой глубины подсознания. Какие-то архетипы. Что-то биологическое, а то и кармическое. А может просто местные – атеистические и антиеврейские СМИ нафаршировали его этой отравой, а начинающееся старческое слабоумие сбросило в безумие нормальное течение мышления. Или всё же царящая в нашем больном обществе атмосфера лишь позволила вырваться на поверхность каким-то глубинным, разрушительным силам? И этот тоже имеет право голосовать и решать судьбу страны, то есть, меня и моих детей. От его голоса, как и от сотен тысяч голосов нуждающихся в психиатрическом лечении, которые, в лучшем случае, не понимают ничего, а то и видят всё совершенно извращённо, зависит наше будущее?

1 – ШЕХИНА - дословно: "пребывание, присутствие". Одно из наименований Господа, которое получило распространение в эпоху Талмуда… Мудрецы утверждали, что Шохина пребывает всюду, и вся земля преисполнена Ею, и что "человек, который идёт высоко подняв голову, как бы отталкивает стопы Шохины" (Бр. ХИН). После падения Храма пребывает Шохина в синагогах, Домах Учения и Судах. Грехи и преступления приводят к тому, что Шохина удаляется и возносится, а благие деяния возвращают Её на землю. Но "удаление Шохины" не изменяет Её сущности, ибо всегда вся земля преисполнена Ею, перемена же происходит в Её наблюдении за людьми и влиянии на них, ибо проявление Шохины может выражаться двояко — открыто или "со скрытым ликом".
Энциклопедия Иудаизма. Институт Изучения Иудаизма в СНГ раввина Адина Штейнзальца.
Возврат.

2– ДОСы - презрительно-насмешливое обозначение евреев-ортодоксов в Израиле. Исковерканное - из идиша: в идише религиозный - доси от ивритского – дати.
Возврат.

3– талит - здесь предполагается большой талит - молитвенное еврейское покрывало.
Возврат.

возврат к началу.