Встречи.
Главная страница

Записки психиатра.

Совпадения имён, фамилий и всего остального невозможно, потому что всё ниже написанное не имеет никакого отношения к прекрасной и прочей действительностям.

Жарко. Я не открываю окон кабинета, сижу всё время с включённым кондиционером. В моём обиталище кондиционер старый, поломанный, тарахтит как трактор. Его не хотят менять, так как площади диспансера совершенно не соответствуют количеству сотрудников и посетителей. Поэтому собираются толи перейти в новое здание, толи в этом провести капитальную перестройку-достройку. Разговоры об этом слышны уже много лет. Последним сроком начала грандиозных изменений было намечено первое января. Все смеялись: «Какого года?» Оказалось, что не зря: прошло уже семь месяцев, а воз и ныне там.

Если честно, то я никаких перемен в диспансере не хочу. Я чувствую, что удобно сижу в хорошо подошедшей мне лично нише, и каждое её преображение, пусть даже косметическое, только смена декораций, угрожают. Прошлый опыт научил меня не любить «планов громадьё». Мне лично от них бывало и жарко, и холодно, а иной раз то и другое одновременно. Потому я с удовольствием теснюсь в маленьком кабинетике, ничего не прося, не заикаясь ни о каких усовершенствованиях, кроме компьютерных – в этом плане получил всё желаемо, и, надеясь, что изменения, если и наступят, то очень нескоро. Я давно понял: «отсутствие новостей – это, на самом деле, хорошие новости, а то и очень хорошие». Потому, грохочущий кондиционер меня вполне устраивает. Мне по-настоящему нравилось в этом кабинете, я его обжил и с ним сжился: пусть и не очень большой, зато с тремя окнами на двух стенках, которые, при первой же возможности – практически всегда зимой – я держал открытыми настежь.

-Илья, - обратилась ко мне по переговорному устройству регистратор, - Пришла девушка после вчерашнего теракта. Ты её примешь?

-Ирин, мне кажется, вопрос совершенно неуместен, тем более, на наше общее счастье, несколько человек не появились. Как говорили в моём детстве: «Обманули кондуктора – купили билет и не поехали», - неожиданно я подумал, что последние годы всё чаще и чаще вспоминаю всякие детские выражения, шутки, анекдоты, к чему бы это? - Скажу тебе по секрету, я вообще радуюсь, когда не приходят больные, а тут это ещё так помогает. Зови её.

Через несколько минут в кабинет вошла невысокая, чуть сутулящаяся блондинка лет 40: «Сигаль Ади», - заплакала она.

Я пододвинул женщине пачку салфеток. Она взяла одну и долго-долго вытирала её глаза, а затем чистила нос.

-Вы верите, это был последний взрыв? - проговорила женщина с выраженным французским акцентом.

-Если честно, то, нет. К сожалению, скорее всего, это был не только не последний, но даже не предпоследний арабский теракт.

-Я тоже так думаю.

Бледненькое лицо Ади подрагивало, она переплела пальцы рук, подтащила под стул ноги, скривила корпус заметно вправо: «Это мой второй теракт. Первый раз я попала первого января 2000 года. То был взрыв машины на улице Герцля, если вы помните?»

-Помню, помню, - кивнул я, подумав, - До сих пор один из пострадавших от того взрыва приходит ко мне.

-То вообще был первый взрыв в Эммануэле. Сколько их уже было с тех пор? Я давно сбилась со счёту. Я тогда работала в обувном магазине. Я в нём и до сих пор работаю. Машина взорвалась рядом с нами, и её мотор влетел в магазин. Он упал в полуметре от меня. Возле меня никто не погиб, я не пострадала, я никого не видела из раненных и убитых, но недели две после того я не спала. Я не могла ходить на работу. От страха и слабости я перестала выходить из дому. Если бы муж меня за руку не отвёл на работу, то вообще не знаю, чем бы всё это кончилось. Сначала я могла на работе лишь сидеть, вздрагивала от каждого звука, вой полицейских машин и сирен «скорой помощи» сводил меня с ума. Постепенно я вернулась в колею, всё как будто бы начало восстанавливаться, но через полгода я заболела раком молочной железы. Я уверена, что моя болезнь связана с тем терактом – это ведь известно, как переживания подрывают иммунитет. Мне отрезали грудь, потом облучали, затем провели три курса химиотерапии. До сих пор я принимаю лекарство, которое должно не дать раку развиться. А тут этот взрыв. Всё вернулось: страх, слёзы, бессонница, воспоминания, слабость. От слабости я не могу поднять руку…

-Где-то проскочила цифра, что в результате Осло войны, то есть, приглашения Рабиным Арафата с убийцами почти полмиллиона израильтян стали посттравматиками, - подумал я, - Как люди выживают? После взрыва на рынке Эммануэль я должен был консультировать в местной больнице «Шаарей Цедек». Одним из пострадавших оказался относительно молодой человек из Союза - Юрий, тогда ему было лет 38. В молодости он успел отвоевать десантником в Афганистане и приехал в Израиль с женой, у которой вроде бы бабушка оказалась еврейкой. В тот день Юрий решил отовариться на рынке – значительно дешевле. Разговор со мной бывший десантник начал фразой, довольно часто используемой ветеранами разных войн, оказавшимися жертвами терактов: «Никогда в жизни мне не было так страшно, даже в Афгане». Затем Юрий достал из кармана больничной пижамы мобильный телефон и протянул его мне. Увидев некоторое удивление, попросил: «А вы посмотрите на него повнимательней». Вот, оно что: мобильный телефон пронзал гвоздь. «Тот самый, - кивнул бывший афганец, - Если бы я не держал этот пелефон, - Юрий использовал ивритское слово, - В этом кармане, - он похлопал себя по области сердца, - То, как сами понимаете, не сидел бы сейчас перед вами, и было бы у вас на одного пациента меньше. Эти уроды набивают свои бомбы такими вот гвоздями и кусками железа. Прямо в сердце летел, - передёрнул он плечами. Прошло около года. Как-то утром я встретил Юрия в диспансере – он лечился у доктора Купермана. «Помните, - опять достал он из нагрудного кармана мобильный, - Без него я теперь никуда. Вы помните, я рассказывал вам, что воевал в Афгане? Вы, знаете, не могу сказать, что там не боялся, но чтобы вот так. Несколько дней назад у меня не было выбора – кончились все деньги на такси – и я поехал на автобусе. Вы знаете, только закрылись двери, как я испытал такой ужас, что вся спина моей рубашки стала мокрой, хоть выжимай, и это не преувеличение. Я стал колошматить руками в дверь, я задыхался, я закричал. Водитель побоялся, что я сломаю ему дверь, остановился в неположенном месте, открыл двери, и я выскочил на полпути между остановками… Больше я в автобус никогда не сяду, пусть хоть отсюда в Сибирь придётся пешком идти…»

История Ади никакими особенностями не отличались: страшно, не радуется, не спится, не естся, не думается, не работается, короче, просто не живётся по-человечески. У большинства переживших такие травмы возврата к прежнему не наступает. Вся их оставшаяся жизнь превращается в непрекращающиеся душевные и физические мучения. За что послали на всех на нас это испытание? Неправильный вопрос. Сам же учу пациентов никогда не задавать его, потому что, ничем не помогая, он лишь расстраивает, окончательно деморализует, повергает в прах. Наш правильный вопрос: как нам пройти эту пытку? Как использовать её, чтобы обучиться новому, чему бы мы никогда без этого испытания не подошли бы и близко. Как развиваться и подняться на новую ступень?

Теракты разделили людей. Одни сумели сохранить душевные силы, воспринимают, пытаются, прилагают усилия, борются. Другие совершенно сломались, развалились, распались на не собираемые обломки. Одна из переживших взрыв женщин вообще перестала выходить из дома без сопровождения. Она стала способна пройти с одной улицы на другой только под охраной мужа. Жизнь для неё закончилась, и никто из нас помочь ей не смог...

-Муж опять хочет вытащить меня на работу. Вы считаете, что это правильно? – спросила Ади.

-Очень правильно – это спасение. Это – ваше главное лечение. Пока не можете работать в полную силу, попроситесь хотя бы на несколько часов. Вам нельзя просто так сидеть дома. Если будете одна, то всё немедленно полезет вам в голову. Вам следует предпринимать всё, чтобы освобождаться от отрицательной энергии. Я понимаю, что мне легко сказать, но у вас нет выбора. Если найдёте другой, лучший способ, скажите мне. Учитесь переводить разрушительную энергию тревоги, страха, выбивающих вас воспоминаний на любое нейтральное или любимое воспоминание, переживание, на что-то приятное…

-Вы правы. Мне нельзя волноваться и переживать: это снижает иммунитет и провоцирует рак. У ведь меня ещё двое совсем маленьких детей и я должна их вырастить.

-Если появится страх, мысли, воспоминания, то попробуйте начать двигать глаза направо налево. Затем закройте глаза руками и постарайтесь увидеть темноту. Сделайте так несколько раз. Затем просмотрите всё тело и найдите напряжённые места. Достаточно вашего внимания на них, чтобы они расслабились. Если сразу не получается, то напрягите напряжённое место, потом - расслабьте, повторяйте так несколько раз до лёгкой усталости. Напряжённые места освободятся, расслабятся и ваше состояние обязательно улучшится. Проверьте это. Но самое главное, знайте, самое главное – ваши усилия. Не ожидайте результатов, не очень хотите. Как сон: если очень хотеть, то трудно заснуть. Сон приходит сам по себе. Ищите свои способы: может быть любимая музыка, чтение, передача, что хотите… Найдёте, обязательно скажите мне.

-Мало мне, так у нас в семье ещё одна неприятность. Нашей старшей девочке уже 20 лет, и это дополнительная беда. У вас мальчики или девочки?

-Мальчики.

-Вам легче. Хотя кто знает? В Израиле мальчики – это армия, война, опасности. А девочки – это… В общем, моя старшая дочка ушла жить со своим приятелем. Вы знаете, я родилась во Франции, но мои родители из Туниса. Я выросла в традиционной семье. Мы не были уж очень ортодоксальными, но соблюдали кашрут ¹, по субботам мама зажигала свечи и мы, старались не ездить. Ни я, никто из моих сестёр и помыслить себе не могли вот так просто начать жить с мужчиной. Я не знаю, что нам сделал бы папа. В Израиле всё спущено, как и сказать-то? Всё доведено до какого-то абсурда. Вы не имеете права даже прикоснуться к ребёнку, чтобы он не делал, иначе вас посадят в тюрьму. Я знаю такие случаи, и дети этим пользуются. Здесь всё разрушено. Или вы живёте среди ортодоксов, но так ли много современных людей на это способны, или вообще нет никаких границ и всё дозволено. Мои родители до сих пор не знают, что одна из их внучек живёт с мужчиной без свадьбы. Я боюсь, чтобы папа её не ударил. Я боюсь им сказать об этом. Вам легче с мальчиками, хотя бы в этом смысле…

-Да, израильские девицы лет с пятнадцати проникаются психологией набоковской Марфеньки и живут по золотому правилу: «Такой пустячок, а мужчине приятно». Страна развращается на глазах, и мощные силы деморализуют её всё больше и больше. На наших глазах разрывают общество, портят его. Похерены все законы выживания. Почти во всём нагло и прилюдно издеваются над здравым смыслом. Ещё немного и всё настолько сгниёт, что арабам даже не надо будет оружия, - в который уж раз думаю я.

-Мне это так больно. Я чувствую своё бессилие. Эти теракты, это поведение детей. Тут ещё недавно наших соседей по дому ограбили. Эммануэль вообще всегда был неспокойный, можно сказать бандитский город, но из-за этого отсоединения Шарона от Газы все совсем распоясались: полицейских вообще не осталось на улицах. Ещё этого надо бояться. Боишься взрывов, боишься бандитов, боишься потерять работу…

Зазвонил мобильный Ади. Она вопросительно посмотрела на меня. «Ответьте», - махнул я рукой. Ади заговорила по-французски, произнесла в мою сторону: «Это муж волнуется, где я так долго».

Сказав ещё пару фраз, Ади закрыла телефон и откинулась на спинку стула. Выглядела она болезненно нахохлившейся, раненой, несчастной птичкой. «Что мне делать?» - потрясла Ади головой.

-Попробуйте хотя бы несколько часов проводить на работе, как можно больше гуляйте, лучше всего по берегу моря и, при этом, старайтесь слушать прибой. Не страшно, если мысли будут убегать, старайтесь без напряжения возвращать их. Учитесь думать только о том, что здесь и сейчас, только то, что вы делаете. Учитесь расслаблять лицо – у вас напряжена нижняя челюсть. Вспоминайте об этом. Всё время держите чуть приоткрытым рот. Расслабление лица – это 90% общего расслабления. Если станет трудно, то вот вам успокаивающее. Примите его и вновь попытайтесь расслабиться.

-Илья, что будем делать? Пришёл ещё один парень после взрыва, - позвонила мне регистратор.

-Принимать, - протянул я Ади рецепт, - Пусть он поднимется и займёт очередь.

-Мы тут обсуждали, кто из наших докторов никогда не отказывает, и решили, что это – ты, - рассмеялась Ирина.

-Очень сомнительный комплимент.

-Я так и сказала: родился бы женщиной, был бы шлюхой.

-Ну, спасибо. Хотя со стороны виднее. Если говорят, что бодливой корове Б-г рогов не даёт, то легко соглашающегося Он же не делает женщиной.

-Ладно, я-то знаю, что ты – добрый.

-Мне это сразу же напомнило анекдот из Интернета: «Мария Ивановна очень добрая: она всегда только в тёплой воде топит котят».

Ирина засмеялась.

-Добрый - это который не может правильно обозначить свои границы, поэтому другие его эксплуатируют. Козёл, одним словом.

-Наверное, доктор Кофман отправила бы куда подальше всех, а ты принимаешь.

-Сдуру, Ирина, сдуру. Это проявление слабости. Во мне, и правда, есть что-то женское. Знаешь, что такое зануда с точки зрения девушки нетяжёлого поведения? Это тот, кому легче дать, чем доказывать, что этого делать не надо.

Регистратор опять засмеялась.

-Просто я – тревожный, а у доктор Кофман – железные нервы. Мне легче потратить ещё час, чем потом оправдываться, почему я, в нарушение распоряжения заведующего, не обследовал пациента, а он, свинья, вышел и повесился прямо на наших воротах. Я делаю всё для собственного внутреннего спокойствия. Никаких других целей не преследую.

-Ладно, хватит прибедняться-то. Так, кажется, говорят по-русски? – Ирина родилась в Союзе, но приехала в Израиль в годовалом возрасте.

-Так тоже говорят.

-Благодаря всем вам, я выучила русский язык – до вашего приезда я почти не разговаривала по-русски.

-Великий и могучий. «Я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Ленин». Шутю.

В кабинет вошёл высокий, стройный, чуть горбящийся, сумрачный блондин.

-Добрый день, Пётр, - приветствовал я его.

-Здравствуйте, - молодой человек сел и, как обычно, уставился куда-то мимо меня.

-Как ваши дела?

-А никак, - говорил Пётр медленно, в полном смысле слова в час по чайной ложке, подбирая слова, появление части из которых было вообще непредсказуемо и постороннему непонятно, - Что у меня может меняться?

-Отсутствие новостей - хорошие новости, - вспомнил я свои сегодняшние мысли.

-Для кого как. Я вне игры…

-Не нравится мне твой настрой - подумал я, - Когда-то Пётр совершил тяжелейший суицид – чуть не до кости перерезал руку; выжил только благодаря неожиданному появлению мамы, которая должна была прийти лишь поздно вечером, и своему богатырскому здоровью.

-Вы совершенно не можете найти себе хоть какого-то занятия?

-Нет, и даже перестал искать. Моя мама еще говорит, что надо стараться. А зачем? Еще она говорит, что нельзя жить в обществе и быть свободным от общества…

-А ещё она говорит, что учение Маркса всесильно, потому что верно, - подумал я.

Пётр замолк и долго смотрел в пол. Потом поднял голову, взглянул на меня, опять отвёл взгляд, как будто бы увидел что-то неприятное, - Нет ничего очевидного. Кому-то разрешено быть здоровым, богатым и сильным. Кому-то не разрешено ничего. У вас есть ответ?

-Нет. Так устроен мир. Если это ответ.

-Нет. Это не ответ. Каждый начальник хочет лишь одного. Пусть он будет, хоть самый большой идиот, но он требует, чтобы вы делали, как хочет он. Вы думаете, ответ может прийти? На тот вопрос об устройстве мира?

-Думаю, да.

-Ищите и обрящите…

-Не исключено. Как ваше настроение?

-А никак. Вас ведь интересует, не собираюсь ли я убить себя?

-Верно.

-Не собираюсь. Зачем? Не получилось ведь. Опять год валяться в больнице. Если уж не получилось, то не получилось. Нет. Ни с собой, и ни с кем ничего я не хочу делать. Точнее, не могу. Точнее – не получается.

-Это правильно, Пётр, правильно, - с лёгкой душой писал я, - Отрицает мысли о самоубийстве и угрозы другим, - ключевая фраза, практически главная страховка психиатра. Даже, если он через пять минут после выхода из моего кабинета, что-то с собой сделает, то, будет очень неприятно, но карточка оформлена правильно. Как написано в одном американском учебнике: «Больные кончали, кончают и будут кончать жизнь самоубийство. Психиатру же - главное правильно оформить всю документацию». Ещё в институте нас учили, что мы всё пишем для прокурора. "А я пишу оперу…"

Кто-то позвонил на мобильный. Номер засекречен. Несколько мгновений я колебался: отвечать ли, но всё-таки нажал на кнопку разговор.

-Вы знаете, где ваша жена? – спросили меня по-русски неприятным, хриплым голосом, поначалу даже непонятно, мужским или женским.

-С кем имею честь?

-Честь? – ядовитая насмешка заполнила пространство, - Не отвечайте по-еврейски: вопросом на вопрос.

-Как же мне ещё и отвечать, во-первых, и, во-вторых, кто вы? Я хочу знать, - почувствовал я что-то очень неприятное и подумал, - Нет, это женщина. Такой голос называют пропитым и прокуренным.

-Не знаете. Так я вам рекомендую поинтересоваться… зазвучали гудки.

-Дурость. Уже много лет наши отношения, мягко говоря, оставляют желать много лучшего, но я абсолютно уверен, что измены мне не угрожают. Может она просто ошиблась номером. Какой противный голос. Хотя кто его знает?

1 – кашрут – Слово “кашрут” на иврите означает “пригодный”. Оно обычно употребляется по отношению к пище и напиткам, приготовленным в соответствии с еврейскими законами, касающимися пищи. Источник. Возврат.

возврат к началу.