|
|
Очень тихий денёчек
Совпадения имён, фамилий и всего остального невозможно, потому что всё ниже написанное не имеет никакого отношения к прекрасной и прочей действительностям.
-Илья, тебя хочет доктор Слоним, - по телефону сказала мне регистратор Ирина. -Хотя хотеть у нас и бесплатно, но доктору Слониму я всегда рад. Через несколько минут в мой кабинет вошёл 70-летний, хромой, полноватый, совершенно лысый мужчина с большими карими глазами навыкате. -Рад вас видеть, - встал я ему навстречу. -Я тоже, Илюша, - схватил мою руку двумя своими Илья Абрамович. Обменявшись со мной улыбками и рукопожатиями, доктор Слоним опустил своё грузноватое тело на стул, привычно откинув в сторону негнущийся протез левой ноги; ещё в студенческие годы, торопясь, он перебегал перед движущимся трамваем, и упал на рельсы. -Хорошо, что хоть благодаря Илану мы с вами встретились, - встал я в торце стола, радуясь редко предоставляемой в рабочее время возможности размять ноги. -Ну, и что он за зверь? - доктор Слоним всегда хотя бы чуть играл – голосом, выражением лица, глазами, всем своим не очень уже повинующимся ему телом. -Илана я имею честь пользовать без всякого успеха года 4, а то и 5, и ни разу не видел и не слышал его не в психозе. Есть доктора в больнице, которые знают его лет 15 – они тоже ни разу не удостоились увидеть его в ремиссии. Сейчас он только что вышел из дурдома – проторчал там месяцев девять, вернулся точно таким же… -Каким ты был - таким ты и остался, - усмехнулся доктор Слоним. -Это точно про него. Хорошо только одно: все последние годы он не был замешан в физической агрессии... -Что очень даже немало… -Пишет он всякую херню и всем. Послал как-то, несколько лет назад, письмо с угрозами судье. Я так и не понял почему – какие-то причудливые бредовые мысли. Его судили, присудили: принудительное поликлиническое лечение. Совершеннейшая чушь: он один из самых кооперативных, или по-американски, «комплаентных больных» - сейчас, кстати, этот термин используют и русские. -В мои времена такой прелестью не баловались. -Прогресс несётся на крыльях американизмов. Но приговаривать Илану к принудительному посещению диспансера – абсолютная галиматья, они просто не знали, что с ним ещё сделать. Если бы я сказал Илану появляться в диспансере три раза в день, то он приходил бы. Был бы только рад, потому что человек он одинокий, ни с кем ужиться не способный, а здесь всю его бредятину слушают со вниманием. -За что его сейчас положили? -Засунули его в психушку на 9 месяцев за деликатнейшую посылочку: послал психологу трусы… -Какая прелесть. Чистые хоть? -Каюсь, такой прокол – не знаю. -Ну, хоть мужские или женские? -Психолог, разумеется, женщина, то есть, скорее всего, женские, хотя – второй прокол. На одного больного многовато. -Так это здорово. Просто прелесть. -Я тоже так думаю, а психолог возбудилась. Он тогда же послал письмо одному из врачей больницы - совершенно разорванное, непонятное, но врач испугался – получил на свой домашний адрес - Илан узнал его в справочной. То, что он последние годы не был замешан в мордобое – это прекрасно, но, понятно, что ни о чём не говорит. За утверждение, что он никогда не будет агрессивным, я голову на отсечение не дам. Пойди, знай, когда постоянно психотичный больной переходит от словесной агрессии к физической. -Правильно сделаете: голову следует беречь, особенно нам, психиатрам… -С хирургами, урологами и прочими, особенно министрами и премьерами - проблем нет - им голова не нужна, - ввернул я. Доктор Слоним улыбнулся: «Заведующая хостелем мне сказала, что он не хотел уходить от вас». -Я его убедил – сказал, что, если бы мне нужно было бы лечиться у психиатра, то я бы лечился только у вас. Лицо доктора Слонима выразило заметное удовлетворение, и улыбка его одновременно несла удовольствие и лёгкое смущение. Я тут же вспомнил Козьму Пруткова: «Поощрение столь же необходимо гениальному виртуозу, как и канифоль - его смычку». Конечно, я врал обоим. Илану - старался помочь совершить не желаемый им переход к другому врачу. Доктору Слониму я подслащивал пилюлю: получение ещё одного, да такого пациента. На самом деле, я часто думал, что, не дай Б-г, сойди я с ума, то стал бы одним из самых некооперативных или «не комплиентных больных». -Я нахожу общий язык со всеми больными хостеля. Я общаюсь с ними в совершенно гебефренной 1 манере. Кстати, можно сказать, что вы ему специально подобрали врача с таким же именем, чтобы не пришлось переучиваться или в продолжение традиции. Для сумасшедших это значимо. Я вам говорил, что в Москве работал психиатром в Союзе писателей. Помню на очередном всесоюзном съезде писателей, председатель татарского отделения сошёл с ума. Не шизофрения, конечно, а хороший, просто прелестный такой алкогольный психоз. Жил он, разумеется, в гостинице «Россия». В тот день была жуткая погода – всю Москву замело, и перевозка не могла приехать часов 5. Всё это время я сидел в его номере: психоз всё-таки. Члены делегации бухтели: «Что же такое делается в столице нашей Родины?» Как будто бы беспокоились, а, на самом деле, хотели схватить его место. В конце концов, перевозка приехали. Врачом оказался отсидевший в лагерях. Нет, как член семьи врагов народа – давно это было. И как прошедший лагеря, он нахватался языков, в том числе и татарского. Не как их Мусса Джалиль, но что-то сказать, завязать разговор он мог. «Я этому председателю и говорю: «Видишь, я тебе специально врача подобрал знающего по-татарски». Психоз психозом, но ему эта прелесть очень понравилось, и он с лёгкостью поехал в больницу». Почему он только сейчас поступил в хостель? -С родителями он ужиться не мог… -Это понятно – жить с шизофреником в психозе, - чуть скривился доктор Слоним. -Жил Илан на съёмной квартире, но понятно, что разобраться с деньгами он не способен. В конце концов, задолжал хозяевам более 20 тысяч шекелей. Долг пал на семью, что большого удовольствия у них не вызвало. Так как семья была гарантом, то должны были всё выплатить. Удовольствие, понятно, ниже среднего и они отказались дать новую гарантию на его съёмную квартиру. Семья его традиционная: соблюдают традиции, родители по субботам не ездят, отец носит ермолку, регулярно посещает синагогу. Как-то Илан развесил по всей округе, а так же внутри и снаружи синагоги дацзыбао, где утверждал, что отец его - вор, обманщик и постоянно ходит по блядям. -Какая прелесть. -Ага. Речь идёт о человека лет 75, которого вся округа знает: пойди, объясни, что ты не верблюд. -А вот это, как мы знаем, совершенно невозможно. -Точно, тем более, когда есть письменное сообщение. Дело чуть не дошло до настоящего рукоприкладства. Но иной раз Илан выступает по делу, особенно в нашем замечательном государстве, точнее, при ныне управляющей им клике. Помните, когда арабы подорвали в Газе бронетранспортёр? Доктор Слоним кивнул. -Погибло 5 или 6 ребят. Только объявили по радио и телевидению о Газе, как Илан тут же позвонил мне. Был он по-настоящему возбуждён: «Что же наши руководители совсем придурки: вместо того, чтобы разбомбить их всех к ёбаной матери, посылают ребят на верную гибель?» -Сумасшедшие в наших условиях иной раз оказываются намного нормальнее как бы нормальных, - помрачнел Илья Абрамович. -К сожалению, намного чаще, чем нам бы этого хотелось, а в отношении властей, просто всегда. Илан, кстати, считает, что Шабак 2 задолжал ему уйму денег. -За что, интересно? -Он уверен, что сделал кучу важнейших оборонных предложений. Когда я спросил его, откуда Шабак узнает о его предложениях, то думал, что он и в Шабак посылает письма. Но Илан оказался намного оригинальнее: «В наших с вами телефонных разговорах я всегда раскрываю мои оборонные наработки. Шабак нас подслушивает, и сразу же использует их. Я принёс Израилю пользу на десятки миллионов шекелей. Я спас тысячи жизней. Шабак просто обязан оплатить мне мою работу. Если я перестану заниматься обороной страны, то это нанесёт ей непоправимый ущерб». -Какая прелесть! Такого я с Союза не помню. Кстати, вы дали ему свой номер? -Да. По-дурости. У меня проблема в обозначении границ, и очень многие пациенты этим пользуются. Мне легче послушать их глупости несколько минут, лишь бы они не натворили какую-нибудь непоправимую глупость, - я вдруг понял, что оправдываюсь, и замолчал. -Ладно, надо идти. Я ведь много работаю, особенно для моего возраста: на мне четыре хостеля, - встал доктор Слоним. -Заходите хоть изредка перекинуться парой слов, - совершенно искренне, проводил я редкого гостя. -Илья, спустись, тут есть проблема, - вызвала меня регистратор Ирина. Я посмотрел на висящие над книжным шкафом часы – нет и половины второго, но, если Ирина вызывает, то, значит, начальника уже нет. Не смог пробиться в начальники - ты и виноват, - подумал я, выходя в коридор. Ожидая своего часа, рядом с кабинетом доктор Кофман, сидел ещё один мой тёзка: человек лет 33, с широким лицом, всё время выражающим то растерянность, то озлоблённость, заплетёнными в толстую косичку длинными волосами, заметно усеянными перхотью, хорошей фигурой спортсмена. Увидев меня, он отвёл глаза в сторону. Когда-то Илья лечился у меня. Это был тяжёлый, резонёрствующий 3, всем недовольный шизофреник. Себя он представлял поэтом и художником. Пенсии по инвалидности ему не хватало, и он нашёл интересный заработок: мужчина по вызову. В чрезвычайно развитом Израиле существует и такая приятная служба. Кроме того, в поисках дополнительного дохода, он устроился и в какой-то подпольный женский клуб стриптизёром. Мы оказались земляки по рождению: оба из Ростова-на-Дону – первый встреченный мною в Израиле. Раз в несколько недель я выслушивал желчные, полные неприязни, ненависти, злобы монологи. Илья принимал одно из новых лекарств, которые требовали разрешения главного психиатра больничной кассы – в Израиле таковых 4. Требование это вытекало из чисто финансовых соображений: экономя, больничные кассы приняли решение продавать дорогие новые препараты против психоза только шизофреникам. Я послал просьбу на лекарство для Ильи, но каким-то образом получилось, что больничная касса мой факс не получила, или соврали, что не получили. Не получив разрешения, Илья взорвался и обвинил меня: «Вы специально издеваетесь надо мной. Моей ноги больше не будет в вашем кабинете. Так-то вы относитесь к своим больным – несчастным людям, нуждающимся только в одном – в сострадании». Расставание с таким больным, как Илья само по себе вызывает лишь чувство облегчения. Жаль только, что таким способом. Неприятным моментом была и необходимость просить начальника перевести его к другому врачу, так как он просто перестал посещать диспансер. Теоретически я готов к подобным исходам: я знаю, что любой пациент, особенно сумасшедший, в каждый момент способен обвинить меня, в чём попало; душевнобольной может просто включить врача, даже не его, в свой бред. Но теоретическая готовность не всегда помогает: всякий раз сталкиваясь с подобным, испытываешь не самые приятные чувства. Этот случай ещё раз убедил меня, что никогда нельзя быть уверенным в отношениях с больным, особенно, сумасшедшим. Какой-то неприятный осадок после таких подтверждений, пусть и хорошо известного, остаётся всегда. Как говорят психологи: «Нарциссическая Травма». -Вот, - протянула мне Ирина направительное письмо, когда я вошёл в регистратуру. Не успел я его взять, как услышал злобное и ненавидящее: «Дерьмо. Он ещё здесь работает. Как только можно держать такое дерьмо. Как у него не заберут диплома? Бандит. Падла…» Это ещё одна моя бывшая пациентка – Юдит, а ныне одна из ненавистниц. Как-то я послал Юдит, вопреки её желанию, в больницу. Об ухудшении состояния Юдит я получил факс от социального работника. В этой официальной бумаге сообщалось, что Юдит перестала работать, стала агрессивной, кого-то ударила, высказывала мысли о самоубийстве. Компромата было вполне достаточно. Юдит отчаянно «защищалась». Я не оставил ей выбора: или едет сама сдаваться в приёмный покой психиатрической больницы, или я обращаюсь к районному психиатру и за ней приезжают дюжие санитары. Юдит подчинилась, но возненавидела меня, если и не на всю оставшуюся жизнь, то очень надолго. Перед выпиской она категорически заявила, что ко мне никогда не вернётся. В направительном письме, которое дала мне Ирина, было написано, что речь идёт о наркомане, употребляющем кокаин, да к тому же страдающем циррозом печени. Для лечения последнего каким-то новым препаратом требовалось заключение психиатра. «Ничего себе – первый раз сталкиваюсь с таким: чтобы психиатр давал разрешение на лечение цирроза печени. Какие же у этого препарата побочные действия?» - пожал я плечами. Возле большого окна регистратуры крутился высокий, тощий, совершенно лысый мужчина неопределённого возраста: пойди, разбери, сколько ему - 35 или 50. -Мы обязаны его принять. Дай ему очередь. -Через две недели, - сказала Ирина наркоману. -Так долго? Мой врач уезжает за границу, и он хотел бы срочно начать лечение. -Начнёт сейчас, канючить, - подумал я и сказал, - Если бы ваш доктор считал, что необходима срочность, то он послал бы вас в приёмный покой, или, хотя бы написал на письме: «срочно». -Он не написал, так как, побоялся, что вы меня запихнёте в дурдом. -Вы заинтересованы только в психиатрической экспертизе? -Да. Тогда, уже извините, но две недели совсем небольшой срок. У вас есть возможность прямо отсюда поехать в приёмный покой и с вами там поговорят. Диспансеры, к нашему большому сожалению, не приспособлены для режима работы приёмного покоя. -Ладно, - неожиданно согласился наркоман, взял бумажку с очередью и вышел. -У, тварь, дерьмо, выблядок, урод, кусок говна, - возобновила обстрел меня Юдит. -Сейчас набросится, - подумал я и сказал по-русски, - Ирина, она не в самом хорошем состоянии: даже до госпитализации была намного лучше. Не надо быть психиатром, чтобы понять это. Кто её врач? -Доктор Кац. Она уже знает и хочет отправить её в больницу. -Доктору Кац всё равно: она ординатор и скоро уходит, - улыбнулся я. -Это ещё не всё, - протянула Ирина мне второе письмо. Социальный работник имеющая отношение к судебным делам (на русском языке я не знаю соответствующего термина) сообщала о какой-то угрожающей покончить с собой женщине. -Она нам неизвестна. Очередное прикрытие социальной работницей задницы, - бросила Ирина. -Это мы знаем. Мы имеем право пригласить угрожающую? -Да. Эта социальная работница имеет отношение к судебным делам. -Тогда приглашаем назавтра. -Будут проблемы: завтра работают доктор Зельдович и Кофман. Если я даю им первичного больного, то они бросаются на меня, как собаки. -Были случаи покусов? – улыбнулся я. -Ещё нет. -Если будут – обратимся к ветеринару. Ирин, прошу прощения, но выбора нет. Я их прекрасно понимаю: я сам в душе тявкаю как собака, когда вы даёте мне первичного. -Но ты в душе, а они во весь голос, - улыбнулась Ирина. -Я понимаю, что невидимые миру слёзы переносить легче, но пошли вызов телеграммой, - сказал я и подумал, - Поэтому-то мне они подсовывают ничтоже сумнящеся. Дураков и в диспансере бьют. -Ты знаешь, что районный психиатр за одну из телеграмм мне сделала втык: вызывая, мы не имеем права не только писать в приказном стиле, но и обязательно должны добавлять: «приходите на обследование психиатра лишь по вашему согласию». -По согласию, так по согласию. Давай сейчас напишем письмецо и этой социальной даме: они нас достают, так и мы им ответим грозно. Во-первых, госпожа такая-то на основании вашего письма приглашена назавтра. Во-вторых, в случае выраженной опасности, для оказания немедленной помощи необходимо обращаться в полицию. В-третьих, на ваше усмотрение, вы сами имеете право обращаться к районному психиатру с просьбой о принудительном психиатрическом обследовании. -Когда я поднимался вверх по лестнице, то услышал: «У, тварь, как у него ещё диплом не забрали, у такого дерьма. Вонючая, безмозглая обезьяна. Так бы и врезать ему топором по башке».
1. – Гебефреническая или юношеская форма шизофрении. Характеризуется медленным течением, наблюдается в старшем школьном и юношеском возрасте. Заболевание начинается исподволь, с появления жалоб на рассеянность, острую головную боль и бессонницу. После начала таких жалоб могут пройти месяцы и даже годы, поэтому окружающие больного люди часто не могут установить время начала болезни. Ведущим признаком заболевания является дурашливость с немотивированным весельем и двигательным возбуждением. Постоянными симптомами этой формы болезни являются нелепая веселость с манерностью, черты дурашливости, одни и те же нелепые выходки, склонность к чудачеству, гримасничанью и кривлянью. При этой форме также нередко наблюдаются галлюцинации и бредовые идеи, которые обычно носят отрывочный и изменчивый характер, и придуманы как бы с целью повеселить собеседника.
2 – Шабак – Шин-Бет (Шерут битахон Клали – служба общей безопасности) относится к системе спецслужб Израиля и несет ответственность за контрразведывательную деятельность и за внутреннюю безопасность.
3 – резонёрство - витиеватые бесплодные рассуждения.
возврат к началу. |